12. В Принзенхофе
Бургундия. Дворец Принзенхоф.
На Хуане было надето шёлковое платье тёмно-синего цвета, с золотой шнуровкой на корсете и таким же золотым поясом на талии. Прошла всего неделя, как они с Филиппом прибыли в Бургундию и герцогиня была безмерно рада возвращению в Принзенхоф. Она чувствовала себя умиротворённой и всё свободное время посвящала прогулкам с подрастающей Элеонорой и играм с маленьким Карлом. Дети были её счастьем, которое, наконец, поселилось в этом доме.
Любовь к мужу переросла в стабильность, а дворцовые празднества – в обязанность. Хуана сделала ещё несколько попыток пробудить былые чувства к Филиппу, но боль, которую она терпела от равнодушия мужа все последние годы, непрестанно гасила былую страсть.
Более того, постоянные визиты вежливости зарубежных послов к будущей королеве, позволяли Хуане забыть о том, что ещё один вечер она проведёт в одиночестве.
Филипп осторожно, почти всегда шёпотом, спрашивал жену о её послеобеденных планах, и каждый раз получал один и тот же ответ:
– Я чувствую себя уставшей, лягу спать пораньше. Эти вечные визиты и дождливое небо плохо на меня действуют.
Филипп молча и разочарованно кивал, желал жене спокойной ночи и выходил из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Жизнь во дворце стала такой неспешной, что слуги начали ходить на цыпочках и разговаривать шёпотом. Теперь лишь на королевской кухне можно было услышать громкие голоса: вечерами там собиралась вся дворцовая прислуга. Они вспоминали те времена, когда герцог устраивал им очередную всклочку, явившись в дурном настроении и нетрезвом виде.
– Славное было время! – Подняв обе ладони кверху, говорил старый повар.
– Чем же оно было славное? – Удивлялся совсем юный поварёнок, которому только исполнилось двенадцать лет. – Разъярённый герцог, неспокойная герцогиня. А эти вечные балы: работаешь на них без продыху. Говорят, что блюда повозками в зал завозили! И ведь хоть бы кто "спасибо" сказал!
– Это тебе что ли герцог "спасибо" сказать должен? – Отвечал ему старый повар. – Ох времена! Вырастили новое поколение на свою голову! Вернее не на голову, а на шею: сядут, ножками болтают, ещё "спасибо" им скажи. Почём тебе знать те времена? О том, что ты родишься, тогда ещё даже мать твоя не знала!
– Оставь юнца в покое, Герберт, – сказала жена повара и стукнула мужа деревянной ложкой по голове. – Живём тихо, и слава Богу. Пусть хранит святая Мария эту тишину. Кто знает, как надолго мы предоставлены сами себе.
И жена повара, перекрестившись, стала негромко читать молитву своей святой покровительнице Марии.