Он был там первым
Крыша.
Её убежище. Её небо.
Сколько раз она поднималась сюда, чтобы спрятаться от всего, что происходит внизу — от смеха, слов, толчков, тишины в голосах и грома в жестах.
Но сегодня было хуже.
Сегодня её раздели до самого дна.
Не руками — словами, взглядами, смехом.
Сегодня она не просто проиграла. Она почти исчезла.
Промокшая, с распущенными волосами, липкой формой и холодом под кожей, она поднялась на крышу медленно, будто каждый шаг был наказанием.
Она хотела быть одна. Только не слышать. Только не думать.
Но когда она открыла дверь — он уже был там.
Юнги.
Он стоял у перил.
Не сидел, как обычно. Не был погружён в музыку.
Он ждал.
Она застыла.
Слова не пришли.
Он повернулся.
Взгляд — прямой, серьёзный.
Он оглядел её — быстро, но внимательно.
Увидел волосы, мокрую блузку, покрасневшие глаза, губы, прикушенные от стыда.
Он ничего не сказал.
Просто снял куртку.
И, не приближаясь, медленно протянул её ей.
Без слов. Без взгляда "сверху". Без жалости.
Просто человеческий жест.
Чистый, как воздух на крыше.
Соен смотрела на него.
Сначала с удивлением. Потом — с чем-то, похожим на боль.
Но она взяла куртку.
Накрыла плечи.
И села рядом, не слишком близко.
Просто рядом.
Юнги опустился следом.
Молча.
И впервые между ними была не просто тишина.
Была общая рана.
Она сидела с ним на крыше почти час.
Ничего не говорили.
Он — смотрел в небо. Она — в землю.
Но с каждым вздохом ей становилось чуть легче.
Куртка, наброшенная на плечи, хранила его тепло.
Не как близость. Не как защита.
Как... признание, что она существует.
Потом она встала. Тихо.
— Спасибо, — прошептала.
Он не ответил. Но и не отвернулся.
Она ушла.
Вечером. Темнеет.
Соен стояла у двери, ведущей на крышу, с курткой в руках.
Сухая. Аккуратно сложенная.
Она долго не решалась.
Руки дрожали.
Она знала, что он может быть там.
И... она хотела, чтобы он был.
Она поднялась.
Дверь скрипнула.
Юнги сидел на том же месте.
Тень. Покой. Тишина.
Он поднял глаза, увидел её.
И — не удивился.
— Эм... — Соен подошла медленно, протянула куртку. — Я... принесла. Спасибо за сегодня. Я...
Она запнулась. Слова застряли.
Юнги взял куртку, кивнул.
Пауза.
— Они часто так с тобой? — спросил он. Тихо. Без эмоций.
Она сглотнула.
— Не всегда... — солгала. Потом посмотрела ему прямо в глаза. — Ну... почти всегда.
Он молчал.
Она ждала укола. Слова. Реакции.
Но он просто кивнул.
— Ты не обязана терпеть это, — сказал он.
Её сердце сжалось.
— А что мне делать? — шепнула она. — Кричать? Бежать? Они всё равно будут смеяться.
Юнги долго смотрел на неё.
А потом сказал:
— Тогда смейся в ответ.
Или молчи сильнее.
Соен улыбнулась. Устало. Горько.
— А ты? — спросила она. — Ты тоже молчишь... сильно?
Он не ответил.
Но в его глазах мелькнуло что-то.
Тень. Воспоминание. Тишина.
И именно в этот момент она поняла:
он тоже сломан. Но по-своему.
Они снова замолчали.
Но теперь — это была не пугающая тишина.
Это была тишина, в которой два одиночества сидели рядом.
Ночь была прохладной. Но не холодной.
Они больше не говорили.
Юнги сидел на своём месте, Соен — чуть ближе к центру крыши.
Она что-то тихо сказала, но не досказала.
Просто вдохнула воздух, как будто он ей нужен был больше слов.
И... уснула.
Он услышал, как её дыхание стало ровнее.
Плечи расслабились.
Волосы тихо сдвинулись от ветра.
Он сидел молча. Долго.
Потом — поднялся.
Подошёл ближе.
Сел на корточки рядом.
Ты даже здесь не боишься уснуть? На крыше? После того, как весь день тебя уничтожали?
Он смотрел на неё.
Её лицо.
Свет от фонарей где-то внизу подсвечивал щёки, нос, губы.
Губы чуть приоткрыты. Ладони сжаты в кулаки даже во сне.
Ты похожа на неё. Слишком.
Юнги медленно опустил взгляд.
Ханби.
Имя щелкнуло в голове, как лезвие по стеклу.
Его младшая сестра.
Смех в коридорах. Завязанные волосы. Вечные рисунки в тетрадях.
Те же слова:
"Юнги, они думают, что я слабая. А я просто не умею быть злой."
И крыша.
Тот день.
Она вышла первой. Он опоздал.
Когда он поднялся, её уже не было.
Он никогда никому не рассказывал.
Даже себе.
Только... закрылся.
Как дверь без ручки.
А теперь — эта девочка.
Не его сестра.
Но такая же молчаливая, честная, усталая.
Такая же сломанная и — почему-то — живая.
Он медленно снял свою куртку.
И накрыл ею её плечи.
— Не смей, — прошептал он. — Только не ты.
Потом сел рядом.
Смотрел в небо.
Не засыпая.
Охраняя.