012

Когда автобус, наконец, довёз их до знакомой остановки у края леса, они высыпались на дорогу, всё ещё давясь от смеха. Воздух уже заметно похолодал, пахло ночной сыростью и хвоей. Они, обнявшись, ещё пару минут пошатывались у остановки, пока приступ веселья не прошёл, сменившись приятной усталостью.

— Ладно, пора домой. Устроим ночёвку у вас, — выдохнула Макс, вытирая слёзы. — А то ваш папаша-медведь нас заругает.

Они побрели по тропинке к дому Хоппера. Окна были тёмными, машинa ещё не вернулась. Вена вставила ключ в замок, и они втроём ввалились в прихожую.

— Уфф, — Вена сбросила туфли и тут же наступила босой ногой на холодный пол. — Ёлки-палки!

Она быстро переоделась в старую футболку и спортивные штаны, которые висели на вешалке. Потом рванула на кухню, сделала несколько бутербродов с арахисовым маслом и джемом и съела их, почти не пережёвывая. Голод давал о себе знать после такого насыщенного дня.

Затем был долгий, горячий душ, который смыл с неё остатки дневного стресса, косметики и липкого чувства вины. Она умылась, почистила зубы, с наслаждением ощущая свежесть. Переодевшись в чистую пижаму, она вернулась в комнату Оди, где она с Макс уже раскинулись на полу, читая комиксы.

Они болтали, смеялись, вспоминали сегодняшние приключения — и дурацкие туфли, и взорвавшуюся колу, и глупые рожи на фото, и особенно — ошалевшие лица мальчиков. Потом Макс достала из своего рюкзака замусоленный журнал и показала им «знаменитых парней» — актёров, музыкантов, моделей. Они с серьёзным видом обсуждали, кто круче, и хохотали над нелепыми причёсками. Они устроились ещё удобнее, закутавшись в плед, и просидели так до глубокой ночи, обсуждая всё на свете — школу, моду, музыку, парней. Вена чувствовала себя частью чего-то целого, частью этой странной, но такой крепкой девчачьей банды. Это было что-то новое и невероятно приятное.

Но к полуночи силы окончательно покинули её. Глаза сами закрывались.
— Всё, девчонки, я сдаюсь, — она зевнула во весь рот. — Спокойной ночи.

— Спокойной, — хором ответили ей Оди и Макс.

Она доплелась до своей комнаты и рухнула на кровать. Сознание уплывало, но мысли никак не хотели утихать. Она пролежала минут пять—десять, уставившись в потолок, думая об Уилле. О его смущённой улыбке сегодня днём, о его тёплых руках. Она представляла их будущее — школу, может быть, даже выпускной, поездки куда-нибудь... Она слабо улыбнулась в темноте. Потом её мысли стали обрывочными, путаными, и она наконец провалилась в глубокий, безмятежный сон.

***

Утро пришло слишком быстро. Солнечный луч, пробившийся сквозь щель в шторах, упёрся ей прямо в лицо. Вена с неохотой открыла глаза. В доме было тихо. Она выбралась из постели и на цыпочках заглянула в комнату Оди. На кровати, сбившись в кучу, спали обе девчонки — Оди раскинулась как звезда, а Макс свернулась калачиком, уткнувшись носом в её плечо. Выглядели они мирно и беззаботно.

Вена приняла быстрый, бодрящий душ, стараясь не шуметь, и вышла, закутавшись в полотенце. Она уже собиралась идти на кухню, когда дверь в комнату скрипнула, и оттуда высунулась растрёпанная голова Оди.

— Вена... мне такоеее нужно тебе рассказать, — прошептала она, её глаза были серьёзными, сон сразу как рукой сняло.

В это время проснулась и Макс. Она потянулась, зевнула и сползла с кровати.
— А я пока приготовлю завтрак, — бодро заявила она и направилась к плите.

Они последовали за Макс и уселись за маленький столик в гостиной. Оди, всё ещё понизив голос, начала рассказывать:
— Вообщем, вчера, после твоего ухода, к нам в голову пришла идея... немного понаблюдать за парнями. Я использовала силу. — Она посмотрела на свои руки, будто впервые видя их. — Они сидели в гараже у Лукаса и говорили о нас. Это выглядело... смешно. Немного жалко, но в основном смешно. Майк всё пытался придумать, как бы мне позвонить.

Она замолчала, собираясь с мыслями.
— Но потом... нам стало ещё скучно. И мы решили создать игру. Наблюдать за случайными людьми. — Она нервно провела рукой по волосам. — И когда я подкрутила бутылку... нам выпал Билли.

Вена нахмурилась. Имя сводного брата Макс всегда произносилось с лёгкой опаской.
— Я его нашла. Его машина была брошена на просёлочной дороге... с открытым багажником. Я пошла по следам дальше... в старый заброшенный дом. И я заметила его... и какую-то девушку. Он... он висел над ней, и просил её не двигаться и не бояться. — Голос Оди дрогнул. — Я очень сильно испугалась. Эта девушка мычала что-то... что-то ужасное, я не могла понять. И тогда... он обернулся. И каким-то образом... он заметил меня. Он посмотрел прямо на меня. Сквозь силу! Я едва успела прервать связь. — Она сглотнула. — Кажется... с ним что-то случилось. Что-то очень плохое. И сегодня мы решили пойти и найти Билли... убедиться, что он в порядке. Ты пойдёшь с нами?

Вена замерла. Сердце упало куда-то в пятки. Она посмотрела на Оди, потом на Макс, которая стояла у плиты и слушала, не поворачиваясь, но по её напряжённой спине было видно, как она переживает.
— Прости, Оди... — тихо начала Вена, чувствуя, как предательски краснеет. — Реально, прости. Но я... я обещала Уиллу сегодня помочь ему с уборкой в замке Байерс. — она замялась, подбирая слова. — Вообщем, он сильно обидится, если я опять пропаду... а я... не хочу его потерять. Не хочу ранить его чувства... снова.

Наступила недолгая, но тяжёлая пауза.
— Хорошо, Вена, — первой нарушила молчание Макс, поворачиваясь к ним. На её лице не было упрёка, только понимание и решимость. — Всё равно в ситуации с Билли нет пока явных подозрений. Может, он просто напился и валяет дурака. Мы с Оди справимся. Найдём его, прочитаем мысли — и всё выясним.

— Простите... — снова прошептала Вена, чувствуя себя ужасно из-за своей неуместной верности.

— Да ладно, Вена, — Оди наконец улыбнулась, и это была слабая, но искренняя улыбка. — Я понимаю. Правда.

— Кушать подано! — с весёлостью объявила Макс и поставила на стол дымящуюся тарелку панкейков. Рядом уже стояли кружки с чаем, тарелочки с ягодами, вафлями, банки с вареньем и маслом. Аромат был умопомрачительным. Они молча сели за стол и принялись есть, каждый погружённый в свои мысли.

***

Прошло около получаса с тех пор, как Оди и Макс, побросав посуду в раковину, ушли на поиски Билли. Вена осталась одна. Тишина в доме вдруг стала давящей. Чувство вины грызло её изнутри, как назойливый комар. Она мысленно ругала себя за то, что не пошла с ними, оставив сестру и подругу разбираться с потенциально опасной ситуацией в одиночку.

Чтобы отвлечься, она вышла на задний двор. Ей нужно было движение, нужно было чувство контроля. Она решила тренироваться. Сфокусировавшись, она вызвала на ладони ровный, послушный огненный шар. Сегодняшняя цель была амбициозной — научиться полностью покрывать тело пламенем, создавая своеобразный защитный кокон, и удерживать его, не тухнув под воздействием извне.

Она закрыла глаза, дыша глубоко и ровно, представляя, как огонь растекается по её коже, не обжигая, а становясь её частью. Сначала у неё ничего не получалось — пламя вспыхивало и гасло, не желая подчиняться. Но через несколько минут упорных попыток её руки до локтей и ноги до колен окутались в ровное, горящее покрывало. Она смотрела на это, заворожённая. Оставалось самое сложное — туловище и голова. Но это она оставила на потом.

Внезапно набежали тучи, и хлынул ливень. Крупные, тяжёлые капли тут же принялись барабанить по крыше и земле. Идеальный момент для следующего испытания. Вена снова сосредоточилась, вызывая пламя на руках. Капли дождя шипели, касаясь огня, превращаясь в пар, но она сжимала зубы и концентрировалась сильнее, поддерживая горение. Ей даже показалось, что сейчас её огонь был сильнее, чем те огнетушители в лаборатории, что не могли с ней справиться. Она стояла посреди ливня, вся мокрая, с пылающими, как факелы, руками, чувствуя прилив дикой, первобытной силы.

Но тут её взгляд упал на старые ржавые часы, висевшие на стене сарая. Сердце её ёкнуло. Вот чёрт! Она опаздывает! Она моментально потушила пламя и рванула в дом. Она переоделась в сухое — простые джинсы и свитер, накинула дождевик и, не забыв захватить ключи, выскочила из дома, захлопнув дверь.

Она почти бежала по мокрой лесной тропинке к дому Байерсов, проклиная себя за то, что заигралась с тренировками. Ливень уже стихал, превращаясь в моросящую изморось. Приближаясь к знакомому дому, она сначала не поняла, что происходит.

И когда она приблизилась, она увидела его. Уилл. Он стоял на коленях посреди лужи, его одежда была в грязи, а он с исступлённой, безумной яростью рвал и метался. Он не строил свой знаменитый замок из одеял и палок — он уничтожал его. Клочья картона, обрывки ткани, рассыпанные фигурки и палки — всё это было разбросано вокруг, а он с рыком швырял об землю очередную башню, с силой топтал её ногами.

— Уилл! Уилл! — она бросилась к нему, сердце колотилось где-то в горле. — Что случилось?!

Он не слышал её. Он был в истерике, захлёбываясь собственными рыданиями и проклятиями. Слёзы текли по его щекам ручьями.

— Скажи мне! Уилл! Ты меня слышишь?! — она упала перед ним на колени в грязь, не обращая на это внимания. Она взяла его лицо в свои ладони, заставляя посмотреть на себя. — Посмотри на меня! Уилл!

Только сейчас она разглядела его глаза. Они были не просто красными от слёз — они были пустыми, выгоревшими, полными такой бездонной боли и отчаяния, что у неё перехватило дыхание. Он долго смотрел на неё, не видя, а потом в его взгляде появилось осознание.

— Они... они меня не понимают, — его голос был хриплым, сорванным. — Не понимают!

— Уилл, милый, — её собственные слёзы смешивались с дождевой водой. — Расскажи, что случилось? Я пойму тебя. Я всегда пойму. Я люблю тебя...

Он не смог больше говорить. Вместо слов из его груди вырвался новый, душераздирающий вопль, и он рухнул вперёд, вцепившись в неё с такой силой, будто тонул и она была его последним спасительным кругом. Он плакал — громко, надрывно, безудержно, его тело сотрясалось от рыданий. Она держала его, похлопывая по спине, шепча какие-то бессвязные слова утешения, чувствуя, как его боль проникает и в неё, разрывая сердце на части.

Наконец его рыдания стали тише, он отстранился и, совершенно обессиленный, опустился на землю. Она села рядом, не отпуская его руки.

— Ты... стала для меня самым дорогим человеком, — начал он, с трудно выговаривая слова, прерываясь на всхлипы. — Из всех... что у меня когда-либо было. Я, может, и не умею... красиво выражать это... словами, как в книжках... но я тебя очень сильно люблю. Больше всего на свете. И я так боюсь тебя потерять.

Она придвинулась к нему ближе, обняла за плечи, прижалась щекой к его мокрым волосам.
— Сегодня... когда я проснулся... я был так счастлив, — продолжил он, глядя в пустоту перед собой. — Я хотел поиграть с пацанами в «Подземелья и драконы». Как в старые добрые времена. До того, как меня украл Демогоргон. До всех этих ужасов. Я так старался! — его голос снова сорвался. — Я подготовил костюмы... нашёл старые пластинки для атмосферы... даже речь придумал, как вернуться к игре... а они... — он закрыл глаза, и по его лицу скатилась тяжёлая слеза. Потом он посмотрел на неё, и в его взгляде была такая глубокая, детская обида, что её снова затошнило. — Они играли со мной на отвали! Им было скучно! Они отвлекались на всё. На завтрак, на разговоры о девчонках... они не понимают! Я застрял, Вена! Я застрял в том времени, в том возрасте, откуда меня выдернули! Я хочу вернуться, хочу, чтобы всё было как прежде, чтобы мы были вместе, а они... будто не замечают меня! Будто я призрак! — он с силой ударил кулаком по луже, разбрызгивая грязную воду. — В школе меня считают уродцем, «зомби», «странным Байерсом»! Я не хочу больше так жить, Вена! Я не хочу! Только... только ты одна меня по-настоящему видишь.

— Никто не достоин твоих страданий, — прошептала она, вытирая его мокрые, грязные щёки своей рукой. Её голос дрожал, но в нём была тяжёлая твердость. — Ты пережил ад. Ты прошёл через то, что не каждый человек способен пережить, и остался собой. Ты — самый сильный человек, которого я знаю. И я хочу, чтобы ты был счастлив. И поверь, я сделаю всё что в моих силах, и если даже за это мне поплатиться жизнью... то... так тому и быть. Я люблю тебя, Уилл. Я люблю тебя больше всего на свете.

Она посмотрела ему прямо в глаза, и впервые за сегодняшний день в его взгляде мелькнул не призрак боли, а что-то тёплое, живое. Он слабо улыбнулся ей в ответ, и это была самая печальная и самая искренняя улыбка на свете. Он потянулся к ней, и их губы встретились в поцелуе — солёном от слёз, дрожащем, но полном такой нежности и огорчения, что у неё перехватило дыхание. Они потеряли равновесие и мягко упали на мокрую землю, уже не замечая ни грязи, ни сырости. Он навис над ней, целуя её снова и снова, а она в ответ обвивала его руками, пытаясь влить в него всю свою любовь, всю свою силу, всю свою веру. В этот миг не существовало ни прошлого, ни будущего, была только они двое — два изломанных существа, нашедших друг в друге единственное пристанище.

Потом он успокоился, его дыхание выровнялось. Он отстранился, и они молча поднялись, отряхиваясь от налипшей грязи и травы. Они стояли, держась за руки, и просто смотрели друг на друга, восстанавливая связь с реальностью.

И в этот самый момент это случилось. Они почувствовали это одновременно. Левой рукой Вена инстинктивно схватила Уилла за руку крепче, а правой — чисто автоматически — закрутила в ладони готовый к бою шар огня. По спине у обоих побежали ледяные мурашки. Знакомое, до тошноты знакомое ощущение. Давящая, липкая пустота, холодок страха в животе, металлический привкус на языке. Ощущение Изнанки. Оно было слабым, едва уловимым, словно отголосок, но его было достаточно, чтобы перекрыть воздух и заставить сердца бешено колотиться. Это не давало им спокойно дышать. Им почудились шорохи в кустах, шелест листьев без ветра, далёкие, нечеловеческие звуки. Вена даже поймала жуткое дежавю — точь-в-точь как тогда, когда они с Уиллом были в Изнанке.

Их парализованное стояние прервал испуганный, резкий крик сзади:
— Уилл! Что с тобой?! Как ты? Вена?!

Это был Майк. Рядом стоял Лукас. Они выбежали из дома, вероятно, после ссоры и пошли искать сбежавшего Уилла. Их взгляд метнулся с заплаканного лица Уилл на пылающую огнём руку Вены. Её глаза были круглыми от ужаса.

Уилл выдохнул одно-единственное слово, которое повисло в воздухе, холодное и окончательное, как приговор. Его голос был пустым и плоским, полным обречённости, которую не мог скрыть:
— Он вернулся...