Глава 1.
В доме было как обычно тихо. Темно, как и бывает в пять утра в октябре. Тихая темная прихожая, гостиная в полумраке, второй этаж абсолютно избавлен от лучей света. Запотевшие немного оконные стекла, сквозь которые можно было рассмотреть резко и устрашающе покачивающиеся на ветру высохшие ветви кустов. Дом выглядел безжизненным. Не мертвым, не живым, а словно впавшим кому. Нет, в летаргический сон. Он не апатичен, не уставший, не унылый. Такими являлись разве что его жители. Сам дом молчал. Молчал не с тех времен, когда в нем умер двухлетний ребенок. И не с тех, когда убитые горем родители выставили его на продаже. И даже не с тех, когда сдержанный молодой человек со шрамом, рассекающим левую бровь, и в пальто, застегнутом на все пуговицы, осмотрел строение и сразу же купил его за наличные. А с тех, когда этот же молодой человек вместе со своей странной женой перешагнули порог дома, и за ними закрылась дверь. С тех пор не было места на улице, да и казалось во всем городе, где было бы так же тихо.
Дверь для хозяина дома открывалась дважды – когда он выходил, и когда он входил. Его жена пользовалась ею значительно чаще – четырежды в день. Однажды дверь открывалась трижды, закрывалась трижды, но это было уже из ряда вон. Молодая пара не общалась с соседями, не получала посылок или газет. Не устраивала праздники, не встречала и не провожала гостей, не раздавала конфеты на Хэллоуин. Не украшала дом на Рождество, Пасху, День Благодарения, Новый год. И ни за что, никогда, ни при каких обстоятельствах не выходила из дома вместе.
Сейчас горел свет на кухне. Легкий светильник над плитой, встроенный в вытяжку. На конфорке грелся чайник. Пустой стол, приставленный к стене, рядом с которым были три стула. Каждый из хозяев считал, что одного вполне хватило бы. Молодой человек с рассеченной бровью смотрел на синие языки пламени. Темный дом, казалось бы, все должны спать. Но Джон Вест не спал. Ему надо было на работу. Важную работу. Было бы проще, если бы его жена спала. Но она не спала. В пять утра. Она, как и каждое утро со дня свадьбы, смотрела в стену и думала, что же произошло с её жизнью.
Уна Лесли-Вест сидела на кровати. Она проснулась от того, что хлопнула дверь, и искренне была рада, что не встретилась с мужем. Уна знала, что он, как и каждое утро, греет на кухне чайник. На кухне, где стоит стол с тремя стульями. Для кого остальные два?Уна сидела на кровати и смотрела в стену, намазывая на кисти рук увлажняющий крем. Она ждала, когда уйдет Джон. Дышала Уна вовсе тихо. Так тихо не дышал, наверное, никто. Слишком тихо для человека. Спать не хотелось вовсе. Ничего не хотелось вовсе. Уна сидела и ждала.
Джон заварил чай. Выпил и решил, что завтракать тут нет никакого желания. За этим столом с тремя стульями. Две бессмысленных вещи за одним столом. «Даже в моей постели бессмысленная вещь всего лишь одна,» - подумал Джон и прыснул себе под нос, вспоминая Уну, которая сидит наверху и ждет. Пока хлопнет дверь.
Уна очень хорошо слышала. Нет, она, бывало, не замечала гудков автомобилей, звонка телефона или еще чего-то. Но за недолгое время неприятного брака, она научилась слышать Джона. Сквозь этажи и стены. Чувствовать. Она не знала почему, но заплакала. Наверное, Джон сделал что-то неприятное.
Пустая чашка была вымыта и оставлена там же, где и была. Никаких следов присутствия кого-то на кухне. Вообще никаких следов. Развернувшись, хозяин дома ушел, хлопнув дверью и застегнувшись на все пуговицы.
Где-то на втором этаже пронеслось эхо, которое шепнуло Уне, что она осталась одна. Наедине с тишиной, Уна зарыдала.
***
Уна выходила в магазин и вернулась домой. Приготовила ужин, протерла чистые, полупустые полки, пропылесосила чистый пол и вернулась на кухню. Там стоял стол и три стула. Отвратительное зрелище. Отвратительный стол. Он словно упрекал хозяев в чем-то. Будто бы знает о жизни больше, чем они.
Уна села в гостиной, не зная, что ей делать. Когда нечего делать – в голову лезут отвратительные мысли. Просто мерзкие. Например, о столе в кухне, том, что с тремя стульями. К черту о нем думать! Резко Уна вздрогнула. Нехорошее предчувствие. Резко зазвонил телефон. Где-то там. Выше. На втором этаже. Телефон редко звонил. Раз в неделю – максимум. Сегодня пятница. Первый раз за две недели.
Это был телефон Уны.
Вместо звонка была вибрация, но в немом доме ничего не было слышно так хорошо, как её. Звука никогда на телефоне не было. Никто из двоих не любил звук. Уна не любила второй этаж. Из двух этажей, чердака и погреба, второй этаж – самый неприятный этаж. Там была ванная – это хорошо. Там была комната, в ней постель, которая не знала любви; ни физической, ни моральной – это противно. Там была пустая комната, в которой умер двухлетний сын прошлых хозяев – это беспросветный ужас. Там был кабинет Джона Веста – это страшно. Там было все, от чего хотелось бежать.
Уна поднялась на второй этаж медленно, а затем быстро промчалась мимо дверей в комнату беспросветного ужаса и кабинета мужа. В спальне на прикроватной тумбочке лежал телефон. Он вибрировал и требовал, чтобы кто-то взял его в руки. Номер не подписанный, но знакомый. Энн Вест, мать Джона.
- Уна Лесли-Вест, - представилась Уна.
Из трубки полилась мягкая, нежная трель голоса Энн.
- Уна, дорогая, как хорошо, что ты ответила! Джон не берет трубку, вот я тебе и звоню. Милая, скажи, как у вас дела? Где Джон? Чем ты занята?
Энн честно надеялась на счастье сына и названой дочери. Пустые надежды, думалось каждому из двух последних. Уна отвечала коротко и по делу. Джон не любил, когда ответ хоть на секунду задерживался. Когда ответ был неточным и неуверенным Джон тоже не любил. Джон много что не любил. Но больше всего он не любил Уну. Она это знала. Она это чувствовала. Она отвечала взаимностью.
Разговор был окончен, Уна пошла в ванную, чтобы умыться. Умывшись, она посмотрела в зеркало. Джон вернется через три часа. Есть время на что угодно. Случайно взгляд Уны упал на две зубные щетки. Ее и Джона. Они стояли в разных стаканах, но наклонились в одну сторону. И дотрагивались щетинками. Резко к горлу подступила тошнота. Уна зажала рот рукой, чтоб не закричать. Одним быстрым движением Уна выдернула из стакана свою щетку, швырнула ее в мусорное ведро и громко, горько зарыдала.
***
Входная дверь хлопнула второй раз за день. Вернулся Джон. Уна как раз была на кухне. Руки внезапно затряслись, а к горлу снова подкатил ком. И так каждый день. Уже два года. Мамочки. Джон должен пойти помыть руки. Можно пройти наверх, на второй этаж. Даже он не так противен, как встреча с мужем. Уна только развернулась к выходу из кухни, как встретилась со взглядом стальных глаз. В дверях стоял Джон. Малоприятная встреча. Уна сделала шаг назад и чуть не ахнула от испуга, но быстро исправилась, сказав:
- Здравствуйте.
Взгляд Джона не изменился. Молчал, смотрел, сверлил. Уна поджала губы и тихо шепнула:
- Здравствуй.
Смотрит и смотрит, а потом тихо и бесчувственно:
- Здравствуй.
А потом, словно случайно встретил, словно и не знал никогда, проходит мимо. Почему же сейчас стоит? Почему смотрит?
Уна молчала. Надо бы взгляд отвести, а не может. Так бывает редко, чтобы Джон смотрел. Так бывает, когда что-то нехорошее он должен сделать, но не делает. Так было только два раза, только в спальне, только за закрытой дверью, только когда Уну душил запах спирта от Джона, только когда Джона душил запах женщины от Уны. Что же, ему хватало выдержки, ей везло. На кухне – из ряда вон. Где угодно - из ряда вон. А страшно.
Джон выше, на две головы. Он худой, из-за роста так кажется, да и вообще. Он очень сильный. Уна знала, испытывать на себе не хотела. Откуда знала – не знала, но почему-то знала. Он может сделать больно, хотя никогда этого не показывал. Он делал так, чтобы ей было страшно. Непроизвольно, не специально, но хорошо.
Они смотрели друг другу в глаза. Ни в серых, ни в карих не было эмоций. Не было ничего. А он смотрел. Уна набралась смелости и развернулась к Джону спиной. Включила чайник и сказала:
- Твоя мама звонила.
Уна имеет право поворачиваться к нему спиной. Она знает, он тоже. А все же страшно. Ей можно говорить и делать, что она хочет. Как и ему. Они знают. Проигнорировав Уну, Джон вошел на кухню.
- Ты ужинала?
Уна задумалась на минуту. Джон так спрашивал месяц назад. Почему-то у него тогда было хорошее настроение. Уна не знает почему, просто было.
- Да.
- Что мама хотела?
- Спрашивала, как дела, - ответила Уна, доставая две чашки.
- Что ты ответила?
- Что все хорошо.
Тишина. Темы закончились, бессмысленные разговоры были ни к чему. Все это было ни к чему.Через час Уна приняла душ и легла в кровать. Через два часа принял душ Джон и лег рядом. Его жена уснула. Повезло. А он не мог долго уснуть. Но потом провалился в сон. Не менее неприятный, чем реальность.
***
- Что делаешь?! Женишься?! Ребята, тут рехнуться можно! Вест женится! – кричал Рик Лайтвуд.
Парниша двадцати двух лет, неизвестно как попавший в это место, кричал на весь офис «радостную» новость о своем коллеге. Джон только скривился, дальше всматриваясь в монитор. Из-за перегородки между рабочими столами выглянул Вильям Дункан, худощавый и высокий молодой человек двадцати восьми лет в очках в роговой оправе.
- Джон?... – начал было Вильям, но тут дверь главного кабинета открылась.
В офис вошел Фердинанд МакНеш – высокая, плечистая гора мышц. Работники быстро расселись по своим местам.
- В кабинет, - четко сказал начальник.
***
На выдохе Джон открыл глаза и резко сел на кровати. Малоприятный сон. Очень малоприятный.
Уна лежит рядом. Спиной к мужу. Она выглядит, как мертвая. Не видно, что дышит. В одну секунду, она сильно дернулась. Она не дергалась раньше. В первые два месяца брака то есть. Потом начала. Джон посмотрел на нее чуть дольше, чем обычно. Она странная.
У нее странная внешность. Обычное лицо. Оно нормальное, как у всех. Летом на переносице незаметные веснушки. Когда месячные – немного прыщей на лбу. У нее ноги не худые. Между бедрами нету проема. Есть «ушки», есть растяжки. Джон увидел, когда случайно зашел в спальню, когда Уна переодевалась. У нее есть бока. Грудь маленькая, хотя широкая грудная клетка. Не выпирают скулы и ключицы. Тазовые кости разве что. Если она голая наклониться вперед – видно хребет. Даже ребер немного. Живот не плоский, и пресса нет. И лицо от слез припухшее. Всегда.
Он подумал, что если бы женился на любой другой девушке – задушил бы ее в первую же ночь. Уну не хотелось душить. Ненавидеть тоже не хотелось. Джон отвернулся и уснул снова. Надеясь, что ему ничего не присниться. Его надежды оправдались.