9.отвечать, не задумываясь
Божьи коровки молчат
9. Отвечать, не задумываясь
— Ты п-писала м-мне? — переспросил Адриан, дважды перечитав записку. Он был настолько уверен, что Леди, раскрыв личность напарника, не желала иметь с ним никаких дел, что не мог поверить своим глазам. Маринетт сама писала ему в фейсбуке… Но он ведь не получал от нее никаких сообщений!
Если только…
— А ты на какую страницу писала? — спросил он. Судя по непонимающему взгляду Маринетт, писала она на ту страницу, которая была у него еще в коллеже и лицее, вот только после одного случая, когда номер его телефона стал известен излишне настойчивым фанатам, Адриан решил на всякий случай и страницу сменить. — Я для общения с друзьями новую завел, а та просто для вида осталась. С нее Натали иногда посты для поддержания имиджа публикует, — почесав затылок, сказал Адриан. — Сейчас, подожди, я добавлюсь к тебе в друзья, — произнес он и, достав телефон из кармана, отточенными движениями нашел в закладках страницу Маринетт. — Принимай.
Кивнув, она взяла свой телефон со стола и удивленно застыла, увидев, от кого поступила заявка на дружбу.
Адриан нервно сглотнул.
— Эт-то не то, о чем ты п-подумала! — тотчас же выпалил он.
Маринетт вопросительно приподняла бровь.
Черт возьми, это ж надо было так опростоволоситься?! Ледибаг столько твердила о необходимости сохранения тайны личности, а теперь наверняка была уверена, что все ее слова для него — пустой звук!
Но ведь это не так!
Да, Адриан понимал, что глупо было создавать страницу с именем Феликс Кот, ведь даже Плагг спрашивал: «Что ж сразу не Котом Нуаром назвался?», но в тот момент он руководствовался совсем иными мотивами!
— Это вовсе не из-за того, что я… — Адриан прикусил язык, чуть было не ляпнув «что я — Кот Нуар», — фанат Нуара. Я, конечно, хочу кигуруми в его стиле, но называться в его честь никогда не стал бы. Мне просто говорили когда-то, что меня хотели Феликсом назвать, а Феликсом также звали первого мультяшного кота, который появился еще в эпоху немого кино… — он резко осекся. — Ой, я про немое кино не специально сказал…
Что означал тяжелый вздох Маринетт, Адриан не знал и весь напрягся, ожидая, пока она напишет в блокноте ответ.
«Меня не обижает, когда ты говоришь про немое кино или что-нибудь, связанное с потерей голоса. Но когда, боясь обидеть меня, люди пытаются избегать таких тем, это огорчает намного больше», — прочитал он и, виновато опустив голову, прошептал:
— Прости.
Конечно же, он не хотел обижать Маринетт, боялся наступить ей на больную мозоль, случайно напомнив о том, что она больше не говорит (будто об этом возможно забыть!), и старался тщательнее подбирать слова и темы лишь для того, чтобы ей было с ним комфортно. И все это время он совершенно не задумывался, что таким отношением делает только хуже! Теперь-то понятно, почему Маринетт иной раз внезапно грустнела посреди разговора: замечала, как он пытается не обидеть ее. И ведь сколько раз уже подобное было, когда он — осознанно или нет, но, главное, слишком очевидно — переводил темы?
Что ж, допущенные оплошности нужно исправлять.
— Маринетт, а ты знала, что слова «ляп» и «кляп» не зря звучат похоже? — хитро ухмыльнувшись, спросил Адриан. — Давай договоримся, если я ляпну что-нибудь не то, тогда это печенье, — он указал на мисочку с мадленами, — станет моим персональным кляпом?
«А ты любишь риск и острые ощущения», — сотрясаясь от беззвучного смеха, написала Маринетт, отчего ее обычно аккуратный почерк вышел скачущим и неровным. — «Твой отец определенно не будет в восторге, когда ты растолстеешь».
— Что значит «когда растолстею»? Будто я…
Кляп типа «печенье мадлен» ловким движением руки Маринетт был использован по назначению.
***
Маринетт с нетерпением ждала практику у Клемента Шабо. Он был одним из тех модельеров, которые трудились исключительно ради искусства. У него не было больших швейных цехов, производивших одежду для масс, — он шил каждую вещь в единственном экземпляре, чтобы воплотить образ в жизнь, сделать несколько фотографий на придуманном им же самим фоне, а затем продать ставший ненужным костюм на каком-нибудь аукционе.
Впрочем, порой за заказы Клемент Шабо все-таки брался. Иногда он шил платья и костюмы для знаменитостей — к нему обращались и Джаггед Стоун, и Мирей Жат, и Лора Найтингейл. Иногда даже рисовал эскизы для крупных производителей одежды, в том числе сотрудничал с фирмой Габриеля Агреста. Но чаще это были заказы от журналов, просивших красивое тематическое фото для обложки.
Он представлялся Маринетт своеобразным отшельником, гением-творцом, закрывшимся от всего мира в своей мастерской и не волнующимся о продажах, рейтингах, трендах и прочем. Она думала, что его ателье — это тихое и спокойное царство тканей, выкроек и эскизов, что сказочные творения Клемента попросту не могли рождаться в спешке и суматохе.
Увы, ожидания и реальность вновь оказались далеки друг от друга.
В мастерской был такой беспорядок, словно по ней прошелся ураган или бушевал акуманизированный злодей. Всюду — даже на полу! — были разбросаны бумаги, обрывки тканей, разнообразная недешевая фурнитура. Один стул превратился в вешалку для атласных лент, на втором сушились оленьи рога из папье-маше, на двух других лежала длинная доска, на которой один из ассистентов месье Шабо рисовал витиеватый узор. Еще одна ассистентка мастера обклеивала проволочный каркас черными перьями, другая рылась в стоящих в углу коробках, сам же Клемент, пытаясь дозвониться кому-то по телефону, ходил вокруг них, аккуратно и ловко перешагивая через разбросанный хлам.
— Что стоишь, словно язык проглотила? — спросил он, заметив Маринетт и сбросив вызов. — Немая, что ли? Ах, да… мадам Шаньи что-то такое говорила. Не стой столбом, иди помоги Роми с перьями, — Клемент кивнул в сторону ассистентки, а затем прикрикнул на нее: — Чтоб через час все готово было! Сколько можно уже копошиться? А ты, — обратился к другой, — сколько можно искать эти чертовы пайетки? Ей-богу, слепой и безрукий бы их нашел быстрее тебя!
***
Чему Маринетт научилась, будучи одноклассницей Хлои Буржуа несколько лет подряд, так это железной выдержке, которая сегодня пригодилась ей как никогда. Месье Шабо оказался очень резким и требовательным человеком, совершенно не стеснялся в выражениях, срывался и повышал голос за любую, даже самую мелкую оплошность, отчего у его бедных ассистентов краснели глаза и тряслись руки! Маринетт в какой-то момент даже задумалась о том, кому приходится хуже: ассистентам вспыльчивого Клемента Шабо или подчиненным холодного, но не менее требовательного Габриеля Агреста. В любом случае (если верить тому, что она знала об отце Адриана), сострадания были лишены и тот, и другой.
Обычно люди, узнав о немоте Маринетт, смотрели на нее с сочувствием, иногда с любопытством. Клемент практически сразу заявил, что по-особенному к ней относиться никто не будет, «нянчиться и цацкаться» — тем более. Он сказал, что никто не станет просто так ради нее учить язык жестов, что это ей следует научиться махать руками так, чтобы любой мог понять. Он велел выкинуть к чертям дурацкий блокнот, не тыкать телефоном людям в лицо и засунуть куда подальше идиотский синтезатор речи, потому что «еще я голоса роботов в своем ателье не слушал».
Впрочем, блокнот и телефон Маринетт действительно пришлось отложить. Принести, подать, пришить, отпороть, найти, приклеить, покрасить — весь день у нее были заняты руки.
Сначала Маринетт чувствовала себя неуютно, почти беззащитно, ведь если бы ее спросили о чем-нибудь, она не смогла бы ответить — не на чем написать. Потом она с головой погрузилась в работу и уже не думала об этом. А когда месье Шабо изредка все же начал задавать ей вопросы, она кивала, мотала головой или пожимала плечами, даже ни разу не вспомнив об оставленном в стороне блокноте.
Он спрашивал так, что практически всегда можно было ответить «да» или «нет». Давно ли она интересуется модой? Сама ли сшила одежду, в которой пришла? Хочет ли создавать дизайны для известного бренда? Сможет ли довольствоваться работой в небольшом ателье? Или, может, мечтает открыть свою фирму и состязаться с титанами за титул законодателя моды? Клемент задавал вопросы между делом, и Маринетт поняла, что интересовался он ее планами, целями и мотивами, лишь когда Роми — та ассистентка, с которой они клеили перья, — сказала: «Кажется, ты ему приглянулась».
Домой Маринетт возвращалась на негнущихся от усталости ногах. Ей хотелось побыстрее оказаться в мягкой постели и бревнышком неподвижно пролежать как минимум пару дней, а еще лучше неделю; даже акумы Бражника в свое время не выматывали ее так сильно, как бесконечные «принеси-подай-не-стой-столбом» Клемента Шабо.
Но отдохнуть ей, как назло, было не суждено.
На Париж снова напал злодей.
***
Маринетт мысленно чертыхнулась и заозиралась по сторонам в поисках укрытия. Иногда она помогала Алье поддерживать алиби и вместо нее делала фотографии для «Ледиблога», но новый акуманизированный был из тех, что превращали людей в своих марионеток, и попадаться ему на глаза было слишком рискованно.
А бродить по городу, будучи зомбированной гитарой на ножках, ей никак не хотелось. Вот серьезно, какая причина должна быть для акуманизации, чтобы Бражник решил наделить человека способностью превращать людей в бродячие музыкальные инструменты? Которые к тому же кидались в людей нотами, обращая в себе подобных. Маринетт лишь чудом удалось спрятаться за рекламным стендом (спасибо, Котик, и тут твоя мордашка защитила!) и остаться незамеченной проходящими мимо тромбоном и синтезатором. И она даже представить боялась, как выглядит сам злодей. Человек-оркестр, не иначе.
Маринетт убрала телефон в сумку (ни он, ни блокнот ей сейчас точно не пригодятся) и забросила ее за плечо. Судя по приближающимся звукам, основные силы злодея направлялись как раз сюда, а судя по тому, что играл этот ансамбль чудиков — к слову, весьма фальшиво — музыку из последнего альбома Джаггеда Стоуна, конечной целью его маршрута являлась студия звукозаписи, расположенная как раз в конце улицы.
Значит, и битва наверняка состоится где-нибудь поблизости.
Теперь потребность спрятаться ощущалась еще сильнее.
Черт возьми, как же проще было раньше, когда она была Ледибаг! Раньше можно было забежать за дерево, пригнуться за лавкой, где уже спокойно трансформироваться, воспользовавшись тем, что в царящей вокруг суматохе ее попросту никто не заметит. Сейчас, увы, так сделать было нельзя. Маринетт требовалось такое укрытие, где она могла бы отсидеться, даже если битва затянется на два-три часа, и остаться незамеченной ни самим злодеем, ни его приспешниками, ни кем-либо другим.
Набрав воздуха в грудь, Маринетт резко выдохнула, мысленно настраивая себя на небольшой забег. Как бы ни хотелось ей сейчас прилечь отдохнуть прямо под рекламным стендом, первоочередной задачей являлось добраться в безопасное место. Подгадав момент, когда человек-тромбон отвлечется, чтобы закидать нотами трясущуюся от страха рыжую женщину и превратить ее в женщину-флейту, Маринетт перебежала к мусорным бакам и притаилась за ними. Убедившись, что следующий маневр тоже никто не увидит, она свернула в знакомую подворотню, надеясь спрятаться в подвале, который уже пару раз становился ее укрытием.
Спасительная дверь оказалась заперта. Снова вернуться к мусорным бакам не представлялось возможным, поскольку их заинтересованно разглядывал человек-синтезатор (и кого он оттуда ждал?). Подняться по пожарной лестнице на крышу? Ни в коем случае, ей необходимо было избегать открытых мест.
Потому что в тот момент, когда Рена Руж и Квин Би соприкоснутся кулачками с зажатыми в них серьгами Удачи, ее никто не должен увидеть.
Особенно Кот Нуар.