ЧОН ЧОНГУК

ЧОНГУК.

Выражение лица Лалисы оправдывает каждую секунду, проведенную под иглой.
Ее глаза прикованы к моим коленям, и когда я опускаю резинку своих боксеров достаточно низко, чтобы мой член выскочил на свободу, она втягивает воздух. Как будто она затаила дыхание, ожидая увидеть это.
Я знаю, что я не сделал достаточно, чтобы заслужить еще один вкус ее сладости. Так что я не приму это. Пока нет. Но после последних двадцати четырех часов мне нужно чертово освобождение.
И ей тоже.
Моя рука обхватывает основание моего члена. Сжимает.

«Ты останешься там, Лалиса», — говорю я, когда вижу, как она смотрит в другую сторону комнаты, словно подумывает о том, чтобы сбежать.
«Это был долгий день».
Я провожу рукой по всей длине, сжимая еще сильнее чуть ниже кончика.
«А если ты убежишь, я догоню».

Лиса издает звук — что-то среднее между беспокойством и волнением.
Я обхватываю основание другой рукой и начинаю гладить.

«Теперь проведи рукой по всей этой мягкой коже и прикоснись к себе».

«Чонгук…»

Она хочет возразить. Сказать мне, что она не возбуждена. Но я вижу это по ее глазам. Я вижу это по тому, как она не может отвести взгляд от моего члена. Я вижу это по тому, как поднимается и опускается ее грудь.

«Ты носишь мою чертову рубашку. И ты будешь трогать себя в ней».
Я продолжаю двигать медленно.
Она колеблется.
«Если ты не кончишь к тому времени, как я закончу, я сам о тебе позабочусь. Так что если ты не хочешь, чтобы я сегодня ночью совал пальцы тебе в киску, ты сделаешь то, что я скажу».

Она разрывается. Я знаю, что она разрывается. Потому что она тайно хочет, чтобы я прикоснулся к ней. Она хочет, чтобы я трахнул ее. Она просто еще не готова признать это.

«Сделай это сейчас. Засунь руку в трусики и скажи мне, насколько ты мокрая».

Моя Лалиса откидывает голову назад и закрывает глаза.
Я собираюсь сказать ей, чтобы она продолжала следить за мной. Но тут она сбрасывает одеяла, которые были на ее ногах.
Теперь моя очередь затаить дыхание, когда она задирает подол моей толстовки. Она не снимает ее; она даже не задирает ее достаточно высоко, чтобы показать мне ее потрясающие сиськи; она просто задирает ее достаточно высоко, чтобы обнажить пояс своих брюк.
Ее наряд, с ног до головы в толстом хлопке, не должен быть сексуальным. Но она уже извивается, и неважно, во что она одета, потому что я готов кончить, просто глядя на нее.
Ее пальцы шевелятся, пытаясь просунуть их под повязку.
Я не вижу, что происходит, но я вижу очертания ее руки в штанах, когда она опускается ниже. А затем ее колени раздвигаются.

«Вот и все», — стону я.
«Раздвинь ноги. Дай себе возможность поработать над этим маленьким клитором».

Она скулит. Черт возьми, скулит. И я сажусь.
Ее глаза все еще закрыты, но выражение ее лица — чистое удовольствие.
Я сползаю вперед и сижу на краю сиденья, широко расставив ноги, и продолжаю поглаживать свой член.

«Скажи мне, — требую я. — Скажи мне, что ты мокрая».
Она качает головой.
«Скажи мне, или я сам проверю».

Она сильнее зажмуривает глаза. «Я мокрая, ясно?»

«Насколько мокроя?»

Ее плечи повернуты, и мне кажется, она пытается опуститься ниже.
Черт, она что, засовывает палец внутрь?

«Насквозь».

Я стону.
«Вот моя хорошая жена. Замочила эту щель, просто глядя на мой член».

«Я тебя ненавижу», — выдохнула она. И это заставляет меня улыбнуться.

«Лгунья».
Я ускоряю движение.
«И ты любишь этот член».
Она качает головой.
«Открой глаза, Лалиса. Открой глаза и посмотри на меня».

Она пытается колебаться, но она так же готова, как и я. И когда ее голова наклоняется в сторону, и ее взгляд падает на мою длину, ее рот открывается.
Я хочу встать и засунуть свой член между этих губ.
Я хочу кончить на ее красивое личико.
Я хочу всосать ее татуированный палец в свой рот, пока она проглатывает меня целиком.

«Поспеши и кончай», — рычу я.

Моя рука кажется грубой на моем члене. Сухая кожа на коже почти болезненна. Но я больше никогда не буду использовать ничего, кроме сладких соков Лисы, чтобы смазать свой член.
Я сжимаю хватку еще сильнее.
Я так близко, и она тоже.
Другая рука Лисы скользит ей под рубашку, и я вижу, что она играет со своими сиськами.

«Иисус», — стону я в тот же момент, когда стон срывается с губ моей жены.

Ее глаза все еще прикованы к моему члену, и я начинаю гладить его быстрее.
Я уже не могу остановиться. За пределами всякого приличия.

«Продолжай играть с ними, Ангел. Ущипни эти красивые соски. Заставь себя кончить на свои пальцы».

Ее дыхание прерывается. А затем ее спина выгибается.
И я взрываюсь. Первая верёвка освобождения ударяет мою грудь, и глаза Лисы прикованы к ней, когда она падает с края. Пронзительный звук катится от нее и прямо через мои яйца, когда они выкачивают все, что у меня есть, на мою руку и член.
Лиса закрывает глаза, ее тело дергается, руки все еще остаются под одеждой.
И это самое прекрасное, что я когда-либо видел.
Даже лучше, чем в первый раз. Лучше, чем в Вегасе.
Потому что на этот раз она знает, кто я на самом деле.
Она знает, кто я на самом деле, и все равно кончает. И даже если я ее пальцем не тронул, она все равно отдалась мне.
Пока ее глаза все еще закрыты, я встаю и сокращаю расстояние между нами.
Потому что я сдержу свое слово. Я не трону ее идеальную киску. Но я ничего большего и не обещал.
Я хватаю ее за запястье, торчащее из штанов, и вытаскиваю ее руку.
Лиса издает испуганный звук и открывает глаза, но ее попытки вырвать свою руку из моей руки слабы.
И они не работают.
Я кладу ее три блестящих пальца себе в рот. И стону.
Черт, она на вкус как рай.
Держа ее за руку, я медленно вытягиваю ее пальцы, высасывая каждую каплю вкуса.
Она сжимает мою руку левой рукой, и вид моего имени, вытатуированного на ее коже, заставляет меня снова застонать.
Когда ее пальцы освобождаются от моих губ, я наклоняюсь и кладу ее руку ей на живот.

«Я делал плохие вещи, Лалиса».
Я провожу губами по ее розовой щеке.
«Но я всегда буду добр к тебе».

ЛИСА.
Кажется, что вес на моей спине, бедрах и ногах становится тяжелее.
Мой мозг еще не пришел в себя после сна, но я узнаю ощущение Чонгука, распростертого на мне.
Не уверена, проснулся ли он, поэтому я стараюсь оставаться неподвижной, делая вид, что все еще сплю.
Не могу поверить, что я позволила себе это сделать вчера вечером.
О чем я думала?

Вес снова смещается, и что-то длинное и твердое упирается в мою задницу, за тем следует глубокий мужской стон.
Я отвернулась от Чонгука и его стороны кровати, поэтому позволила зубам вонзиться в нижнюю губу.
Мне это не нравится.
Я гребаная лгунья.
Я приоткрываю глаза, желая увидеть, восходит ли солнце, но все, что я вижу, это большая рука Чонгука перед моим лицом. Его рука полностью обнимает меня.
Его грудь прижимается к моей спине, когда он делает глубокий вдох, а мои волосы шевелятся, когда он выдыхает.

Да вставай же уже!
Кричу я про себя. Мне надо в туалет, но мне нужно, чтобы он встал первым и ушел, потому что мне нужно хотя бы час ненавидеть себя, прежде чем я встречусь с ним сегодня.
Рука Чонгука исчезает из виду, и затем он наконец отрывается от меня. В основном.
Я начинаю задаваться вопросом, что он собирается делать, когда что-то упирается мне в затылок.

«Доброе утро, Ангел».

Я слишком ошеломлена, чтобы отреагировать, думая, что он застал меня врасплох. Но затем он слезает с кровати, и через мгновение дверь в ванную закрывается.
Он сделал это, думая, что я все еще сплю?
Почему?

* * *
«Чёрт», — говорю я, ни к кому не обращаясь, открывая один шкаф, затем другой, прежде чем наконец нахожу кружки.

Взяв одну, я удивилась ее весу, но у меня не было времени думать о черной керамике, так как я спешила наполнить ее кофе, который, к счастью, уже был приготовлен и ждал меня на подогревателе.

Когда Чонгук  проснулся, я прокралась по коридору в ванную, которую я заметила ранее, чтобы облегчиться. Но не желая разговаривать с ним, я бросилась обратно в кровать и притворилась спящей, пока не услышала, как он вышел из квартиры.
Я понятия не имею, где он. Может, у мафии где-то есть офис. Но из-за своей трусости я отстала от графика, поэтому я торопилась, чтобы подготовиться к веб-звонку, который у меня через — я проверяю телефон — две минуты.

Осторожно, чтобы не пролить, я пересекаю большую комнату, подхожу к большому обеденному столу между гостиной и лестницей и ставлю кофе рядом с ноутбуком.
Небо над Чикаго ярко-голубое, и хотя я волнуюсь и опаздываю, я не могу пожаловаться на вид.
Я нажимаю на ссылку на встречу и подключаюсь как раз в тот момент, когда часы переворачиваются.
На звонке пять человек, включая Бри, женщину, чей девичник я пропустила, чтобы накачаться наркотиками и выйти замуж за Чонгука. Затем идут двое из нашей маркетинговой команды и еще один дизайнер, как и я. Наш босс должен был быть на звонке, но он написал по электронной почте, что не сможет приехать.
Я не грущу, что он его пропускает. Этот звонок, полный женщин, гораздо предпочтительнее.

«Доброе утро», — приветствую я всех, так как я последняя, кто присоединился.

«Чёрт, Лиса!» — насвистывает Бри и наклоняется ближе к экрану. «Это твоё новое место?»

Я могла бы себя ругать за то, что не вспомнила размыть фон. Но уже слишком поздно, потому что все наклонились к экранам, чтобы лучше рассмотреть, даже маркетологи, которых я едва знаю.
Я даже не могу их винить. С моего места за обеденным столом камера показывает массивные потолки, высококлассную, нелепо большую кухню и часть открытой лестницы, ведущей на второй уровень.
Выглядит точь-в-точь как пентхаус миллиардера.

Прежде чем я успела придумать, что сказать, Бри продолжила:
«Я слышала, что ты собралась и переехала в Чикаго, но ты ничего не сказала об этом в выходные, поэтому я не была уверена, стоит ли верить».

Ее тон в основном ошеломленный, но в нем есть и крошечная доля обиды. И я решаю, что единственное, что можно сделать, это сказать правду.
Ну, это частичная правда.

«Ладно, так…»
Я делаю глоток кофе, и все внимание переключается на меня.
«Когда я видела тебя в последний раз, я не знала, что переезжаю».

«Это была пятница», — Бри качает головой.
«Сегодня вторник».
Другой дизайнер, с которым я уже встречалась, смеется.

«Ну, если честно, я решила в субботу вечером».
Я делаю большой глоток кофе. «Но это было только после того, как я вышла замуж в пятницу».

У Бри отвисла челюсть.
«О, поздравляю», — говорит кто-то из отдела маркетинга, но Бри его заглушает.
«Заткнись!» — практически кричит она.
«Пожалуйста, скажи мне, что это было с тем чертовски горячим мужчиной, который тебя подобрал».

Я невольно ухмыляюсь.
«Это он».

«Вы, ребята, даже не понимаете», — говорит Бри остальным участникам звонка, обмахиваясь веером.
«Этот человек был… Я даже не знаю, как его описать. Как кинозвезда, которая только что вышла из тюрьмы. И это работает».

То, как она говорит о работе, заставляет меня смеяться, но должна признать, что описание довольно хорошее.

«Я хочу посмотреть!» — говорит один из сотрудников маркетинговой команды.

«Да, свадебные фотографии, пожалуйста», — кивает Бри.

Мне приходится напрягаться, чтобы сохранить улыбку на лице.
Я ничего не помню о службе. Ничего, кроме кусков секунд. И прежде чем я успеваю подумать о том, что говорю, я признаюсь:
«Я не знаю, есть ли какие-то фотографии».

«Ты не...»
Бри снова наклоняется ближе.
«О, боже. Ты что, напилась, когда выходила замуж?»

Она хихикает, прежде чем я успеваю ответить. Но мои щеки начинают гореть, поэтому я прижимаю к ним руки, чтобы охладить их, и это, должно быть, все ответы, которые нужны всем, потому что теперь все реагируют.
Затем я вспоминаю о своем чертовом пальце в татуировках и убираю руки из виду.
Слава богу, все так отвлеклись, смеялись надо мной, что не заметили этих чертовых татуировок.
Мне придется что-то сделать, чтобы их скрыть, когда завтра я пойду в офис.

«Если его дом выглядит именно так, то это, должно быть, лучшее решение, принятое по пьяни, о котором я когда-либо слышал», — вмешивается маркетинговая команда.
«А если он еще и в деле... Джекпот».

«Он неплох на вид».
Я беру свой кофе правой рукой. «Начнем?» — спрашиваю я, пытаясь подсказать суть разговора.

«У меня есть еще вопросы», — говорит другой дизайнер, а все остальные кивают.
«Где он работает? Вы явно не встречались с ним в нашей компании. Даже мистер Ритц живет только в трехкомнатной квартире».
Она имеет в виду нашего босса, который заставляет нас всех называть его мистер Ритц вместо того, чтобы называть его по имени.

«И я знаю это только потому, что он никогда не затыкается об этом. Как будто это какая-то фишка, а не доказательство того, что он может платить нам больше».