божьи коровки молчат

Божьи коровки молчат
20. Сообщить самое важное

      Алья всегда легко сходилась с людьми — заводить друзей для нее было так же просто и естественно, как дышать или снимать видео на телефон. Одного взгляда ей было достаточно, чтобы понять, сможет ли она подружиться с человеком, одного разговора — чтобы определить, насколько крепкой будет их дружба.

      Перекинувшись парой фраз с Маринетт в день их знакомства, Алья уже знала: они точно станут лучшими подругами.

      Она всегда готова была поддержать Маринетт во всем. Устроить почти-что-свидание с Адрианом? Легко. Прикрыть перед учителями за опоздание? Запросто! Посидеть с Манон, чтобы Маринетт могла прогуляться там, где проходит фотосессия младшего Агреста? Без проблем, она сама же ее туда чуть ли не пинками и отправляла. Иной раз в такие моменты Алья чувствовала себя доброй феей, устраивавшей личную жизнь своей крестнице. Ей нравилось, что подруга могла на нее положиться (и она прекрасно знала, что и сама может полностью довериться Маринетт).

      Алья легко прощала ей любые оплошности. Не сердилась, когда Маринетт утопила ее телефон в чашке кофе (не просто же так она вымолила у родителей водонепроницаемый?), когда третий раз за месяц во время просмотра случайно удалила крутейшее видео с Ледибаг или пришла в коллеж, забыв дома совместный проект, от которого зависела итоговая оценка, и им пришлось просить Кима бежать за ним со всех ног.

      Она была уверена, что знает Маринетт лучше, чем кто бы то ни было. Что видит ее насквозь и даже может чуть ли не читать ее мысли.

      А их дружбу считала идеальной.

      О том, какими наивными были ее представления, она поняла, когда Маринетт вдруг перестала разговаривать.

      Когда узнала, кем была Ледибаг и при каких обстоятельствах она потеряла голос, Алья чувствовала себя самой ужасной подругой на свете. Как она не смогла узнать в героине, каждый жест которой жадно ловила на камеру, свою дорогую Маринетт? А ведь считала своим долгом присматривать чуть ли не за каждым ее шагом, чтобы быть готовой помочь в любую минуту! Как могла не сообразить, что зевает Маринетт по утрам не потому, что всю ночь любуется фотографиями Адриана, а потому что за день выматывается так, что короткой ночи для восстановления сил недостаточно? Как, черт возьми, не поняла, что при появлении злодея она убегала прочь не от страха, а чтобы через минуту, перевоплотившись, отважно вступить с ним в бой? Как могла не увидеть такой родной, полный доброты и доверия взгляд, когда Ледибаг из всей толпы журналистов выбирала именно ее? Как могла не разглядеть то же самое в глазах Маринетт, когда делилась с ней подробностями интервью с героиней? Почему ни разу не задумалась над тем, что при всем обилии героев-на-один-раз именно Рена Руж становилась частью команды Ледибаг и Кота Нуара стабильно раз в месяц?

      Но хуже всего было то, что Маринетт, признаваясь во всем, извинялась за сокрытие правды.

      В тот день они рыдали вместе, обнявшись, и Алья поклялась сама себе, что на сей раз действительно станет для Маринетт идеальной подругой. Такой, на которую можно положиться абсолютно во всем. Станет ей опорой и поддержкой, чтобы оправдать все то доверие, которое незаслуженно видела в ее глазах. И что, каким бы сильным ни было ее любопытство, как бы сильно ей ни хотелось узнать личность Нуара (которого Маринетт спасла такой ценой) или Квин Би (которая ей порой до ужаса кого-то напоминала) или что-либо другое, она не будет спрашивать ни о чем. Она пообещала, что подождет, когда Маринетт будет сама готова поделиться с ней этим.

      Вот только ждать было чертовски сложно.

      Алья чувствовала, что Маринетт снова все держит в себе, как в то время, когда хранила секрет Ледибаг, и хотела хоть как-то помочь, но не знала как. Количество вопросов не уменьшалось — наоборот, оно продолжало расти. И если поначалу большая их часть сводилась к тому, почему Маринетт оберегает Нуара от правды и не позволяет сказать ему настоящую причину исчезновения Ледибаг, то сейчас к ним добавилось беспокойство из-за Квин Би.

      Эта жужелица умудрилась вычислить личность Ледибаг. Маринетт просила не беспокоиться об этом, но точно ли все в порядке? Да, Рена Руж доверяла напарнице (все-таки именно Ледибаг вручила той Камень Чудес), но она знала и то, что раскрытой подруга быть не хотела. И что значило «видела квами»? Тикки спала уже два года, выходит, Квин Би раскрыла ее раньше? Но почему тогда каждый раз донимала Нуара вопросами о том, куда пропала Ледибаг?

      Алье казалось, еще чуть-чуть — и голова лопнет, если не будет ответов.

      Рена Руж была уверена: чтобы быть опорой Маринетт, голова ей нужна целая (и бронебойная).

      — Эй, полосатая, — крикнула она, догнав Квин Би после патруля, — нужно поговорить.

     
***

      Что общего было у ныне действующих героев Парижа? Пожалуй, то, что свойственно любому герою: они без страха бросались в бой. Даже Рена Руж, чья сила заключалась в создании иллюзий, никогда не любила стоять позади остальных и при первой же возможности шла в лобовую атаку с особо опасной в ближнем бою флейтой. И сейчас, пусть перед ней стоял не злодей, а верная напарница, она задала свой вопрос прямо в лоб:

      — Зачем ты приходила вчера к Маринетт?

      — Я не могу зайти к своей лучшей подруге? — переспросила Квин Би, которая даже не считала, будто ее застали врасплох; она не думала ни врать, ни оправдываться.

      — Ты ведь говорила, что твоя лучшая подруга — Ледибаг.

      — Говорила и говорю, — подтвердила Квин Би и, вспомнив, что Маринетт не ответила на вопрос, известна ли Рене Руж правда, добавила: — Все-таки я была права — ты ее личность знаешь.

      — Ты в курсе, почему она больше не говорит?

      — А ты решила посвятить меня в детали?

      — Нет, — категорично ответила Рена. — Хочу попросить твоей помощи.

      Привычно надменное выражение лица Квин Би сменилось обеспокоенным.

      — Ей можно голос вернуть? — тотчас спросила она.

      Увы, Лисица опечаленно помотала головой.

      — Маринетт утверждает, что это невозможно, — она тяжело вздохнула. — Я хочу попросить, чтобы в первую очередь от злодеев ты защищала не Париж, а ее. Нельзя допустить, чтобы до нее добрался Бражник.

      — Но ведь у нее больше нет Камней Чудес, — заметила Квин Би, дотронувшись до мешочка на поясе, в котором лежала одна из пары сережек Ледибаг.

      — Неужели ты думаешь, — Рена прикоснулась к мешочку на шее, в котором лежала вторая серьга, — что мы можем исцелять город только потому, что соединяем Камни? Божьих коровок создает Маринетт. И если Бражник узнает…

      — Защититься от него сама Маринетт не сможет, — закончила Пчела. — Почему ты раньше об этом не говорила? Нужно предупредить и Кота, может, нам по очереди ее охранять или…

      — Нет, — отрезала Рена. — Так мы можем случайно привлечь к ней внимание. И Маринетт категорически против того, чтобы Нуар знал. Я даже тебе не должна была говорить.

      Фыркнув, Квин Би пробубнила о том, что так и знала. Впрочем, почему Маринетт хотела держать все в секрете, было понятно: даже без учета правил, о которых ей все уши прожужжала Поллен, она и сама была против раскрытия личностей. Сейчас Квин Би могла назвать Рену и Нуара своими друзьями, но не была уверена, что они смогут назвать подругой Хлою Буржуа.

      Хотя раньше она считала, что и Маринетт не сможет. Но та доверила ей защиту Парижа, а вчера и вовсе выслушивала ее жалобы, хотя у нее и не было другого выбора.

      Пусть они раньше и враждовали, пусть Хлою и сейчас многое раздражало в Маринетт Дюпен-Чен, навредить Ледибаг, столько раз спасавшей ее жизнь, она не позволит.

      — Я в деле, — твердо сказала Квин Би. — Значит, сначала Маринетт, а потом Париж?

      — Сначала Маринетт, а потом Париж, — повторила Рена Руж и стукнулась с ней кулачками.

     
***

      — Ты сегодня задумчивая, — заметил Натаниэль, отложив альбом для набросков в сторону. — Что-то случилось?

      Обычно Квин Би, приходя к нему в студию, первым делом плюхалась на диван или садилась на стол, скидывая с него перед этим все, что там лежало. Она всегда говорила громко, комментировала все, что попадало в ее поле зрения — будь то безвкусная диванная обивка или ее же стараниями валявшаяся на полу газета трехдневной давности. Казалось, Квин Би делала все, чтобы привлечь к себе еще больше внимания, хотя оно и так было целиком и полностью приковано к ней.

      Но сегодня она тихо сидела на подоконнике, обхватив колени и закрыв глаза, и за весь вечер произнесла лишь пару фраз.

      — Ничего, — ответила она после некоторого молчания.

      Новых вопросов не последовало, никаких комментариев тоже: кивнув, Натаниэль вернулся к созданию зарисовки.

      И спустя пару минут тишины свой вопрос задала Квин Би.

      — Скажи, почему ты решил нарисовать меня?

      — Точно что-то случилось, — чуть слышно прошептал Натаниэль. — Обычная ты бы не стала о таком спрашивать. Скорее, наоборот — засыпала бы вопросами, если бы для портрета я не тебя выбрал.

      — Хочешь сказать, ты знаешь, какая «обычная я»? — прислонившись щекой к стеклу, полюбопытствовала она.

      — Да, — так же тихо ответил Нат.

      — Тогда расскажи, — приоткрыв один глаз, сказала Квин Би. — Хотя лучше не надо, — сказала она, вновь закрыв его. А спустя еще пару мгновений добавила: — Обычный ты рисовал на планшете. А теперь весь пол в бумажных эскизах.

      — Ты ведь не из тех, кто будет упрекать за вырубку лесов? — хмыкнул Натаниэль. Если при первых ее визитах он стеснялся, заикался, боялся случайно сказать лишнее слово, обидеть защитницу города, спугнуть свою музу, то сейчас настолько привык к ее обществу, к тому, как она по-хозяйски нагло вела себя в его доме, что в ее присутствии мог быть собой. И уже почти не опускал голову, пытаясь отгородиться от мира за челкой.

      — Герои, вообще-то, правильные ребята, — заметила Квин Би. — Нам положено защищать экологию.

      — Я бы не назвал тебя правильной героиней.

      — А Ледибаг бы назвал?

      — Ты… — Натаниэль убрал карандаш за ухо и подошел к окну, где сидела КвинБи, — из-за нее так?

      — Когда-то весь Париж говорил только о ней, — вздохнула Пчела. — Да ты сам, насколько я знаю, постоянно рисовал о ней комиксы. А сейчас журналисты все реже спрашивают о том, куда она делась. Утром в ленте попался опрос о любимом герое, и ее среди вариантов не было. Если я в отставку уйду, про меня тоже всего через два года забудут?

      Натаниэль сел на пол, прислонившись спиной к стене под окном, и начал зарисовывать отбрасываемую Квин Би тень.

      — Журналисты не спрашивают, потому что вы все равно ничего не ответите, — немного поразмыслив, сказал он. — Про опрос… думаю, если бы ее включили туда, то для многих до сих пор это был бы основной вариант. И, если тебя это утешит, за последние дни я сделал столько набросков с тобой, что ты мне теперь до старости сниться будешь.

      — Запасаешься сновидениями впрок, значит, — усмехнулась Квин Би, опустив руку вниз и легонько стукнув его по макушке.

      — Что плохого в том, что я хотел бы видеть красивые сны?

      — Ты так и не ответил, почему я, — накрутив на палец его рыжую прядь, поинтересовалась она.

      — Думаю, ты уже и не помнишь, но ты спасла меня полтора года назад, — слегка улыбнувшись, ответил Натаниэль. — Когда…

      — Ты как умалишенный полз за укатившимся стилусом прямо под ноги акуманизированного Коробочника, — усмехнулась Квин Би. — У меня нет проблем с памятью. А еще я помню, что тебя еще до этого много раз спасала Ледибаг. Разве она не больше меня заслуживает того, чтобы ты ее рисовал?

      — Музу выбирают не по заслугам.

      — Значит, я еще и муза? Всего лишь из-за того, что спасла? Завтра тебя еще кто-нибудь спасет и ты найдешь себе новое вдохновение?

      — Если бы ты дала мне договорить, то поняла бы, что дело не в спасении, — опустив голову так низко, как только мог, прошептал Натаниэль.

      — И в чем же? — Квин Би закусила губу. Теперь до его волос ей было не дотянуться.

      — В том, что в тот день я посмотрел на тебя другими глазами, — еще тише сказал он. — После того, как вы победили, я искал тебя, чтобы поблагодарить и… не думаю, что я смогу найти себе такое же непредсказуемое «новое вдохновение», как ты, Хлоя.