13. Месса
Тихо и неспешно минул этот год. На Рождество во дворце зажгли сотни свечей, которые так любила Хуана. Самую светлую комнату, находившуюся на верхнем этаже Принзенхофа, будущая королева переделала в часовню. Эту часовню слугам было велено украшать свежими цветами по воскресеньям, сама же Хуана проводила там чуть ли не каждый вечер, читая псалмы и размышляя о чём-то своём. В рождественскую ночь во дворец пригласили падре. Хуана надела самое лучшее своё платье, скроеное венецианскими мастерами и доставленное в Бургундию ещё летом. Регентша покрыла голову белым кружевным платком, тонкие её ручки обрамляли такие же кружевные перчатки, а из ювелирных украшений она позволила себе только барочный крестик, подареный ей матерью. Рождественским вечером Хуана не ужинала и провела всё время в часовне. К вечеру, в часовню тихо вошёл Филипп. Он сел на самый край скамьи, стоявшей чуть ли не в коридоре, стараясь не выдать своего присутствия. Падре читал пятый псалом, Хуана сидела прямо перед святым отцом, чуть поодаль находились её фрейлины. Ближе к выходу столпились дворцовые слуги. В комнате были и нянечки, и Элеонора, которой на тот момент уже исполнилось три года, и Карл, которому исполнилось полтора. В самом тихом углу, где даже не были зажжены свечи, спала пятимесячная Изабелла – третий ребёнок Хуаны и Филиппа, рождённая прошлым летом.
Слуги, завидев герцога, расступились образовывая коридор, чтобы он смог пройти, но герцог показал знаками, что останется здесь, не желая беспокоить присутствующих. Филипп то и дело пытался издали разглядеть жену и уловив её образ в толпе, отмечал про себя, как она сегодня красива.
Герцог был галантен и учтив, впрочем, как и весь прошедший год. Он кивал присутствующим в знак приветствия, и во время всей мессы, что длилась до четырёх утра, не произнёс ни слова. Филипп был полностью поглощён собой и о чём-то думал. И когда последние слуги покинули часовню, лишь рука падре, протянутая на прощанье, вернула его в реальность.
– Падре, – сказал Филипп, целуя святому отцу руку, – я молю Бога о прощении, которое в этой жизни мне уже не будет дано. Не могли бы вы замолвить за меня словечко перед Всевышним?
– Сын мой, – отвечал ему падре дружелюбно улыбаясь, – Господь простил тебя. И в этот светлый праздник он внял твоим мольбам: иди с миром, сын мой.
И падре сделал крестное знамение, в знак прощания склонил голову, и вышел из комнаты.
Филипп остался один. Слуги, дети и жена уже покинули часовню. Герцог не знал, как давно закончилась месса, он потерял всякий счёт времени. Филипп был опечален тем, что Хуана прошла мимо не сказав ни слова, не окликнув его, даже не коснувшись его плеча своей рукой. Филиппу было больно от того, что он сам когда-то так поступал: проходил мимо тех, кто любил его.
– Господи, – сказал он, смотря на висевшее перед ним распятие, – Хуана так и не простила меня! Отчего же, Господи, заслужить прощение людское сложнее, чем заслужить прощение Бога?
Некоторое время герцог молчал, словно ждал ответа. Но только зимний ветер отвечал ему звонким стуком в окно. И Филипп в отчаяньи склонил голову к коленям, так и оставшись сидеть в пустой комнате, ярко освещённой свечами и украшеной рождественскими венками.
Всю ночь с улицы доносились голоса горожан, поздравлявших друг друга с рождением Христовым, топот бесчисленных ног, танцующих под звуки волыни, и громкий смех захмелевших куртизанок. Бургундия отмечала конец тысяча пятьсот первого года.