Глава 11
Сат-Нарем одинок в своем мире. Охвачен каменным ошейником границы, за которой даже не смерть – забвение.
Куда ни брось взор, всюду туман - обнимает чёрные шпили устремлённых в белёсое небо твердынь, стелется по брусчатке улиц, льнет к неизменно теряющим цвет стенам простых домов.
Сат-Нарем – черный город. Белые клубы вытягивают любые краски, приглушают, превращая в оттенки черного – темно-серый, темно-синий, темно-коричневый... Дома простых хеску – в один-два, редко три этажа – рассыпаны вокруг твердынь словно выкатившиеся из упавшей корзины яблоки. Их жители никогда не видели чистого, не укрытого белой паутиной воздуха – простые хеску не бывали так высоко. Они привыкли – рождаться в тумане, жить в тумане и умирать в тумане.
Порой они смотрят вверх, скорее ощущая, чем видя соседство твердыни своего клана – громады, подпирающей небо.
Всюду чёрный гранит. Балконы и стены, орнамент у окон и полукруги утопленных в стенах колонн, ажурные перекрытия и тонкие, с земли кажущиеся не толще волоса, мосты - выгнутые, недвижимые, протянувшиеся от одного чёрного гиганта к другому. Овеваемые все тем же туманом.
Постепенно он поднимается все выше. Десятки этажей скрыты им, поглощены белоснежными клубами, стелющимися почти у самой земли.
Гранитные башни - вблизи огромные, но из-за своей высоты кажущиеся иглами на подушке Сат-Нарема - прорезают покрывало тумана, тянутся к небу, лишённому днём солнца, а ночью - луны. Они испещрены окнами, балконами и эркерами, барельефами и узорами - здания меняются, откликаясь на зов своего хозяина. Они меняются так давно, что сложно поверить, что когда-то были обычными, как их отражение на границе миров.
Твердыни хеску - двуединые, как их хозяева, стоящие между миром внешним и внутренним. Непрерывно растущие, теряющие отдельные фрагменты в тяжёлые минуты и целые этажи, когда клан ослаблен.
Внутренний Марак чуть больше похож на своего внешнего собрата, чем остальные твердыни - они оба черны как ночь. Гранитный Марак тянется ввысь с обречённостью утопающего, стремящегося к поверхности воды. Он рушится, лишаясь ровности стен и крепости перекрытий. Фасад становится все глаже и проще, и среди хеску блуждает приглушённый шёпот голосов: воронам нужно что-то делать с Высоким Домом, его положение угрожает благополучию клана.
Марак выстоит. Не может не выстоять. Дом Базаард воспрянет, шепчут голоса, но в интонациях их слышится затаенный страх – или скрываемая радость. Потому что положение его кажется безнадежным.
***
Белёсый свет заливает чёрные стены, прогоняя ночь, скользит по блестящему от влаги мосту, соединяющему твердыню с оплотом другого клана - Хитмини, домом шакалов.
Сейчас раннее утро, туман стоит высоко, и кажется, что узкий мост висит в воздухе, ни на что не опираясь - площадки, к которым он примыкает, скрыты от глаз. Туман многое скрывает от лишних глаз.
Лихлан выходит в раннее утро медленно, не желая отпускать ночь, которая ещё клубится в оставшейся за его спиной спальне.
Но перед ним глубокий, как принято у всех хеску, балкон, окружённый полукругом каменных перил с мраморной отделкой, за которым уже начался новый день.
Лихлан рассеянно проводит рукой по широкому ограждению и вздрагивает от холода собравшейся на ладони влаги - в нем до сих пор тлеет жар прошедшей ночи.
Он мимолетно улыбается сам себе и забирается на парапет, прислоняясь спиной к колонне, поддерживающей тяжелый каменный свод, нависающий над балконом. Волосы его растрёпаны, объёмная белая рубашка измята и накинута кое-как, парусом поднимаясь от худощавой груди под дуновением слабого утреннего ветерка.
Запах соли и дождя наполняет все вокруг. Он повсюду: въедается в кожу, в одежду, в волосы, проникает в тело с каждым вдохом.
Так пахнет Сат-Нарем.
Согнув в колене одну ногу, Лихлан кладёт на неё руку и смотрит на город. Всего пара часов, и тени, лежащие на стенах, укоротятся, смещаясь, и ему пора будет возвращаться. Но пока что он ещё здесь. Пока ещё во всем мире больше нет ничего кроме этого балкона и комнаты, выходящей на него распахнутыми створками дверей.
Лихлан поворачивает голову, невольно прижимаясь скулой к колонне, привычным движением убирает за ухо вьющуюся каштановую прядь.
Он смотрит в темный провал спальни.
⁃ Ты идешь? - Его голос звучит неожиданно резко в окружающей тишине, слова падают в поднимающийся за балконом туман.
Легкие шаги, почти неслышные. Тихий смех, рокочущий в горле, короткая улыбка. Он выходит на балкон и прислоняется спиной к перилам, вертя в заляпанных чернилами пальцах трубку. Бросает на Лихлана быстрый взгляд и опускает глаза вниз, как будто ему действительно интересно, остался ли в трубке табак.
Лихлан хочет потянуться вперёд, коснуться плеча, поймать взгляд, но сдерживается.
Просто наступило утро. Утро всегда наступает.
Лихлан удерживает вздох в груди и смотрит на город.
Тишина. Эта удушающая тишина давит на него, сжимает горло, бьет по ушам, вгрызается в мозг...
⁃ Что ты...
⁃ Как ты... - начинают они одновременно и оба замолкают, смеются своей глупой неловкости.
Ветерок шевелит смоляную прядь, упавшую на глаза, и пальцы Лихлана горят от желания поправить ее, настолько сильно, что он, как в детстве, садится на руку, чтобы случайно не дернуться - и тут же с шипением высвобождает ладонь.
⁃ Что с тобой? – Черные брови сходятся у переносицы, образовывая крохотную складку, в голосе искреннее беспокойство.
Лихлан протягивает руку вперёд, раскрытая ладонь - вдоль большого пальца тянется глубокий порез.
⁃ Что это? - Он берет его руку в свои, аккуратно проводит пальцами с чернильными отметинами вдоль кромки раны, и Лихлан на секунду забывает, как дышать.
⁃ Порезался, - спотыкаясь шепчет он, - когда готовил саженец. - И тут же замолкает, испуганно вскидывая взгляд.
Секунда напряжённой тишины лопается с ответной улыбкой, в серых глазах искрится веселье, пока в болотных плещется паника.
⁃ Ты же никому не скажешь? - произносит Лихлан, ненавидя сам себя за испуганно-умоляющую интонацию.
⁃ Расскажу всем чернильницам и папкам в своём кабинете, - Голос звучит серьезно, но у глаз собрались весёлые морщинки, и Лихлан облегченно выдыхает. Секретарь и младший писарь при счетоводе Марака, таких десятки - кому он может рассказать?
Они остаются на балконе ещё некоторое время, смотря, как Сат-Нарем наливается подобием света, принимая в свои гранитные объятия новый день. Лихлан спрыгивает с перил на пол, понимая, что пора идти. Трубка так холодной и лежит на парапете.
Он быстро находит в комнате свои вещи, торопливо накидывает на плечи форменный серый сюртук и старается оглянуться не с надеждой, но с беззаботным любопытством.
Ворон стоит у стены, прислонившись к ней плечом - рубашка распахнута, руки в карманах брюк и угольно-черная прядь опять упала на глаза.
Сердце Лихлана пропускает удар.
Он кивает, надеясь, что ему удалось придать лицу беспечное выражение, и отворачивается, устремляясь к соединяющему их дома мосту.
В конце концов, утро наступает каждый день.
⁃ Пока.
Лихлану удаётся не обернуться, и улыбка, осветившая лицо шакала, остаётся его маленькой тайной. Он вскидывает руку, мгновение держит ее в воздухе, прощаясь, и роняет вдоль тела.
И спешит в новый день.
**
Карем Непура, микорда воронов, собирал информацию для клана уже много лет. Это был крупный мужчина с тяжелым взглядом, чья грубоватая внешность не только плохо соответствовала чертам его рода, но и отлично маскировала тонкий ум.
Вопреки принятым у воронов привычкам, его щеки и массивную челюсть покрывала щетина, а на широких плечах почти трещал не традиционный удлиненный сюртук, а распахнутый пиджак, вроде тех, что носили люди.
Карем Непура ничем не напоминал главу осатэ, шпионов клана. Замученный рутиной клерк в махине устройства внутреннего Марака, никогда не нюхавший внешнего мира, - да. Второе лицо в клане - никогда. Про таких, как он, хеску говорили: «Старший сын Младшей семьи» - никто, пустое место. Тот, кого ты вряд ли запомнишь.
Сложив массивные руки под подбородком, Карем смотрел на сидевшего перед ним осатэ - и внимательно слушал.
⁃ Ты уверен? - наконец произнёс он. Его низкий рокочущий бас больше подошёл бы волку или тигру, но никак не ворону.
⁃ Абсолютно, - Осатэ серьезно кивнул. - Саженец уже подготовлен. Шакалы точно заключают союз.
⁃ Не предупредив Совет, - задумчиво протянул Карем, проводя рукой по щетине и откидываясь на спину тяжелого кресла, которое, казалось, под силу сдвинуть только великану. - Не хотят, чтобы кто-то знал об укреплении их позиций...
- Да еще и накануне объявленного заседания по признанию шибет, - добавил осатэ, выразительно приподнимая брови.
Карем медленно серьезно кивнул, уже погруженный в свои мысли – любая щепотка информации для него являлась шестеренкой в сложном механизме межклановой политики.
Шакалы были довольно многочисленным, но плохо организованным кланом, чьи ходы в Игре всегда были недостаточно продуманы, и раз за разом давали осечку, проваливаясь из-за какой-нибудь мелочи. Никто не воспринимал их особенно серьезно, справедливо не видя в бестолковом клане угрозу. Даже их глава, Полто Турике, хоть и переступил столетний рубеж, был моложе всех остальных Владык, и они смотрели на него, как на ребенка, усевшегося на банкете за взрослый стол.
Карем вновь поднял хмурый взгляд на своего осатэ:
⁃ Откуда у тебя информация? О готовящемся союзе могут знать очень немногие: сам ша-Турике, его советник и, разве что, микорда шакалов.
⁃ И садовник, - улыбнулся Тито, оттирая с пальцев специально нанесенные чернильные пятна.