Глава 20. Спасение
Мы вышли из здания полиции в начале шестого – на город уже спускались густые южные сумерки, грозя перерасти в кромешную темень в самое ближайшее время.
- Эрик, я...
- Сейчас нам очень важно навестить Глэдис, - я начал говорить вслух в продолжение собственных мыслей. – Только она может...
- По поводу того, что сказала Пэм...
- И надо добраться до комнаты Эммы. Может быть, сказать, что ты абыла там что-нибудь?
- Ты меня не слушаешь! – она с деланным возмущением топнула ножкой.
- Конечно, слушаю, - я закружил ее, словно пушинку и несколько раз поцеловал в нос. – Пойдем скорее, нужно добраться до Глэдис и потом еще успеть на поезд.
Мы почти бежали, то и дело останавливаясь, чтобы обняться. Чувство счастья, хоть и омраченное жуткими подозрениями в адрес Эммы, переполняло меня до самых кончиков ушей. Тори загадочно улыбалась, когда я целовал ее пальцы, и теребила мои волосы.
- И все-таки я хотела тебе объяснить...
- Опять этот козел в рясе! – не удержался я. – Смотри, все шарится под окнами, может, Глэдис наконец-то его выставила?
Действительно, уже издалека было заметно знакомую коричневую фигуру патера Захарии. Он топтался среди пожухлой травы, меряя шагами узкое пространство между калиткой и входной дверью. Я замедлил шаг, надеясь, что не придется прорываться через него в дом, но увы.
- Кажется, я знаю, как надо с ним разговаривать, - пробормотал я. – Патер Захария!
Тот аж подпрыгнул при звуке моего голоса. Я мстительно хмыкнул и помахал рукой.
- Патер Захария!
- А... что...это опять вы? Что вам нужно? – он попытался обрести лицо.
- Я приехал, чтобы уточнить ваши показания.
- Мои показания?!
Я сжал руку Виктории, получая неимоверное удовольствие – наконец-то мяч был на моей стороне поля, и вряд ли патеру Захарии удастся избежать гола.
Заодно можно и у него кое-что выяснить.
- Да, вы говорили, что встретили бывшего мужа Глэдис в день убийства Оскара Крамена. Это так?
- Д-да...
- Возможно, в ближайшее время будут проводить слушания по обвинению в убийстве Павла Крамена и тогда..
- Эй, постойте! Я не говорил, что Павел его не убивал! Я не говорил, что его сына...
- Верно, но вы сказали, что лично дали ему денег на билет обратно и проводили до станции. Так?
- Он мог вернуться и...
- Вам не нужно ничего выдумывать и домысливать, - я принял нравоучительный вид. – Просто скажете правду, когда спросит судья.
- Мне сейчас.. – патер покосился на зашторенные окна. – Мне сейчас чрезвычайно трудно вырваться...
- Только если придет повестка, - наставительно сказал я. – Но уж если придет – полагаю, вам не нужны проблемы с законом и обвинение в препятствии следствию?
Лицо Захарии пошло пятнами.
- Я...
- Кстати, вы знакомы с мисс Ларие? Она была подругой Эммы.
- Добрый вечер, - патер воззрился на Тори, словно привидение.
- Скажите, вы ведь встречались с Эммой , патер? Как она вам показалась? До убийства?
Я зашел издалека.
Захария поджал губы, в предвкушении.
- Распущенная девочка, - он закатил глаза к небу, изображая мировую скорбь. – Столько страданий для несчастной матери. Всегда грубила, всегда норовила задеть плечом. Очень-очень плохо воспитанный ребенок – ведь подросток это по сути еще ребенок. Я пытался – Господь мне свидетель – я пытался наставить ее на путь истинный, я пытался говорить – но это бесполезно. Демоны ненависти слишком подчинили ее душу...
- Вы все врете! – выпалила внезапно Тори, и мне пришлось схватить ее за руку. – Вы мерзкий, противный человечишка, вы жалкий мужичонка, евнух, урод! Такой же, как и все мужчины! Ясно?! Не смей так говорить про...
- Тори, подожди.
Патер Захария, ошеломленный напором, сделал шаг назад.
- Патер, вы говорите, что Эмма была очень агрессивна. Даже толкала вас.. – я был само сочувствие. – Она была сильной девочкой?
- Сильной? Она была просто ураган! – разозленный патер сжал кулаки. – Хвасталась, что может ударить кулаком... просто вдарить, неважно.
- Она занималась спортом?
Рядом хмурилась Тори, но я уже не мог остановиться.
- Не знаю я, чем она занималась. Стреляла, бывало, на заднем дворе, я однажды видел ее с хлыстом! И к чему все эти...
- Спасибо, патер. Нам нужно перекинуться с Глэдис парой слов...
- Она... ее нет дома...
Внезапно я испугался. Этот голос – он просто захлебывался в собственной лжи...
Дверь оказалась не заперта.
- Глэдис! – вместе с Викторией мы ворвались в захламленный дом, быстро оббежали нижний этаж. – Глэдис, где вы?
Вокруг все было, как я запомнил – зачехленная грязная мебель, на полу – коробки, разбросанные вещи. Запах алкоголя, пота, страха – все вперемешку. Наглухо задернутые шторы.
- Наверху спальня, - подсказала моя спутница.
Мы бросились наверх по тяжелой, скрипящей лестнице, и я едва не поскользнулся на остатках пищи. На втором этаже царил знакомый хаос – на полу грязный, весь в комках ковер, тут и там мусор: пластинки, книги,одежда, один резиновый сапог и осколки чашки. Только у самой дальней комнаты, куда, очевидно, Глэдис просто не добиралась, ничего не валялось.
Я толкнул тяжелую, испещренную порезами и трещинами дверь – она поддалась не сразу, петли скрипели как сумасшедшие. Тот же запах, что и внизу, только усиленный стократ – и лошадь бы свалило с ног. В носу защипало, я невольно сощурился, оберегая глаза.
Глэдис лежала поперек большой, увенчанной балдахином кровати. Простынь была залта рвотой вперемешку с кровью.
- Глэдис, слышите меня?!
Она молчала.
- Тори, вызывай скорую! – я бросился прощупывать пульс.
Девушка исчезла, а я, едва уловив пульсовую волну, попытался сделать непрямой массаж, как учили на курсах в университете – я ходил туда ради инструкторши, очень фигуристой и очень знойной, но она, по счастью, заниматься заставляла всех одинаково.
Дверной проем заслонила тень. Я поднял глаза и увидел перекошенное лицо патера Захарии.
Преимущество маленького города – скорая, взорвав вечернюю тишину отчаянным визгом, остановилась у дома уже через пять минут. Потом Ториутверждала, что быстрее – просто мне это время, пока я усиленно давил на грудную клетку Глэдис под сверлящим взглядом патера Захарии, показалось бесконечно резиновым. В комнату ворвалась спасательная бригада, двое врачей заявили, что пульс есть, только очень слабый. Кажется, я спас этой пьянчужке жизнь или вроде того.
Какие-то героических чувств я не испытывал. Просто моя последняя надежда на встречу с Эммой потерпела крах.
Тори осторожно положила голову мне на плечо – по телу разлилось приятное тепло, я воспрял духом. Медики грузили Глэдис, по прежнему без сознания на каталку.
- Ты можешь отвлечь патера?
- А...могу, - она кивнула. – Но куда ты? Что..
- Спасибо.
Я чмокнул ее в щеку и ринулся прочь. Без законного представителя семьи патер Захария вполне мог воцариться в доме и выгнать меня взашей. Я, впрочем, и сам не собирался задерживаться.
Комнатой Эммы оказалась самая дальняя по коридору – в мансарде. Я осторожно повернул ручку, не в силах побороть до конца чувство вины. Все-таки это было чужое пространство, инородный мир, куда меня уж точно не приглашали. Комната может сказать очень многое, как и одежда, как и друзья – это в некотором роде отражение нас, искаженный и сморщенный автопортрет.
Единственное окно было занавешено и меня поглотила темень, стоило прикрыть за собой дверь. Я долго безуспешно шарил в поисках выключателя, но так и не найдя его, включил высокий торшер у кровати. Тяжелые длинные тени исчерчивали пересекали полоски желтого света, исчерчивая комнату в причудливые узоры. Меня встретил привычный беспорядок – разбросанная одежда, полностью скрытые под слоем готических плакатов стены, с потолка свешивалась разбитая люстра, индейские ловушки для снов и прочая мишура. Заодно стало ясно, что искать выключатель бессмысленно. Я осторожно начал поиски, плохо понимая, что именно ищу. Залез в одежный шкаф – в таком действительно можно было спрятать целый труп: множество отделений, ящиков, полок и вешалок. Но сейчас он зиял пустотой: большая часть одежды грудой валялась внизу, под вешалками – видно было, что собиралась девушка в спешке, не слишком волнуясь, что именно берет с собой. Я испытал некоторое отвращение, роясь в шкафу, но сумел себя перебороть – может быть, во мне просыпался настоящий сыщик?
Прошелся по ящикам письменного стола – рисовальные принадлежности, все испачканные и запылившиеся, лежали вперемешку с учебниками, конспектами, клочками ткани. Пару раз я больно укололся булавками, словно нарочно оставленными в самих неподходящих местах. Проверил ящик для кассет и дисков под магнитофоном, даже сунул руку за книжные полки.
Ничего.
Однако я точно знал, что-то должно быть. Даже самые изощренные преступники всегда забывают стереть какие-то следы, поэтому не бывает идеальных преступлений.
Я сдернул с кровати покрывало – кстати, а почему у такой неряхи так аккуратно застеленная кровать? Я прощупал подушки, сдернул простынь. Залез под кровать с головой и с трудом отодвинул ее полностью от стены. На полу скопилось такое количество пыли, что у меня начался неудержимый чих. Я скинул матрас и как следует по нему потоптался. Выдвинул ящик для постельного белья – там валялись засохшие огрызки и воняло плесневелым хлебом.
Меня начало тошнить.
Я прошелся по полу, простукивая его пяткой – время нестерпимо убегало, в любой момент мог заявиться патер Захария и задать весьма неприятные вопросы. Конечно, я мог пригрозить, что сдам его полиции, потому что еще вопрос кто напоил Глэдис до бесчувствия и совершенно ясно, кто поджидал внизу под окнами, пока она окочурится. Но все это может задержать меня в Мелахе...
Лучше просто отправить Тонину письмо.
С досады я пнул пару вещей, оказавшихся на моем пути – стул, сломанную гитару. Потом рывком поставил кровать на бок.
В днище было секретное отделение, я даже нашел скважину для ключа. Едва заметную, расположенную впритык с креплением ножек. Выбора не было, взламывать замки я не умел, поэтому начал ломать. Ударов ногой оказалось недостаточно и в ход пошла та самая гитара.
Когда я поднял голову, то увидел Викторию, которая стояла в дверях смотрела на меня с выражением ужаса на лице.
- Что... что ты делаешь?
- Где патер?
- Уехал на скорой. Что ты...
- Сейчас... - я нанес последний удар и в днище появилась широченная трещина.
Сунув туда руку, я вытащил плотный полиэтиленовый пакет. Ощупал его.
- Здесь оружие, - коротко пояснил я девушке. – Не хочу открывать, скорее всего именно им убили Оскара Крамена. Надо возвращаться в столицу.
Она некоторое время смотрела на меня, не говоря ни слова. Потом закусила губу.
- Я поеду с тобой.
- Но... - я опешил.
- Я должна увидеть Эмму. Рассказать ей о матери...и об этом.
До меня дошло, что она вовсе не считает подругу виновной. По ее версии, очевидно, кто-то спрятал оружие, прокравшись в дом. Должен признаться, с такой хозяйкой как Глэдис, это запросто мог быть и патер Захария, и любой другой из жителей города.
- Твои родители вряд ли...
- Придется с ними договориться, - пожала плечиками Тори, уже не глядя на меня. – Идем, а то можем опоздать на поезд.
Мы спустились по лестнице на первый этаж. Дом закрывать не стали, только прикрыли как следует дверь и накинули щеколду на калитку.
В глубине души я радовался, что возвращаюсь не один. Близость чуткой, немного стеснительной Тори окрыляла – я воображал себя освободителем Павла Крамена и хотел, чтобы Дик при этом присутствовал.
Я волновался, как он там. Моя красавица права – надо возвращаться как можно скорее.
Мы сели в трамвай на кольце и уютно расположились рядышком у окошка, согревая друг друга. Тори задумчиво смотрела куда-то вдаль, и это добавляло ей совершенно неземной прелести.
Впервые я встретил девушку, которую хотел любить всегда.
Чем ближе мы подходили к дому Турицев-Ларие, тем сильнее нависала угроза скорой расправы. Я, само собой, предвкушал очередную встречу с Мартином Турицем без особого энтузиазма – но весьма надеялся на поддержку миссис Ларие. Она хотя бы вызовет скорую, да и достор Эстерхази живет неподалеку. По кварталу мы шли в кромешной темноте – я нащупал руку Тори и крепко сжал, чтобы продемонстрировать уверенность в благополучном исходе дела.
Как будто эта уверенность у меня была!
Я не знал, как сказать ей о том, что теперь Эмма – главная подозреваемая. Непонятно, откуда она взяла пистолет, чтобы застрелить своего похотливого отчима, если ее собственный остался в Мелахе в тайнике, но в остальном...
Я помнил отрывки из протоколов дела Кесьлевского и Урсава. Раны, которые все приняли за следы звериных клыков и рогов – могли ли они быть оставлены огнестрелом? Но как этого никто не услышал, ведь в заповеднике тусовалась целая толпа развратных подростков? С Краменов у меня как-то не возникало вопросов – они были наедине, свидетелей встречи не было и мало ли, каким образом она могла его укокошить.
Оставалась нерешенной и загадка финансового свойства – откуда у Глэдис нашлись деньги, чтобы спрятать дочь в психушке, но это можно выяснить и потом.
Я набрал номер Тонина.
- Добрый вечер. Если вы не в курсе, Глэдис Стоун увезли на скорой.
- Да, как раз выслушивал в третий раз, какой молодец тот незнакомый молодой человек, который...
- Как она?
- Стабильно тяжелое состояние. Уже не в реанимации, но все еще без сознания.
- Это все патер...
- Мы займемся этим делом, Эмрон. Патер Захария – наша забота.
- Спасибо.
Я повесил трубку. Конечно, Тонин прав – ввязываться в расследование махинаций патера у меня не было ни времени, ни сил. И желания не было, самое главное – шел он лесом, право слово.
Мы зашли в полутемную гостиную, где Мартин Туриц дремал перед включенным телевизором: на столе вылялся пустой пакет из-под сушек, на полу – две банки пива.
- Тори? – он приоткрыл глаза и с трудом сфокусировался.
- Это я, папа, - просто поразительно, как менялась интонация ее голоса при разговоре с отцом – прямо кроткая овечка, даже ягненок. – Со мной господин Эмрон.
- Кто?
Я и не надеялся, что Туриц запомнил, как меня зовут. Все наши прошлые встречи проходили не в самой приятной обстановке. Кое-как перекатившись на диване, гравер тяжело поднялся; он уставился на меня мутными глазами, а в мозгу явно происходила очень медленная и непонятная работа. Внезапно он заметил, что на улице давно темно.
- Ах ты, мерзкий сученок!
- Мама! – Тори сделала шаг вперед, заслоняя меня. – Мама!!
Мне показалось, или изящные, тонкие пальцы сжались в кулаки?
Миссис Ларие появилась не сразу. Я буквально впечатался во входную дверь, не желая прятаться на улице, но перед лицом пьяного гравера у меня не оставалось выбора. Вера Ларие не стала по примеру дочери бросаться между нами – она осталась стоять на пороге кухни. Даже сейчас, в десятом часу вечера, она была при полном макияже, с идеальной прической и в одежде, которую я бы с трудом назвал домашней.
- Мартин. Прекрати.
Как-то вот она это так сказала, что даже я прекратил, хотя ничего не делал. Тон абсолютного контроля – надо бы научиться, пригодится на лекциях.
- Этот...этот... - промычал Туриц, багровея все больше. – Он и она...
И тыкнул пальцем в Викторию.
- А ты что, собрался держать ее взаперти, пока не состарится? – презрительно фыркнула его жена. – У всех ее сверстниц уже по пять кавалеров сменилось, а к нам разве кто-нибудь ходит? Ну-ка? Кому нужна девчонка, которая слушается папашу и шага не может без него ступить? Наконец-то выискался хоть один – заметь, приличный и даже не гик – а ты и его пытаешься спугнуть? Добрый вечер, Эрик. Проходите, пожалуйста.
Я даже не сразу понял, что она обращается ко мне – все сказанное до этого было, очевидно, повторением уже многократно говоренного. Уши Тори пылали, и за это я любил ее еще больше.
- Спасибо, к сожалению, сильно задержаться не могу. Сейчас мы были дома у Глэдис – матери Эммы. Она... - я запнулся. – она очень больна, пришлось вызвать ей скорую. Сейчас она без сознания и мне очень нужна помощь вашей дочери. Я пытался попасть к Эмме сам – ничего не вышло. Теперь, когда ее мать в больнице, шансов почти не осталось – может быть, вы разрешите ей...
- Вот мразь какая! -взревел Туриц, наступая. – Тебе она что, подстилка для путешествия?!
- Прекрати, Мартин. Я отношусь к Эмме без особой любви, Эрик, а вы и вовсе ее никогда не видели – но, подозреваю, это связано с арестом Павла.
- Да, это так. Я собираюсь доказать его невиновность.
- Как надолго вы хотите взять Викторию с собой? У нее ведь учеба, которую не стоит пропускать даже ради свиданий.
Я задумался – она была права. Тем более, не слишком хотел, чтобы Тори видела как...
- Мне пришлют задания по почти, мам, - пожала плечами Тори. – Семестр начался не так давно, и я...
- Ты что думаешь, я тебя отпущу вот так..
- Мне уже девятнадцать, папа, - тихо возразила Тори. – И я уже ездила в столицу, если ты забыл.
- Я все равно...
- Вот именно, все равно, - подытожила Вера Ларие. – Постарайся не задерживаться дольше, чем на два дня. И если планируешь поступать в университет, воспользуйся новыми связями.
Она выразительно стрельнула в меня глазами, я кивнул.
- Само собой, я передам Тори все материалы. Хотя ей поступать только через полтора года..
- Это неважно. При большом желании, здешний колледж можно закончить экстерном.
У меня возникло нехорошее ощущение, что мне попросту всучивают Викторию, словно породистую кобылку. Не то чтобы я сильно возражал – но натиск миссис Ларие выходил за рамки материнской заботы о единственном чаде.
- Я буду готова через пятнадцать минут, - Тори взлетела по лестнице.
Я остался в гостиной между супругами, словно на линии фронта. Они казались настолько утомленными друг другом, что хотелось дать им развод немедленно – лишь бы разрядить обстановку. Возможно, именно поэтому миссис Ларие так торопила Тори с отъездом – без дочери у нее не будет ни единого повода продолжить жить с мужем. Однажды он проснется, вытащит из холодильника новую банку пива для опохмела, закусит бутербродом и только в ванной комнате, кое-как проснувшись, обнаружит, что дом опустел.
Любил ли он жену? Когда живешь вместе столько лет, ругаешься, миришься, спишь в отдельной комнате – на такой вопрос сложно ответить. Брак становится частью интерьера – ты знаешь, что придя домой, обнаружишь на преждем месте телевизор, диван и жену. Примерно в таком порядке, в лучшем случае. Но однажды она уйдет – и обстановка станет неполной, образ – незаконченным и жизнь – разрезанной на до и после.
Мне стало жалко Мартина Турица.
Моя малышка не подвела – действительно через пятнадцать минут я уже нес за ней вместительную сумку на автобусную остановку. Госпожа Ларие попросила у меня номер телефона и домашний адрес, и я с радостью предоставил ей все необходимые данные, даже дал номер моих родителей. До отхода вечернего поезда оставался час; мы легко добрались до вокзала в полупустом автобусе, купили билеты – я ощущал неземное блаженство, снова владея кредиткой и мобильником – и сели прямо на платформе, не обращая внимания на накрапывающий дождь. Я закутал Тори в свою куртку и прижимал к себе, чувствуя как бьется ее сердце где-то рядом с моим.
Говорят, все это выдумки слезливых поэтов. Неправда.
Виктория оказалась гораздо смелее, чем я мог ожидать – отправиться со мной в столицу, едва знакомым человеком, чтобы помочь подруге, которую она, очевидно, попреки фактам считала невиновной. Я не собирался платить ей неискренностью.
- Тори...
- М?
- Ты ведь знаешь Эмму с детства?
- Ты уже спрашивал. Конечно, с детства, мы подружились еще в школе.
- И Оскара?
- Зачем все эти вопросы? Ты же не...
- Просто хочу рассказать кое-что.
- Тогда говори.
- У Оскара скоро будет ребенок. То есть не у него, а от него.
Она выпрямилась рядом со мной. Тугая, словно струна – я ощутил волну злости.
- Я ее знаю?
- Не думаю. Я разыскал ее в столице, она подтвердила алиби для Павла Крамена. Он не убивал отчима Эммы.
- Как ее зовут?
- Да не помню, случайно встретил в университете. Мы обошлись без церемоний.
Почему я соврал?
Потому что испугался. Она все еще ревновала – даже к умершему, о боги! – и подставлять беременную Ив значило совершить по-настоящему черное дело. Все-таки она – важный свидетель... Не хватало еще, чтобы Тори начала сравнивать себя с ней.
- Надеюсь, будет девочка.
Я пожал плечами.
- Ты понимаешь, что значит алиби для Крамена?
- Что теперь неизвестно, кто кого убил, - равнодушно произнесла Тори, отстранившись.
- Мне кажется.... – я запнулся. - Тори...
Да какого дьявола?!
- Я думаю, Эмма может знать, кто убил Оскара.
Я же не то собирался сказать! Совершенно не то – но тем не менее все равно не смог.
- Ты это хотел сказать? Почему?
- Что почему?
- Почему она может это знать?
- Потому что она встречалась с ним тем вечером. И могла видеть – или слышать...
Я уже сам начинал верить в эту версию, хотя пистолет и кое-что еще говорили об обратном.
- Она ничего не видела.
- Она могла не сказать тебе...испугалась или...
- Она ничего не видела.
Ну хорошо, уфф. По крайней мере я попытался.
- Скоро поедем. Хочешь спать?
- Немного.
Подошел поезд и мы сели в купе – сначала я хотел взять полулюкс, но раздумал. Подобная расточительность на одну ночь – ну вы поняли, какое впечатление это может создать. Мы быстренько улеглись на нижние полки, чтобы не потревожить спавших соседей.
Тори уснула сразу – по крайней мере, отвернулась к стенке, дышала ровно и не двигалась. Я не мог уснуть, судорожно решая, как лучше поступить по приезде в город – снова обратиться в полицию, связаться с адвокатом – если таковой имелся – Павла Крамена или поехать в лечебницу вместе с Тори. Она не приглашала меня с собой, но что она будет делать там совсем одна? У нее даже нет никаких бумаг.
Ее рука, налитая лунным светом, мирно лежала на краю кровати и я невольно залюбовался тонкими пальцами. «Коснуться губами руки, но, ах...» Дальше я не помнил – поэзия в школе почти полностью прошла для меня стороной.
Ктознает, может быть, я даже посвящу ей стихи, когда все закончится.j?Pp&