Ты Играешь Грязно

Лео усмехнулся, хрипло, почти по-стариковски. Смех вышел пустым, мёртвым, как комната, в которой он просидел все эти дни.

— Решил собаку выпустить прогуляться? — бросил он, даже не глядя на Вальтури, но зная, что попадёт в точку.

Тот резко обернулся, в глазах ледяной огонь. Рубашка почти застёгнута, но руки дрожат от злости.

— Повтори, — процедил он. — Только ещё раз открой рот с этой хернёй, и не выйдешь больше вообще. Сиди тут, как пёс на привязи. Надоест — выкину.

У Лео будто в одну секунду всё в лице изменилось. Ни следа усмешки. Лицо побледнело, взгляд опустел. Не говоря больше ни слова, он пошёл к своей одежде. Снял домашнюю кофту, накинул простую серую толстовку, натянул капюшон. Обувь быстро, без лишнего шума. Он не выглядел испуганным. Но в его движениях чувствовалась усталость. Та, что приходит, когда перестаёшь верить, что что-то от тебя зависит.

Дверь открылась с лёгким щелчком. За ней стояли два охранника, в чёрном, серьёзные, незнакомые. Без слов двинулись следом, когда Лео вышел. Нико шёл рядом, будто просто вышел на прогулку с младшим братом. Только напряжение между ними можно было резать ножом.

Они шли по узкому коридору, мимо нескольких закрытых дверей. Солнце било в окна, но Лео от него отворачивался. Он не чувствовал ничего.

У выхода стояла машина. Чёрная, тонированная, как всё, что касается Вальтури. Один из охранников открыл заднюю дверь. Лео сел первым, скользнув внутрь без звука. Нико следом. Дверь захлопнулась с глухим ударом. Внутри — кожа, запах сигарет и дорогого парфюма.

Машина тронулась.

Мотор машины гудел глухо, улицы мелькали за стеклом, как кадры из чужого сна. Тишина внутри была слишком плотной, напряжённой, как перед бурей. Лео сидел, прижавшись плечом к прохладному стеклу, и наконец задал вопрос, будто просто чтобы услышать звук собственного голоса:

— Куда мы?

Нико молчал. Только чуть глубже втянул воздух сквозь сигарету, зажатую в пальцах. Сигаретный дым струился вверх, и по его лицу было видно. Он сейчас на грани. Лицо натянутое, взгляд вперёд, куда-то в пустоту. Как будто если он сейчас ответит – сорвётся и сделает что-то неразумное.

Лео медленно повернул голову в его сторону, голос у него был спокойный, почти ленивый:

— Дашь сигарету?

Нико не сразу отреагировал. Только бровь дёрнулась. Он даже не посмотрел на Лео, просто выдохнул дым и резко сказал:

— Детям сигарету нельзя.

Никакой злобы в голосе. Только раздражение и что-то, будто обида.

Лео ничего не ответил. Даже не хмыкнул. Просто отвернулся обратно к окну. Мимо проносились какие-то старые стены, витрины магазинов, мокрый асфальт. Люди чужие, далекие. Он смотрел, как будто мог вглядеться во что-то за пределами стекла, в другой мир. В ту реальность, где не было этих дней, не было этого человека рядом.

Он не чувствовал ни злости, ни страха. Просто пустоту. Привычную, как будто она всегда там была. В груди тяжёлый ком. И только руки дрожали, почти незаметно.

Нико молчал, курил, сдерживая раздражение. Наконец он бросил окурок и посмотрел на Лео.

— Так и быть, — сказал он холодно, — сегодня я тебя выпущу. Но есть условие.

Лео поднял голову, удивлённо посмотрел.

— Какое? — спросил он.

— Никому ни слова. Ни друзьям, ни отцу, ни кому бы то ни было. Если эта информация всплывёт... Ты поймёшь, что это значит. — Вальтури улыбнулся, но в глазах горела холодная угроза. — Это последний шанс, другого не будет.

Лео сглотнул, напряжение охватило его тело.

— Ты серьёзно? — тихо спросил он.

— Очень серьёзно, — ответил Нико, — Ты либо подчиняешься, либо остаёшься здесь навсегда.

Лео молчал. Вальтури вздохнул и добавил:

— Думаешь так, будто у тебя имеется выбор.

Машина подъезжает к особняку Лео. Раннее утро, тусклый свет фонарей. Лео узнаёт место.

— Наконец-то, — говорит Нико, глядя в окно.

Он выходит первым. Подходит к воротам и ждёт, пока Лео выйдет из машины.

— Ты понял, что будет, если заговоришь? — спрашивает он негромко, но так, что от этих слов холод по спине.

Лео не отвечает. Просто кивает.

— Умный котик, — тихо добавляет Нико и, чуть склонившись, говорит ему в самое ухо: — Но не забывай, я всегда рядом. Даже когда тебе так не кажется. — Это звучит как угроза. Как угодно.

Он разворачивается, уходит. Машина отъезжает. Лео остаётся один на тихой улице. Шагает к особняку и тишина. Никто не встречает. Ни отца, ни запаха еды, ни света. Только он сам, и это ощущение, что всё, что было, осталось где-то за гранью.

Лео медленно дёрнул ручку, словно опасаясь, что за дверью его снова ждёт что-то странное. Но там обычный полумрак прихожей. Запах пыли и духоты. Всё стояло на своих местах, будто никто не заходил несколько дней. Он вошёл, закрыв за собой дверь, прислонился к ней затылком. И вдруг голос:

— Лео?

Он вздрогнул. Из кухни вышла Клара. Мачеха, в халате и с чашкой в руке. Волосы небрежно собраны, лицо удивлённое.

— Боже... — она поставила чашку на тумбу и сделала шаг к нему. — Где ты был?

Он не ответил. Просто стоял. Её лицо менялось: тревога, раздражение, обида.

— Мы думали, ты... — Она запнулась. — Я звонила твоему отцу. Он в отъезде, но я ему сказала, что тебя нет. Никто не знал, где ты.

Лео посмотрел на неё пустым взглядом. Внутри тишина. Никакой злости. Ни страха. Ни облегчения.

— Я устал, — сказал он наконец. — Можно, я просто пойду в комнату?

Клара смотрела, как он проходит мимо. В глазах непонимание, но она не остановила его.

Он дошёл до своей двери, открыл. Комната не изменилась. Всё на своих местах: книги, постель, компьютер, футболка, оставленная на стуле.

Но сам он был другой. Сел на кровать, опустил лицо в ладони. Всё было слишком спокойно, и от этого ещё страшнее.

Он сидел на кровати, сжав в руке телефон, который Нико отдал ему в машине, бросив на колени, как ненужную вещь.

Экран загорелся, и на мгновение сердце дернулось, будто там могло быть что-то важное. Что-то, что объяснит, оправдает, спасёт. Но… нет.

Переписка с Нико — пуста. Полностью. Даже не видно, была ли она. Как будто ничего не было. Ни встречи, ни клуба, ни этой камеры.

Пальцы дрожали, когда он открыл чат с Мари-Клер.

Ты где?
Мы волновались.
Лео, отзовись.
Учителя спрашивают про тебя.
Софи сказала, тебя видели у вокзала, это правда?

Каждый день новое сообщение. Похожее на предыдущее. Сухое, но настойчивое. Он пролистал вверх. Длинная цепочка "где ты?", "ты в порядке?", "ответь хоть что-нибудь". Ни одного пропущенного звонка.

Он нажал на чат с Софи. Та тоже писала. Но коротко. И осторожно. Как будто боялась перейти границу. Как будто он уже не был частью их круга.

Антуан… Венсан… тоже писали. Реже. Более неловко. Одно сообщение от Антуана особенно врезалось:

Если ты попал в дерьмо, просто скажи. Мы не дети.

Но именно это и ранило. Они были дети. И он тоже. Просто теперь чувствовал себя как минимум на тридцать.

Он закрыл глаза, всё ещё держа телефон в руке. Под пальцами ощущался тёплый корпус, экран погас. Комната вдруг показалась чужой. Слишком тихой. Слишком правильной. Как будто он вернулся в декорацию, а не в дом.

В горле першило, но плакать он не мог. Он просто лёг, прижав телефон к груди, и, не раздеваясь, натянул на себя одеяло.

Последнее, что он видел яркий экран с вопросом Мари-Клер:

Почему читаешь и не отвечаешь? Ты вернёшься в школу ?

Он не знал.
Он не знал, кто вернётся.