Букет лилий. Ненавижу

Лукас.

Проснувшись примерно в обед, я оглядел постель, чтобы заметить лежаю в ней Еву. Когда я замечаю её, берусь за телефон чтобы узнать сколько времени.
Вот черт, кажется, я проспал все, что можно было проспать.

— Эй, – в комнате оказывается был он. Мальчик.

Так я его прозвал, потому что в детстве он никогда не говорил свое имя.

— Она крепко спит, – говорит он, – если ты её прямо сейчас застрелишь, она ничего не узнает, Лукас. Она ничего не поймет, – с каждым словом он повышал свой голос. Так Мальчик перешёл с шепота на крик. – Смотри, – он призывает меня взять пистолет, отодвигая верхнюю полку комода, – этот пистолет тоже хочет, чтобы им ты убил Еву, – кричит Мальчик, а затем ещё громче: – убей! – на крике его голос ломался, превращаясь в страшнейшие вопли.

— Убей, – он выходил из разных щелей комнаты, их было уже много, и все они скандировали одно слово: «убей»

Я встал на ноги и мельком глянул на свой матовый пистолет. Я могу завершить свои мучения, только, если убью Еву. Руки сильно тряслись. Потому что я боялся. Боялся, что Мальчик сможет снова вывести меня из моего разума. И что я снова кого - то убью.

— Я возьму и сам убью её! – говорит он.

Нет. Это значит, что я снова теряю свой разум. Это значит, что он снова побеждает.

Я беру маленькую упаковку успокоительных и сразу глотаю две.
Но он не уходит.

— Я убью её. Я еë убью, – повторяет Мальчик раз за разом.

Я падаю на кровать и сильно сжимаю свои уши, так, чтобы, как я хотел, не слышать это. Но я слышал ещё громче.

— Лукас? – вдруг сонным голосом проговорила Ева, – что за грохоты?

Я оборачиваюсь на неё. Ничего страшного, просто сегодня я чуть не убил тебя.
У неё красивые и большие глаза, которые окутывали длинные, естественные ресницы. Я вижу, что волосы на её голове сильно спутались.
И ещё я кое - что заметил. Мальчик ушел. Сам.

В мои уши отдаëтся быстрый и громкий пульс. Я действительно чуть не потерял разум. Я чуть не отдался мальчику. Я чуть не убил Еву.

Я осторожно приближаюсь к ней, и поднимаю белую Евину сорочку.

— Лукас! – возмущвется она.

— Ничего не говори, – хриплю я.

Не говори мне, что ты не хочешь этого. Не отсраняйся, только не сейчас.

Я спускаюсь ниже, целуя её внутреннее бедро, я вижу это почти невидимое пятнышко на трусиках. Она мокрая для меня.

Осторожно спускаю с неё белоснежные трусики, поднимая глаза на Еву, чтобы увидеть её реакцию. Пожалуйста, пусть её брови не сойдутся на переносится, а губы не будут искривлены так, будто она хочет прогнать меня.

Она закрыла глаза, приложив руку к своему рту. Я поднимаюсь к её губам и целую Еву.

— Ты можешь не смущаться меня.

Мой член дергается и уже минут пять настолько твёрдый для неë, что даже болезненно.

Я возвращаюсь к промежности Евы, которая блестит от того, насколько она мокрая.

И запускаю свой язык в еë горячую киску.
Она приподнимает бедро, от чего я громко вдыхаю, потому что мой член сильно дернулся от такого жеста.

И вот, когда она начинает содрогаться и громко стонать от приближающегося оргазма, я добавляю свои пальцы, которые кружат вокруг еë входа, а язык грубо играется с её клитором.

— Сделай это для меня, принцесса, – прохрипел я, отстраняясь от её промежности.

И Ева послушала меня, в эту же секунду я почувствовал, как она кончила, подтвердив это последним и самым громким стоном.

— Мы сможем сходить сегодня в ресторан? – спросил я, свалившись на кровать.

Еë нижняя часть тела все ещë оголена и Ева прикрылась одеялом.

— Я не люблю такие места, раз ты хочешь сходить со мной куда - то, то почему мы не можем сходить в кино?

— У меня есть свой кинотеатр внизу.

— С таким же успехом мы можем просто взять ноут и посмотреть фильм там, но важна же только атмосфера, – она забывает, что мой язык был только что в ней, её румянец спадает с щек. – Разве ты не понимаешь этого?

Раз Ева хочет провести этот день на потертых креслах, на которых сидели миллионы людей, где попкорн готовили так, будто хотят его скормить свиньям. То так тому и быть.

Я не привык к таким местам. Обычно в детстве мама водила меня в самые дорогие театры, а отец на перехват поставки самых дорогих и редких наркотиков. Да, кажется, часть с отцом нужно было пропустить.

— Хорошо, пойдем в кино.

— В российское кино, – вдруг выпалила она. Я улыбнулся, ибо в ней никогда не было столько решимости. – А лучше всего, в кино, которое в моем городе - Воронеже. А ещë лучше, если мы возьмем на него моего брата, как ты и обещал.

Вот к чему все это. Но я лишь кивнул. Что ж, придется взять самолёт.