Пробуждение крови

По дороге в участок мрачные полицейские не спускали с меня подозрительных взглядов и не произнесли ни единого слова. Честно говоря, я и сам не горел желанием разговаривать или пытаться что-либо объяснять. Как объяснить то, что я стоял весь в крови среди растерзанных человеческих тел? Я даже не мог представить, что они обо мне думают. Всю дорогу мои мысли были заняты девушкой, которую я спас. Её неожиданное появление в моей жизни уже привело к необратимым последствиям. Как прежде, уже точно не будет. Я не знал, что на меня нашло в тот момент на пустыре, но был уверен, что убил по крайней мере одного человека. И как ни странно, но я не чувствовал ни сожалений, ни угрызений совести. Вообще ничего. Сны, которые я пережил, оказали на меня гораздо большее воздействие, чем я мог себе даже представить.

Я бы и дальше меланхолично размышлял о произошедшем, но наша поездка закончилась, не успев начаться. Меня привезли в наш районный отдел, без остановки проскочив через контрольно-пропускной пункт и резко затормозив у входного крыльца.

Проведя через дежурку, меня отметили в журнале, забрав личные вещи. Они пытались задавать мне какие-то вопросы, но я отвечал односложно или молчал. Мысли текли медленно и лениво. Мной овладела апатия и безразличие ко всему происходящему. Теперь всё вокруг мне казалось неважным, не имеющим никакого значения. Закрывая глаза, я видел только её — тот взгляд, полный надежды, удивления, страха.

После недолгих переговоров по телефону меня завели в один из пустых кабинетов и оставили одного, так и не дав даже умыться. На окнах стояли крепкие решётки, выходящие во внутренний двор, а на потолке висела камера видеонаблюдения. В одном из будто ненароком выдвинутых ящиков лежали разнообразные предметы, которые невозможно было не заметить: наручники, разного вида дубинки, провода, гвозди и даже лампочка. Наличие такого набора, будило нездоровые фантазии. Рассмотрев колоритный антураж кабинета, я уже догадывался о его назначении. Я знал, что они нарушают закон, не позволяя мне связаться с родителями и не предоставляя психолога. Быть может, в другой ситуации обстановка и возымела бы на меня должное воздействие. Но, впервые испытав на себе предельную концентрацию, от которой, как я понял, и создавалось впечатление остановки времени, на меня накатила чудовищная усталость. Сев за свободный стол и подложив под голову, найденную рядом зимнюю полицейскую шапку, я мгновенно вырубился, погрузившись в очередной сон.

Красный комиссар

— Белозерских Георгий Александрович, капитан, командир стрелковой роты, Сталинградский фронт, — держа мои документы, читал вслух сам армейский комиссар государственной безопасности первого ранга. — Это ваши документы?

— Так точно, товарищ армейский комиссар, — четко ответил я.

Он продолжал крутить в руках моё удостоверение, дотошно разглядывая печати.

— А скажи-ка мне, капитан, как же так получилось, что остатки твоего батальона смогли прорваться там, где увязла в ожесточённых боях целая армия?

Я открыл было рот, чтобы ответить, но комиссар, словно и не ждал ответа, продолжил:

— Прорываясь с боем через фашистские заграждения — пафосно произнёс он. — Именно так ты написал в своём рапорте? — достав мою объяснительную из толстой серой папки, он показал мне исписанный лист.

— Так точно, — сказал я, подмечая, что под написанным мной текстом стояло несколько резолюций.

— Оставшимися силами личного состава батальона в количестве ста двадцати пяти человек совершили прорыв с целью выйти к линии фронта и объединения с силами РККА*, — прочитал он, держа мою объяснительную перед собой. — И всего пять человек получили небольшие ранения? А вы при этом опрокинули укреплённую позицию немцев на своём пути, в составе дивизии? — он продолжал задумчиво перелистывать листы с объяснительными моих бойцов.

Я молчал, прекрасно понимая, что не просто так вызвал интерес птицы такого полета. За моей спиной по стойке «смирно» стояли два недавних знакомца: политрук соединения, к которому мы прорвались, младший лейтенант Назаренко — именно он и собирал наши объяснительные. И бригадный комиссар, майор, который так мне и не представился. Именно с ним у меня состоялся неприятный разговор три дня назад. Он всё грозился сгноить меня в штрафном батальоне. Но почему-то, а я уверен, что не по его инициативе, моё дело попало выше по инстанции. Но не армейскому же комиссару? Я чувствовал, что здесь было что-то ещё.

— Капитан, а ты разве не знал о приказе за номером двести двадцать семь? И какие последствия ожидают личный состав при своевольном отступлении с вверенных позиций?

— Знаю, товарищ армейский комиссар. Но мы находились на марше, следуя в подкрепление к полковнику Гренкову, когда узнали, что их позиции уничтожены и захвачены врагом. Вскоре мы и сами были атакованы с воздуха, лишившись всей техники и припасов. А потом вступили в бой с двигавшейся нам навстречу танковой ротой противника. Нам удалось отбить атаку, но командир батальона, майор Юсупов, был убит в бою. Согласно уставу, я принял командование. Оценив обстановку, я решил прорываться с боем, выводя батальон из окружения. Готов взять всю ответственность на себя. А личный состав лишь исполнял приказы старшего по званию.

— Сам погибай, а товарища выручай? Я понял, к чему ты клонишь. А ты знаешь, что они про тебя пишут? — задумчиво спросил комиссар.

— Никак нет, товарищ армейский комиссар, — сказал я, прекрасно понимая, что он сам ответит на свой вопрос.

— Такой дружной чертовщины я никогда в жизни не читал. Они утверждают, что ты колдун. Несут какую-то бессмыслицу о пролитой крови врагов, стаях кровожадных воронов и другом бреде, — он откинул в сторону объяснительные солдат, пристально смотря мне в глаза. — Объяснитесь, капитан.

— Понимаете, это всё как-то связано с моими предками. Что-то вроде родового проклятия или клятвы. Пока проливается кровь моих врагов, я и воины, сражающиеся на моей стороне, как бы получаем покровительство древних богов, — сказал я тоже-самое, что и до этого майору, почувствовав знакомое тепло в груди.

— Потомок княжеского рода? — как-то странно улыбнувшись, спросил он.

— Так точно, товарищ армейский комиссар. Корнями. Но, как и многие другие, мой дед и отец служили в Красной Армии, встав на сторону советской власти ещё в 1917-м году.

— Иначе я бы с тобой и не разговаривал вовсе, — барабаня пальцами по столу, тихо произнёс он, пристально сверля меня своими холодными голубыми глазами. Словно придя к какому-то решению, он приказал майору и лейтенанту выйти за дверь и ждать у входа его дельнейших распоряжений.

После их ухода комиссар неспешно достал из рядом стоящего шкафа трубку и небольшой мешочек, положив их на стол. Что-то в его поведении неуловимо изменилось.

— Присаживайся, капитан, — сказал он, не глядя на меня, аккуратно развязывая тесёмки кисета.

Я молча сел на неудобный стул, наблюдая за ловкими движениями комиссара. Набив трубку и раскурив её от трофейной немецкой спички, он выдохнул большое облако пряного дыма. Оно медленно поднималось к потолку, бесформенной кляксой. Откинувшись на спинку стула, он задумчиво смотрел вверх. Почему-то я уже не сомневался, что в обдумываемых им планах мне отведена определённая роль.

— А ты знаешь, почему твой дед сразу, при первой возможности, вступил в ряды большевиков? — вдруг нарушил затянувшееся молчание комиссар. И если честно, он действительно застал меня врасплох своим неожиданным вопросом. Как ни странно, но до этого момента я никогда об этом даже не задумывался.

— Никак нет, товарищ армейский комиссар, — честно ответил я.

— Я был знаком с твоим дедом. К сожалению, мы не были друзьями, но именно благодаря ему я теперь сижу здесь, а не удобряю землю где-нибудь под Ленинградом. В то время еще Петроградом. И я, конечно, кое-что знаю о вашей родословной. В каком то роде, я задолжал кое-что твоему деду. И по странному, необычайно удачному для тебя стечению обстоятельств, я узнал о твоём существовании и положении, в котором ты оказался, — тихо сказал он, еле уловимо дёрнув щекою. — Вовремя взяв твоё дело под свой личный контроль, я не дал майору наделать глупостей. Это к тому, чтобы ты понимал, почему ты находишься здесь, а не в штрафном батальоне. Позже, если всё пройдёт как задумано, мы вернёмся к этому разговору. Но сейчас речь пойдет не об этом, — устало сказал комиссар. — Как ты знаешь, мы находимся в довольно тяжёлой ситуации, в которой твои способности просто обязаны служить во благо Родины. И если с твоей помощью у нас получится сломать фашистский хребет здесь, под Сталинградом, мы сможем переломить и ход войны. Что ты об этом думаешь, капитан? — тихо произнёс он, сделав очередную затяжку из трубки.

— Я сделаю всё, что в моих силах, товарищ армейский комиссар, — сказал я, не раздумывая, прекрасно понимая, что другого ответа на этот вопрос просто нет.

— Вот и славно, вот и молодец, — удовлетворённо сказал он.

Вставив трубку в резной держатель, комиссар вытащил из стола красную папку и достав из неё чистый бланк, начал что-то размашисто писать. Закончив записи и поставив подпись, он протянул мне красные майорские петлицы бригадного комиссара.

— С тебя же сняли твои знаки различая при задержании? Это твои новые, в замен старых. Зла на лейтенанта не держи, политрук действовал по инструкции, а с майором вы теперь на равных, — улыбаясь хищной улыбкой, сказал комиссар.

От неожиданности я впал в ступор, не веря своим ушам. Всё происходящее выглядело как злая шутка. И, приняв новые петлицы из рук комиссара, я задал очевидный вопрос:

— А как же предъявленное мне обвинение?

— Никак, полежит у меня какое-то время. На случай, если ты не оправдаешь моих ожиданий, — сказал он, многозначительно промолчав.

— Вы хотите, чтобы я перешёл в ведомство государственной безопасности? Но я же ничего не смыслю в вашем деле. Я учился управлять подразделением в бою, а не умами личного состава, — встав со стула, я задал очередной вопрос, отлично понимая, что за меня уже всё решили.

— Вот и будешь управлять. Да и кто попало такой чести не удостоится. Я досконально изучил твое дело и поверь, знаю о тебе достаточно, чтобы доверить важное для страны дело. К тому же, это необходимая мера, чтобы ни у кого не возникло вопроса: «Чьи вы хлопцы будите, кто вас в бой ведёт?». С этой секунды ты переходишь под моё непосредственное командование. Связь будем поддерживать через твоего знакомца, майора Уланова. А лейтенант Назаренко переходит в твое полное распоряжение, он получит дополнительные инструкции и полномочия, поможет тебе освоиться.

Напряженно осмысливая сказанное, я хотел было задать очередной глупый вопрос, но комиссар вновь меня опередил:

— Ну а твоя задача тебе и так хорошо известна. Ты подготовишь личный состав вверенных тебе подразделений нужным образом. А когда придёт время, повторишь то, что проделал со своими бойцами ранее. На этот раз, конечно, в более масштабном формате. Но и твои возможности более ничем не ограничены. Делай всё, что считаешь нужным. И если это поможет нам победить, то мне плевать, каким богам ты будешь при этом молиться и каким колдовством пользоваться. В случае же, если твоим приказам и распоряжениям будут препятствовать, незамедлительно докладывать мне. Но поверь моему опыту, твои новые петлицы станут отрезвляющим фактором в большинстве случаев. В общем и целом, у тебя месяц, чтобы подготовить ударные части 21-й армии юго-западного фронта к наступательной операции. Конечно же, на острие атаки будешь ты сам. Но ты и так всё прекрасно понимаешь, — неожиданно подмигнул он. — И чем больше прольётся фашистской крови, с колдовством или без, тем лучше, — жёстко закончил он. На миг мне показалось, что в его взгляде что-то изменилось, что-то неуловимое, звериное. — В середине ноября получишь конверт с полными инструкциями и задачами. Конверт будет с точной датой вскрытия. А теперь позовика мне лейтенанта и майора на разъяснительную беседу. И кстати, ты ничего не забыл?

— Служу Советскому Союзу! — четко выпалил я, вытянувшись по струнке.

— Служи и сделай всё, чтобы мы победили, майор. Родина этого не забудет. Ступай, — махнул мне рукой на прощание комиссар.

Отдав честь, я повернулся к двери и потянул за ручку.

———

Проснувшись, я резко открыл глаза, не сразу понимая, где я нахожусь. Люминесцентные лампы, мигая и специфически гудя, резко вспыхнув, осветлили помещение. В открывшуюся дверь кабинета входили люди. Первым шёл мужчина в дорогом пиджаке, белой рубашке без галстука, лет сорока на вид. За ним следом — седой мужчина, лет пятидесяти, в полковничьем мундире с красными полосками на брюках. Замыкал шествие мужчина лет тридцати пяти-сорока, в потёртой кожаной безрукавке и джинсах.

Первому явно не понравился вид моего заспанного лица. Ещё бы: вместо того чтобы переживать и волноваться, я спокойно проспал всё это время.

Рассаживаясь, каждый из них словно занимал своё место. А я, наблюдая за ними, пришёл к выводу, что человек в костюме не простой мент как двое других. С дедуктивным мышлением у меня никогда проблем не было. Не будет подполковник так раздраженно дёргаться даже перед своим начальством. Мужчина в дорогом пиджаке держался очень уверенно и с неким пренебрежением к окружающим. Он представился как Сергей Генадьевич, но про себя я дал ему прозвище «важный пиджак».

— Белозёрских Владимир Вадимович? — утвердительно спросил он, уже зная моё полное имя.

— Да, — сухо ответил я.

А вы хорошо держитесь, молодой человек, — сказал он, оценивающе разглядывая меня. — Вот бы все молодые кадры, поступающие на службу Родине, могли похвастаться вашей выдержкой, — сказал он доброжелательно, видимо с ходу пытаясь наладить контакт.

— Вы же понимаете, что нарушаете закон Российской Федерации, приступая к допросу несовершеннолетнего без родителей или доверенного лица? Я имею полное право ничего вам не отвечать, — сказал я, уверенный в своих конституционных правах.

Полковник вопросительно посмотрел на пиджака и я понял, что всё сказал правильно.

— Не нарушаем. Твой случай особый и подпадает под особую юрисдикцию Федеральной службы безопасности, — лениво, как ни в чем не бывало, отмахнулся тот. — Конечно же, ты можешь ничего не говорить. Но отказ от сотрудничества в твоей ситуации может иметь серьёзные последствия, — сказал он, многозначительно посмотрев мне в глаза. — Убиты, а я бы даже сказал зверски растерзаны, семь сотрудников ФСБ. А из свидетелей этого убийства только ты и иностранная шпионка. Которая, кстати, подозревается в активации психотропного оружия массового поражения. Ты же помнишь, что происходило в Москве в конце декабря?

Я медленно кивнул.

— Вот вот. Ты расскажешь нам всё, что знаешь. Иначе, ты можешь легко переквалифицироваться из свидетелей в соучастника, со всеми вытекающими последствиями, — фальшиво улыбнулся «важный пиджак», пристально сверля меня своими колючими глазами. Положив на стол диктофон и нажав на кнопку записи, он приступил к допросу.

Я прекрасно понимал, что из-за снегопада, у них до сих пор нет чёткого видео с камер наружного наблюдения. И они даже приблизительно не понимают, что же там произошло на самом деле. В противном случае разговор со мной был бы совсем другим. Особого выбора у меня не было и я начал отвечать на его повторяющиеся под разными углами вопросы, сводя всё к тому, что догнавшие девушку мужчины были растерзанны непонятно откуда появившимися воронами.

От меня не укрылось, что после упоминания о воронах полковник и второй, одетый в гражданское, удивлённо переглянулись. Мужчина в безрукавке, не скрывая своего растерянно вида, дотошно рылся в своём блокноте, что-то выискивая. «Важный пиджак», полностью сосредоточенный на мне, всего этого, видимо, так и не заметил.

Раз за разом описав произошедшее в удобном для себя свете, я ни разу не ошибся в ответах. Надо отдать должное, федерал мастерски задавал вопросы в разных интерпретациях, пытаясь обнаружить малейшие нестыковки в моих показаниях. Но то ли сон оказал на меня благотворное влияние, то ли ещё что-то, я четко мыслил и не позволял загнать себя в словесную ловушку.

Наконец, видимо удовлетворившись моими ответами, «важный пиджак» и полковник молча встали и вышли из кабинета. Я остался наедине с мужчиной в гражданском.

— Пошли, тебе необходимо помыться, — сказал он, отводя взгляд в сторону. У меня сложилось чёткая уверенность, что он что-то обо мне знает.

Он отвёл меня в душевую, оставив одного. Стоя под струями горячей воды, я наслаждался подаренным моментом. Отмыв засохлую кровь, я с сожалением взглянул на заляпанную кровью одежду, которую мне предстояло снова надеть. Но на скамейке рядом уже лежало кем-то оставленное полотенце и стопка чистой одежды. Понимая, что она появилась здесь не случайно, я с облегчением оделся в чистое, собрав свои вещи в плотный узел и забрав с собой. На выходе из душевой меня ожидал всё тот же мужчина.

— Следуй за мной, — сказал он, уводя меня вглубь коридоров полицейского участка.

— Не переживай, я сообщу твоей семье о случившемся, — вдруг тихо сказал он, подтверждая мои догадки.

— Откуда вы меня знаете? — также тихо спросил я.

— Я знал твоего отца и догадываюсь, что произошло на пустыре, — сказал он, останавливаясь рядом с решёткой камеры. — Мы не дали федералу забрать тебя с собой, но до утра тебе придётся посидеть здесь, а завтра мы что-нибудь придумаем, — с сожалением сказал он, кивнув подошедшему из дежурки сержанту.

Я на мгновение застыл, переваривая услышанное и не зная, что ответить. Я чувствовал, что это не постанова и он говорит чистую правду.

— Спасибо, — выдавил я в ответ.

Кивнув и хлопнув меня по плечу, мужчина быстрым шагом направился обратно по коридору.

Оказавшись внутри, я медленно осмотрелся. Широкие деревянные койки вдоль стен с обёрнутыми клеёнкой матрасами и огороженный санузел — вот и всё убранство. На одной из скамеек, в углу камеры, спал какой-то бедолага. Свесив голову вниз, он обильно заблевал пол под собой. Воняло скверно; видимо, камера служила простым вытрезвителем. Заняв противоположный угол от вонючего сокамерника, я сел на скамейку и подтянув к себе ноги, застыл без движения. Я пытался хорошенько обдумать ситуацию, в которую невольно попал. Выходило не очень. Конечно, связать меня с взбесившимися воронами никак не получится. Но то, что первого я убил, своими руками, у меня не вызывало ни малейших сомнений. Рано или поздно они проведут судебно-медицинскую экспертизу и тогда у них могут появиться вопросы. Я почему-то был абсолютно уверен, что девушка им ничего не расскажет. Надо же, иностранная шпионка. Но что-то в этой истории всё-таки было не так.

— Аллай, — я катал на языке это странное слово, которым она меня назвала, снова и снова, проигрывая в голове произошедшее. Кто же она такая на самом деле? Незнакомка смогла передать мне свои мысли, не произнося их в слух. А ведь она ожидала увидеть кого-то другого. Но кого? Неужели, есть и другие? Её серебристые волосы не выходили у меня из головы. Как бы мне хотелось встретиться с ней вновь, в других обстоятельствах. Она явно знает что-то обо мне или таких, как я. Когда меня увозили, я видел, как её обступили люди в чёрном. Не знаю, что именно она сделала, но раз за неё взялась Федеральная служба безопасности, дело серьёзное. И я, как безмозглый баран, вляпался в него по самые уши.

Монах. Этот клятый старик из зеркала. А ведь ему тоже что-то нужно. Там, на пустыре, он произвёл какие-то манипуляции. Я был уверен, что даже почувствовал его холодное прикосновение. Интересно, что он предпримет теперь? Не понятно, что у него на уме, но от его появления я не ожидал ничего хорошего. Что-то очень важное всё ещё ускользало от моего понимания. А теперь ещё и менты неожиданно вплелись в эту историю. Всё это доказывало, что дело намного запутаннее, чем мне казалось ранее.

Я начал прокручивать свой сон еще раз. То, что в нем я был своим прадедом, дневники которого я должен был почитать сегодня, не вызывало ни малейших сомнений. Что ж, если наша родовая клятва помогла выиграть войну, то в ней определённо есть и свои положительные стороны.

«Интересно, как там мама и бабушка?»

То, что я их больше не увижу, тогда мне и в голову не приходило. Кровавое колесо моего предназначения уже безжалостно набирало обороты.

———

Ночью, дежурный погасил свет в участке, погрузив камеру в темноту. Мрачные мысли никак не давали мне уснуть. Иногда через решетку открывающейся где-то двери озаряли коридор светом. Толефонные звонки в дежурку становились всё реже.

Я вновь размышлял о своей жизни, пытаясь разобраться в своих чувствах.

«Кто я? Почему им всем что-то от меня нужно? И самое главное, что мне делать теперь?»

Скорее всего, как и предупреждала бабушка, мне придётся убивать, чтобы выжить. Впрочем, я уже начал это делать. Если федерал сказал правду, то получается, я убил невиновного человека, исполняющего свой служебный долг. Моё предчувствие говорило мне, что не всё так однозначно. Я не видел всей картины целиком. Но, скорее всего, если бы я не вмешался, они бы все были живы.

В сгустившейся ночной тишине скрип отодвигаемого где-то железного засова прервал мои размышления. От этого звука у меня по коже пробежали мурашки. Мною овладело необъяснимое чувство тревоги. На пределе слышимости я различал чьи-то голоса, резко перешедшие на повышенные тона. Следом за этим раздались отчётливые звуки борьбы и истошные крики, стихнувшие, не успев начаться.

Затаившись в углу, я во все глаза смотрел в коридор через решётку камеры, вслушиваясь в тишину. Я ничего не слышал, но чувствовал чьё-то приближение.

Из темноты коридора на меня смотрели два красных уголька глаз. Испугавшись, сам не понимая как, я вновь перешёл на ночное видение, вздрогнув от узнавания. За решёткой стоял мужчина в форме полицейского, но человеком он уже не был. Его тело подверглось необратимым изменениям. Голодными, горящими кровью глазами на меня смотрел тёмный, улыбаясь звериным оскалом.