Глава 14. Арест
Внутри у меня что-то, оборвавшись, ухнуло вниз – к самым пяткам. И этот противный холодок в области пониже спины...
Поспешно отвернувшись, я сильно задел локтем прохожего и даже не извинился.
- Думаешь, так уж надо? – даже судорожное покашливание не могло скрыть мое блеяние.
- Если девочка не захочет разговаривать, нам так и так придется привлечь мамашу. Странно, что младшей Стоун не было на занятиях, когда мы заходили в тот раз, и директриса ничего не сказала.
Весьма подходящий момент, чтобы признаться. Выпалить на высокой скорости все, что я знал про Тори и Эмму, про Эмму и Оскара, про Глэдис и патера Захарию, и главное – что никакой Эммы в Мелахе давным-давно нет. Представляю, какой фурор произвел бы мой рассказ.
- Думаю, ты и без меня справишься. Попытаюсь немного проветриться, – я пожал плечами.
- Проф, ты ничего не хочешь мне рассказать?
Как всегда он со своей проницательностью!
- Нет, ты о чем?
Дик ответил мне тем самым, странным взглядом. Всего несколько секунд – но они показались мне часовой пыткой.
- Поедешь со мной, тебе опасно ходить одному по городу. Слишком легкая нажива для неправильных туристов.
Как метко.
Дебильный выбор – ехать с ним и раскрыть весь свой план или нарваться на неприятности, болтаясь в городе без оружия или хотя бы мобильника. Те, кто послал двух громил, могут послать новых. Десяток или больше. Может, Глэдис окажется настолько пьяной, что не узнает меня? А если там будет патер Захария? Притвориться, что забрел в дом покойного Робинсона по случайности?
Три раза ха.
У меня нехорошо сосало под ложечкой. Я не рассказал Дику слишком много слишком важной информации – а сам при этом так не приблизился к разгадке. С каждым шагом я сознавал все отчётливее, что провала допускать нельзя. Только не сейчас.
На трамвайной остановке я загородил ему дорогу.
- Дик, тебе не надо туда ходить.
Он молчал. Я не так уж часто совершал резкие, непредвиденные поступки – и теперь, надеюсь, он хотя бы мучился в догадках, а не прочел по моему лицу всю поднаготную.
- Дик, Виктория говорила, что Эмма с мамашей не дружит. Глэдис пьет... она может избить девочку, если что-то заподозрит.
Он все так же смотрел на меня, не говоря ни слова.
- Дик, пожалуйста. Нам нужно выстрясти душу из отца Урсава – пока он не сбежал за границу. Если Кесьлевский столько знал, сколько говорит Стефанович... Эти громилы наверняка наняты им, – внезапное озарение, хотя и безо всякой привязки к делу. – Может быть, Робинсон что-то пронюхал. Пытался его шантажировать. Люди Урсава убили его и потом пытались убить нас. Неужели ты...
- Проф, я и так знаю, кто убийца. Осталось это доказать.
Я остолбенел. Моя идея про Урсава, родившаяся от отчаяния, казалась самой стройной из существующих до сих пор. Все это время, пока я умирал со стыда в кабинете главреда, Дик знал правду?!
- Ты знал и не сказал мне?!
Я отвлекся и позволил ему вскочить на подножку подошедшего трамвая. Рефлекторно прыгнув следом, я тем самым потерял последний шанс избежать встречи с Глэдис.
- Дик, я...
- Не переживай, Проф. Попытка сделать мир лучше засчитана.
Это невыносимое чувство...не знаю, как его назвать. Стыд? Страх? Все вместе?
Как опозорившийся первоклашка.
Мы доехали до трамвайного кольца и вышли – единственные пассажиры в вагоне. День постепенно догорал, на горизонте скопились серой тучей дождевые облака, обещая либо сильный дождь, либо ночную грозу. Я плюнул на все и плелся следом за Диком, на всякий случай – безумная надежда! – ничем не выдавая, что знаю дорогу как свои пять пальцев. Мы легко добрались до нужного дома, Дик громко постучал, а я опустил голову как можно ниже. Была – не была.
Дверь открылась далеко не сразу. Ему пришлось стучать несколько раз, потом отыскался вырванный с мясом электрический звонок, болтающийся на одном проводе. Дик, аккуратно приладив звонок на место, нажал три раза. Из дома донеслась пронзительная трель.
Я отчаянно молился, чтобы Глэдис не было дома. В конце концов, может же она отлучиться по делам? Вроде как сиделка и все такое...
Хотя в том состоянии, в каком я видел ее вчера, сиделка требовалась ей самой.
Наконец, послышались шаги. Весьма неуверенные, несколько раз что-то стукнуло, словно хозяйка прорывалась к выходу через кордоны из мебели и мусора.
Дверь распахнулась, на нас пахнуло затхлостью и перегаром. Вторым сильнее.
- Чего н.. надо? – кое-как выпалила Глэдис, буквально повиснув на дверном косяке. Я не отваживался поднять голову.
- Добрый день. Мы хотели бы побеседовать о вашем муже и дочери, госпожа Стоун. Вы ведь не возражаете?
Дик просто взял и прошел в дом мимо нее. Протиснулся словно угорь – и вот он уже внутри. Что мне оставалось делать?
Я попытался повторить его подвиг и шыгнул следом. В комнате был шанс встать лицом к окну или вообще отвернуться, но судьба явно не собиралась давать мне спуску.
- А тебе что надо? – проскрипела Глэдис, шаркая за нами. – Чего снова приперся, пронырливая морда?
Я знал, что должен встретить взгляд Дика с открытым забралом, но не смог и позорно ретировался к тому самому окну.
С этого момента я перестал существовать для Дикобраза. Только не сразу это понял.
- Скажите, госпожа Стоун ... или как вас лучше называть?
- Глэдис, - еле слышно пробормотала та, доплетясь до дивана. – Меня зовут Глэдис, так меня нарекли при рождении, так заповедано...
Кажется, уроки патера Захарии не прошли даром. Но Дик и глазом не моргнул.
- Глэдис, вы знаете, что ваш последний муж мертв?
Она вскинулась, по изможденной, сморщенной коже лица прошла судорога.
- Это отребье дьявола получило свое! Я молилась... да, я молилась за него, молилась сколько могла...
- Глэдис, у Джима были хорошие отношения с вашей дочерью, Эммой?
Я напрягся, чуть скосив глаза. Женщина сидела на продавленном диване, закрыв лицо руками; Дик расположился в кресле напротив, перекинул ногу на ногу и представлял собой саму невозмутимость.
- Хорошие отношения?! – взвизгнула та. - Хорошие отношения? О да, у них были хорошие отношения. Просто чудесные, знаете ли! Эта мразь... это бесовское творение мне не дочь! Не дочь! Я грешница, большая грешница...бог наказывает меня за мои грехи, ох, как тяжко наказывает.
Она зашлась рыданиями, судя по всему, вполне искренними.
- Глэдис, вам не в чем себя упрекнуть. Вы же старались как лучше, и все было отлично...поначалу...
- Поначалу...о да, поначалу все было отлично. Они все время ссорились – как кошка с собакой. Я много разговаривала с Эммой... она не хотела ничего слушать, понимаете? Огрызалась все время, делала гадости... Сбегала ночевать к этой ботанке Ларие... Богатенькая сучка, все думала, что может помыкать моей дочерью словно собачонкой! И называла это дружбой... подлая тварь! Я ругалась, видит бог, я даже пыталась ее пороть... Бог все видит! – она исступлённо ударила себя кулаком в грудь. – Бог все видит. Но ничего, я искуплю мои прегрешения...искуплю все свои грехи...вот увидите!
Представляю, как неприятно было Тори приходить в этот дом и каждый раз заставать такую картину. Вполне возможно, Эмма и вовсе не приглашала подругу в гости, выслушивая обиды и ревность матери в одиночку. Из кухни тянуло тухлятиной... я подозревал, что Глэдис сводит с ума не только алкоголь. Жизнь среди испорченных продуктов и пыльной мебели, в полном одиночестве, если не считать визитов патера, могла доконать любого.
Если верить Стефановичу, патер просто ждет – не дождется, пока Глэдис откинет кони или сама загремит в дурку, чтобы прибрать местечко к рукам. Интересно, он уже заставил ее переписать завещание?
- Нет никаких сомнений в ваших благих намерениях, Глэдис. Скажите, Джим уехал сразу после развода?
- Он уехал еще до, не заплатив ни копейки! Все платила я, а у меня в кармане ничего не было... Ничего, слышите? Я так старалась...так старалась ради них...
- И больше вы его не видели?
Здесь с Глэдис случилось что-то странное. Она отняла руки от лица, выпрямилась, насколько это было возможно в ее состоянии, и уставилась на Дика остекленевшими глазами. Я напрягся, потому что ясно понимал, к чему тот клонит. Если это Робинсон убил Оскара Крамена, в чем я продолжал сомневаться, он должен был вернуться в город. Если он возвращался – его могла видеть жена, ведь особо идти ему было некуда.
- Я большая грешница... - Глэдис плюхнулась на колени и принялась отбивать поклоны перед каминной решеткой. - Большая грешница...не обижай ближнего, не будешь обижен сам...не обижай ближнего..
- Глэдис, вы видели Джима после отъезда?
- Да простит меня бог... да простит меня бог... я знаю, зачем он приезжал. Он приезжал к ней. К ней! Иудино отродье! Она не дочь мне, не дочь! Это не моя дочь!
- Вы с ним разговаривали?
Она перестала молиться и посмотрела на Дика, словно впервые его видя.
- Кто вы такой? Кто вы такой, что вы тут делаете? Прочь, прочь из моего дома! Искушение, дьявол искушает меня. Помогите...
Она сникла и заплакала. Дик, неохотно оторвавшись от кресла, присел рядом и приобнял женщину за плечи.
- Все будет хорошо, Глэдис. Теперь все точно будет хорошо. Скажите, можно поговорить с Эммой?
Я похолодел. Вот оно!
Та непонимающе смотрела на Дика несколько секунд, потом расхохоталась.
- Поговорить с Эммой!! Это да, это здорово! Поговорить с ней! Поговорить с Эммой, с моим счастьем, моей деткой, моим золотцем! Никто уже с ней не поговорит, слышите? Она уже...
- Что с девочкой? – Дик, потеряв самообладание, схватил Глэдис за плечи. – Что с ней?
- Она отправила свою дочь в столичную психушку, - не выдержал я. – Сразу после убийства Крамена.
Он посмотрел на меня так, словно хотел испепелить на месте.
- Вы отправили свою дочь в клинику, Глэдис? Зачем вы это сделали?
- Она помешалась, в нее вселился дьявол! Вы что, не знали? Не знали, ха-ха-ха. Она совсем сбрендила, бедная моя мышка. Совсем... Я никому не скажу, где она. Поняли? Проваливайте! Никому-никому, это тайна. Я умею хранить тайны, я обещала. Патер свидетель, я обещала.
Ее начало клонить в сон. Дик встал и начал мерять комнату шагами, яростно оглядываясь по сторонам. Я был бы рад ему помочь, но увы... только не теперь.
На каминной полке, покрытой толстым слоем пыли, валялся всякий хлам: рваные бумажки, немытые стаканы из-под виски, отломанная подставка от фарфоровой статуэтки, а среди всего этого, но чуть поодаль – визитка, тоже пыльная, но все равно притягивающая взгляд. Оформление – лаконичное, в темно-красных тонах, никаких там виньеток или картинок. Просто – доктор Маргрета Рипл, директор и главный врач «Центра клинической психологии». Внизу телефон и адрес. В столице, в хорошем районе. Не так уж далеко от места преступления – только на другом берегу реки. Никаких вам попрошаек, недостроенных каменных коробок и прочих признаков упадка. Я потратил несколько секунд, ловя взгляд Дика – наконец, мне удалось привлечь его внимание. Он быстро пробежал визитку глазами и отвернулся. Я быстро сунул визитку в карман и отошел.
- До свидания, Глэдис. Надеюсь, вам станет...
Легкий храп подсказал ему, что женщина давно и крепко спит. Пожав плечами, Дик направился к выходу. В палисаднике я попытался догнать его, чтобы выразить свои сожаления, поделиться подозрениями – в общем, признать, что я кругом виноват, но Дик шел все быстрее. Вдалеке я заметил знакомую фигуру в черном.
Дик прибавил шагу. Я подумал и не стал его догонять.
Патер Захария остановился в нерешительности. Дик пронесся мимо него, словно ошпаренный – я продолжал стоять, зная, что развернуться и уйти Захария не сможет – на кону стоял дом Глэдис, а может быть, что-то еще. Алчный служитель культа потоптался на месте, перенося вес с ноги на ногу и, наконец, осторожно двинулся в мою сторону. Я, с трудом изобразив на лице подобие дружелюбия, поджидал его у низенького, облезшего забора.
- Добрый вечер, патер.
- Снова терзаете бедную женщину?! – он сразу перешел в наступление. – Неужели вам мало ее страданий?
- Я вот думаю – может, это вы убили мужа Глэдис, чтобы избавиться от претендента на дом? А дочку отправили в психушку – из жалости, полагаю.
Он оторопел. Внесу ясность: я не видел в Захарии злобного убийцу – все-таки он выглядел слишком тщедушным, таких еще называют плюгавыми; что называется «кишка тонка», если вы меня понимаете. Именно поэтому мои слова напугали его, и я позволил себе добавить:
- Странно, что следователь Тонин не рассматривал эту версию прежде. Думаю намекнуть ему при следующей встрече, просто по-дружески.
- Это невероятная, самая наглая чушь в моей жизни! Я – служитель церкви, если вы хоть что-то в этом понимаете.
- Само собой, - продолжал наступать я. – Прекрасное алиби. Чаще всего священники вообще все подозрений и, по-моему, совершенно напрасно. Я бы на вашем месте, патер, уделил мне несколько минут – Бог вас простит, я уверен – тем более, что Глэдис наклюкалась и спит так крепко, что даже не заметит вашего отсутствия еще несколько часов кряду.
Он задумчиво разглядывал меня, покусывая губу. Я задел его за живое – быть не то, что обвиненным, но даже подозреваемым в убийстве патеру Захарии совершенно не хотелось.
- Допустим, что вам нужно?
- Вы знали, что Робинсон приезжал сюда после развода?
- Кто? – он нахмурился.
- Джим Робинсон, муж Глэдис.
- Его фамилия была не... да, я знал. Хотя я сам его не видел, - поспешил он добавить.
Судя по всему, Робинсон и правда был тем еще забиякой. Но неужели Захария не знал его фамилии? Впрочем, не важно.
- И что он здесь делал?
- Приехал плакаться Глэдис. Просил взять его обратно, клялся, что исправился, что жизнь его научила – вы знали, что он скатился до помоек?
- Да, - что-то совсем далекое от милосердия в его голосе покоробило меня.
- Ну вот, прямо в лохмотьях и завалился сюда. Глэдис ему выкинула из окна старое пальто, даже на порог не пустила.
- Это было в день смерти Оскара Крамена?
Священник пожал плечами.
- Может быть. Или сразу после, я не знаю.
- Джим встречался с Эммой?
- Нет, девчонка куда-то сбежала. Грейс даже думала идти в полицию, а тут как раз заявился Джим и...
- Про Эмму все забыли, - подытожил я.
- Глэдис – воплощение материнской любви, - важно отчеканил Захария. – Она всегда хотела как лучше для своего чада и не ее вина, что девчонка отбилась от рук.
На эту чушь я даже отвечать не стал.
- Патер, а что дальше было с Робинсоном? То есть с Джимом?
- Как что? Глэдис ему выкинула денег на дорогу, и он тут же убрался.
- Так вы были в доме в этот момент, патер? – осенило меня. – Поэтому Глэдис и не дала Джиму ни единого шанса, верно?
- Да как ты смеешь, мальчишка! – патер попытался придать себе авторитетный вид. – Наша религия учит..
- Чему учит ваша религия мне совершенно до лампочки, - прервал я его. – Патер, вы гнусный тип. Вам нужна эта земля, и вы планомерно прибираете ее к рукам. Может быть, вы убили Лема Кесьлевского, потому что он собирался вас разоблачить, его друга Урсава, чтобы тот не нажаловался папаше-нефтяному королю и Оскара Крамена, потому что парень что-то пронюхал? Как вам такая версия? Ну а с Джимом мы и так уже выяснили... А, может быть, это вы его и спровадили, а Глэдис и знать не знала?
- Прекратить! Немедленно прекратить!!- неэстетично завизжал патер Захария и даже топнул ногой. – Это все грязные инсинуации!!
О, кажется, я попал в самую точку.
- У вас давление поднимется, патер – не волнуйтесь.
Скорее бежать отсюда, разыскать Дика и попытаться ему все объяснить.
Иначе Павлу Крамену несдобровать.
- Я намекну следователю, что вашу безземельную и безымянную церковь пора прикрыть, патер, - злобно улыбнулся я и направился прочь.
По лицу Захарии струился пот.
- Грязный недоносок! Мальчишка!
Несмотря на свою упертость и косность, мой отец был не слишком религиозен – и это хорошо. Мать посещала общую церковь раз в месяц или два – когда слишком уставала или скучала по разговорам. Я ходил с ней только в раннем детстве, потом забросил это дело, предпочитая книжки и прогулки по окрестностям. Патер Захария в очередной раз продемонстрировал мне, что якобы отеческая любовь чаще всего оказывается показушной.
Я помчался на трамвайную остановку, в очередной раз жалея об отсутствии мобильного телефона.
Хотя Дик, скорее всего, не ответит на мой звонок.
Трамвай стоял на кольце целую бесконечность, и я изрядно продрог на промозглом вечернем ветру. От нетерпения я не стал садиться и протоптался всю дорогу на задней площадке, заставляя нервничать окружающих. В холле «Красы Юга» не было ни души. Я не поленился подняться в комнату, но не обнаружил никаких следов Дика. На лестнице меня ждала встреча я с Софией Гуэр.
Синяки на лице женщины постепенно рассасывались, наливаясь желтизной, отчего издали она походила на покойника. Я открыл было рот, но осекся – свирепость ее взгляда обжигала безо всякого переносного смысла.
- Ах ты...
- Минуточку! – я вильнул в сторону, потому что встречаться с ее кулаками совершенно не входило в мои планы. – Давайте внесем ясность, госпожа...
- Я сейчас тебе внесу ясность, ирод! Лишь бы кого, так?! Обвиняете первого попавшегося, и думаете, вам это сойдет с рук?!
Признаться, я плохо понимал, о чем она говорит. Сбежав в холл, я остановился у дверей - в голове начало проясняться.
- София, подождите! София... я здесь не при чем. Я не верю, что Павел виновен, слышите? Я должен поговорить с Тониным! Я знаю, как все объяснить.
Она не сразу услышала меня, озираясь в поисках подходящего оружия. Потом очнулась и уставилась на меня мутными, заплывшими от отека и злости глазами.
- Так чего стоишь, словно пень?! Давай, пошевеливайся!
Я так и поступил.
Потребовалось время, чтобы сесть в подходящий автобус. Я не мог похвастаться хорошим знанием Мелахи, поэтому сразу спросил у кондуктора, где лучше выйти, чтобы попасть в полицейское отделение. За честность я был награжден весьма подозрительным взглядом, но все-таки сошел на правильной остановке. У входа меня встретил уже знакомый сержант – интересно, у Тонина другие дежурные вообще бывают?
- Вам туда нельзя, - конфузясь, он положил руку на вертушку.
- Вот как? – я не удивился. – Тогда, может быть, я позвоню следователю по местному телефону?
На такой вариант инструкций ему не выдали.
- Звоните.
Тонин не брал трубку очень долго – само собой, он не ожидал, что его могут побеспокоить по важному делу с какой-то проходной.
- Тонин слушает.
- Добрый день, это Эмрон, - быстро затароторил я. – Меня не пускают здесь, внизу – это Дик распорядился, я знаю. Неважно. Послушайте, Крамен невиновен.
Гадкий следак не дал мне договорить.
- Мне помнится, вы новичок в этом деле, господин Эмрон или как вас там.
Вот гнида, припомнил мне утраченные документы.
- Тонин, не важно, сколько я в деле, ведь могут посадить невиновного...
- Я бы на вашем месте радовался, что вместо вас.
- Он не вместо меня! – завопил я так, что бедняга сержант подпрыгнул на стуле. – Человек невиновен, пока не доказано обратное! Вам что, лишь бы закрыть дело и забыть?! Вы же знаете Павла...лучше всех нас. Он же не убивал...
- Господин Эмрон, это решит суд, - в трубке щелкнуло, и Тонин отключился.
Я размахивал руками, выкрикивал нецензурщину и всячески пытался решить, что мне теперь делать. Если Дик в здании, можно дождаться его возвращения и любыми средствами заставить выслушать меня. Если Дика здесь нет – то где же он?
- Мой...эээ... коллега здесь? – поинтересовался я у сержанта и получил утвердительный кивок. – В таком случае придется вас стеснить своим присутствием до его появления.
Моя туманная и вычурная фраза смутила беднягу окончательно, он уткнулся в газету с кроссвордом и только изредка стрелял в меня глазами.
Я должен был выяснить, кто убил Робинсона и парней. Я понятия не имел, почему уверен в том, что убийца – один и тот же. Но знал, что это так. Кандидатуры, которые казались очевидными, совершенно не подходили – Урсав-старший не стал бы убивать собственного сына, а патеру Захарии, если забыть про его тщедушный вид, требовался хоть какой-то мотив для смерти трех молодых людей в городе, который он намеревался сделать пристанищем своей церкви.
Ни один не подходил.
Я не верил, что Робинсон испытывал к Эмме отеческие чувства. Здесь крылось нечто большее – и только Виктория Ларие могла помочь пролить свет на это дело.
До меня донесся звук шагов. Я вскочил и уставился в полутемный коридор. В мою сторону двигался Павел Крамен, в наручниках и с конвоиром по левую руку. Чуть позади, в наглухо застегнутом пальто, держа руки в карманах, шел Дикобраз. Даже не взглянув в мою сторону, все трое вышли на улицу.
Ify