17. Старое забытое.
Я поставила свой рюкзак — единственную вещь, которую держала в руках. Остальные чемоданы были у Йена и Ройса. Я обернулась, чтобы убедиться, что все чемоданы в порядке.
— Эй, Йен! — окликает его Ройс. — Соревнуемся, кто быстрее съест пиццу?
— Ты думаешь, я буду гоняться за твоими идиотскими пиццами? — Йен прищуривается, думает, а потом добавляет:
— Но если ты мне её купишь, я, пожалуй, подумаю.
Я начинаю нервничать, ведь наш план может не сработать, и отец что-то заподозрит. За себя не переживаю, я вполне могу сыграть роль влюбленной, но вот Йен... сомневаюсь, что он способен притвориться милым. Вряд ли он вообще знает, как это — быть милым. Я уже хотела повернуться, постучать в дверь, как вдруг понимаю, что для начала стоит успокоить спорящих идиотов позади меня и создать атмосферу идиллии. Но я не успеваю ничего сказать, как дверь неожиданно открывается, и на пороге появляется мой отец. Он удивленно смотрит на меня, а потом на Ройса и Йена, которые моментально замолкают, как только замечают его.
— Пап! — восклицаю я и мгновенно бросаюсь ему на шею, как будто только что вернулась домой после десяти лет в тюрьме, чтобы отвлечь внимание от Йена, на которого он смотрел особенно пристально.
— Флоренс, ты меня задушишь! — смеется он, обнимая меня одной рукой. Но я замечаю, как его взгляд прилипает к Йену, словно тот только что сбежал из Сирии и держит в руках взрывчатку.
— Флоренс, это и есть твой парень? — папа наконец вырывается из моих объятий, делая шаг назад и осматривая Йена с головы до ног, как будто тот только что припарковался на его газоне.
Я пытаюсь усмехнуться, но улыбка выходит скорее нервной, чем уверенной. Мне срочно нужно убедить отца, что это мой парень, а не всего лишь сводный брат, с которым мне нужно провести несколько мучительных дней, чтобы устроить театральное представление.
— Пап, это... Йен. — я произнесла это так официально, будто представила президента. — Мой... парень.
Я почти не верю в свои слова, но я всё же держу лицо. Папа прищуривается, сжав челюсть, и снова переводит взгляд на Йена.
Йен вдруг решает взять всё в свои руки и, с улыбкой, как будто это лучший день в его жизни, протягивает руку моему отцу.
— Рад познакомиться.
Папа смотрит на его руку, как на кусок мяса, который только что упал на ковёр.
— Ты встречаешься с моей дочерью? — мой отец это так спрашивает, что я уже начинаю чувствовать, как на заднем плане включается тревожная музыка.
Йен кивает с таким видом, как будто сидит на допросе:
— Конечно, сэр. И я обещаю... я буду с ней как с принцессой.
Я тут же перевожу на него удивленный взгляд, прекрасно помня, как он обращался со мной. Чувствовала я себя не принцессой, а скорее жабой в болоте. Позади Йена я слышала, как Ройс пытается сдержать свой смех. А папа смотрит на меня так, как будто я собираюсь с этим парнем в UFC, а не знакомить с семьей.
— Как с принцессой? Защитник её теперь, что ли? — усмехается отец.
— Защитник? — спрашивает Ройс с лёгким сарказмом, ворвавшись в разговор. — У него рюкзак вот-вот разорвётся от «спасательной» миссии.
Йен смотрит на свой рюкзак, потом на отца и отвечает:
— Я, конечно, не идеальный охранник, но, может, хотя бы дверь открою. — пытается он разрядить обстановку и подходит к закрывавшейся от лёгкого ветра двери. Я облегченно выдохнула, обрадовавшаяся, что Йен догадался предложить зайти в дом. Наконец-то мы уже сдвинемся с этой точки и войдем. И вот он пытается открыть дверь, чтобы продемонстрировать свои «способности», но что-то идёт не так. Он тянет дверную ручку, и она так и остаётся в его руках.
Я смотрю на сломанную ручку в руках Йена и перевожу взгляд на отца. Ройс прыскает от смеха. Теперь точно конец. Я так и знала, что всё закончится именно так. Лучше бы сразу заказала два горба, нет, три — решаю я, слыша смех Ройса. Я закрываю глаза, пытаясь не взорваться. Ну, всё, я готова стать героиней цирка.
— Спасатель года, — хихикает Ройс, — ты планируешь защитить мир от дверных ручек?
Тут отец снова усмехается.
— Всё в порядке. — раздался голос отца. — Эта ручка уже неделю как сломана. — он взял у Йена ручку и, засунув её обратно, открыл дверь, впустив нас.
Я снова облегчённо выдохнула, от того, что все сложилось так благоприятно. На самом деле было смешно видеть Йена растерянным, когда он всё время пытается строить из себя сверхсерьёзность и контролировать ситуацию.
Только войдя домой, я заметила, что Ройс и отец так и не поздоровались.
— Мы как будто прошли через три эпизода турецкого сериала за пять минут, — говорит Йен полушепотом, пока отец закрывает дверь.
— Да, — соглашаюсь я, — если мне придётся ещё притворяться, что мы с тобой пара, я, кажется, начну составлять план побега.
Это был не тот турецкий сериал, что я представляла себе в голове.
lana del rey - white mustang
Нас сразу же приглашают за стол, Ройс уходит куда-то в ванную, а мы с Йеном переглянувшись, киваем, готовые к допросу.
— Вы уже пришли? Мы вас дождались! — из гостиной выходит женщина лет тридцати, выглядевшая гораздо моложе своих лет, в лёгком платье и с лучезарной улыбкой. Моя мачеха. Я сразу смутилась. Мне было неприятно находиться с ней рядом, хоть она ничего мне не сделала и в целом была неплохим человеком. Кажется, я отлично понимала отца и что он почувствовал, когда увидел Йена.
Отец поцеловал её в щеку, и его слова, произнесённые ей с такой невозмутимой легкостью, звучали как нечто слишком личное и непринуждённое. Мне стало ещё более неуютно, и я инстинктивно перевела взгляд в сторону, пытаясь скрыть свою реакцию. Но вместо того чтобы отвлечься, мои глаза случайно встретились с Йеном. Он сидел рядом, его взгляд был устремлён прямо на меня, и в нём было что-то вроде понимания, но в то же время что-то настороженное. Я почувствовала, как что-то внутри меня сжалось, и мне стало невыносимо неудобно. Его взгляд был слишком проницательным, как будто он знал, что именно я чувствую в этот момент. И, конечно, я тут же вспомнила, что моя мать — его мачеха. Это странное, неприятное осознание обрушилось на меня, как молния. Мы с ним находимся в одном эмоциональном пространстве, разделяя эти же неудобные чувства, и это знание заставило меня почувствовать себя ещё более уязвимой. Я постаралась отвлечься и посмотреть в другую сторону.
Отец и мачеха — Оливия. Или как мы с Ройсом её называли — Оливье, снова сконцентрировали своё внимание на нас и сразу начали с вопросов о учебе и о том, как мы познакомились.
Мы с Йеном, уже с придуманной историей и на ходу импровизируя, справились неожиданно хорошо. В каждой фразе мы поддерживали друг друга, словно читали мысли, подстраиваясь под ритм разговора. Иногда наши взгляды пересекались, и мы обменивались почти невидимыми заговорческими улыбками, будто вдвоём играли в эту странную игру,
за которой никто не мог заметить, что на самом деле мы оба знали, что стоит за каждым словом. И вот, слушая рассказ о моём сумасшедшем подростковом возрасте, вдруг вошёл Ройс. Его не было всё это время, но отец ничего не сказал, лишь прошёлся по нему острым взглядом, и продолжил свой рассказ. Мне было неловко, что теперь Йен знал, насколько я была оторвой. Кажется, он не особо удивился, будто и так это предполагал.
— Да, было время, она даже с какой-то компанией связалась и встречалась с каким-то главарём, как его там звали? Я его ещё недолюбливал и запрещал видеться ей с ним.
— Джон. — вставил свою единственную фразу за этот ужин Ройс.
Я тут же напряглась, когда услышала это имя. Мой отец настолько увлёкся рассказом о моём прошлом, что затронул тему, которая в нашей семье была чем-то вроде табу.
— Что за Джон? Расскажи про него, Флоренс. — просила меня Оливия.
— Я не хочу о нём говорить. — пыталась выдавить я из себя улыбку.
— Почему? Что за Джон такой секретный? — лукаво улыбнулась она.
Я пытаюсь что-то выговорить, но останавливаюсь на полуслове. Тишина, которая повисла после неосторожных вопросов мачехи, была почти осязаемой. Ужин в самом разгаре, но атмосфера в комнате внезапно изменилась, и теперь каждый кусок пищи казался тяжёлым, словно на вкус он стал горьким. Моя мачеха, возможно, с благими намерениями, затронула тему, которая была мне неприятна — старые, ужасные воспоминания, что-то, что я давно хотела оставить позади. Я знаю, что она не виновата в своей неосведомленности — ей никто не рассказывал о нас с Джоном.
Я чувствовала, как лицо побледнело, слова застряли в горле, и я поняла, что не знаю, что ответить. Слишком много боли в этом вопросе. Слишком много неоправданных ожиданий. Ройс и отец молчали, боясь сказать что-то не то, но они не понимали, что я не в силах ответить на её вопрос.
И вот в этот момент, когда молчание становилось невыносимым, Йен протянул руку. Его тёплые пальцы легли на мою ладонь, и я почувствовала мгновенное тепло. Он что, пытается помочь мне и успокоить? Он не смотрел на меня, но чувствовал мой удивлённый взгляд. Затем, не отпуская моей руки, он заговорил, его голос был ровным и уверенным, как будто отвечал он за двоих:
— Это было давно, — сказал он, и все присутствующие немедленно подняли на него глаза, будто в его словах была истина, которую не могли оспорить. — Это не тот момент, чтобы обсуждать прошлое.
Я сидела, замерев, не зная, что делать с этим жестом — с его рукой, которая держала меня так сильно, что всё тело отзывалось на это касание. Он ответил за меня, когда я была загнана в угол. И хотя моё сердце заколотилось в груди, я не отдернула руку.
— Оу, я не знала... — Оливия попыталась исправить ситуацию и извиниться, но я успокоила её, сказав, что всё нормально. Отец перевёл тему и начал рассказывать о их первой встрече с Оливией.
Смотря на Йена, я не могла не почувствовать, как моё отношение к этому человеку меняется снова, между ненавистью и каким-то приятным чувством от его касаний, словно мы оба продолжали играть в эту бесконечную игру, которую так сложно было завершить. Он поддержал и ответил за меня, не зная даже о чём идёт речь, просто почувствовав, что я не в силах ответить.
Ройс сказал, что идет в свою комнату, поэтому остаток ужина мы провели вчетвером. Наши ладони всё ещё были соединены. Он не отпускал, будто это помогало не только мне справиться с напряжением, но и ему. Остальную часть ужина Йен почти ничего не говорил — он молча слушал и, когда ему задавали вопрос — отвечал. Затем он спросил, где можно проветриться, и вышел на балкон. Я вышла за ним и застала его облокотившимся к стене.
— Спасибо за помощь. — благодарю я его.
Он ничего не отвечает, даже не поднимает на меня своего взгляда.
— Что-то не так? — уставляюсь я на него. — Я тоже не в восторге от ситуации, но я ведь не рушу наш план. — намекая на его молчание половину ужина, выговариваю я.
Он снова ничего не отвечает, и я окидываю его пронзительным взглядом.
Йен с неохотой поднимает глаза, на его губах появляется привычная, раздражающая улыбка.
— Ты же понимаешь, что мне ничего не нужно от тебя, правда? — ответил он, стиснув челюсть. — Если тебе так не нравится моя компания, то могла бы просто сказать, а не устраивать этот цирк с фиктивными отношениями.
— О, конечно, я просто обожаю весь этот цирк! — отрезала я, не скрывая эмоций. — Что, тебе не нравится играть роль нормального парня?
— Как бы ты сильно, Флоренс, не выносила мне мозг, — Йен сделался серьёзным, — я же не такой идиот, чтобы сломать этот план. Просто не думай, что дело в твоей семье.
Тогда в чём? — хотела спросить я, но он ушёл, обойдя меня так, будто я ничего не стою.
И снова во мне зародилась привычная ненависть к нему. Как же я его ненавижу. И кто тут вообще больше мозг выносит? Если бы он только знал, как он меня бесит. А мне ещё и в одной комнате с ним ночевать.