ЧОН ЧОНГУК

ЛИСА.
Я прохожу мимо кровати. Снова.
Уже почти полночь.
Чонгука нет уже десять часов, и я не знаю, нормально ли это для него или мне стоит беспокоиться.
Мои руки сжимаются в кулаки, отчего нежная кожа на левом безымянном пальце начинает пульсировать.

«Этот придурок», — шиплю я, тряся рукой.

Наконец, когда вооруженный охранник в коридоре передал мне пакет с едой на вынос, я поняла, что я действительно в деле. Типа, действительно в деле .

Я смотрю на  буквы «Чонгук» , обвивающие мой палец, и стараюсь не смотреть на
«Только Смерть» под ногтем.
Не могу поверить, что он так со мной поступил.
Серьёзно, не могу в это поверить.
И я не могу поверить, что меня это не злит еще больше.
На самом деле, мне больше всего неловко, потому что, рано или поздно, я снова появлюсь на людях, и это будет выглядеть на мне настолько неуместно, что я уверена, что каждый прохожий будет пялиться на это.
Может быть, если я сделаю татуировку-рукав и покрашу ногти в черный цвет, она не будет так сильно бросаться в глаза.

После того, как Чонгук оставил меня здесь, я простояла в гостиной какое-то странное количество времени, а затем отказалась от попыток почувствовать себя комфортно в этом огромном пространстве и вернулась в спальню.
Я приняла душ после похорон. Затем я надела свои самые удобные спортивные штаны, и, поскольку они выглядели мягкими, я стянула с одной из вешалок Чонгука толстовку Йельского университета и надела ее тоже.
Потом я села на кровать с ноутбуком и принялась за работу. А Чонгука все еще не было дома.
Тогда я села в мягкое кресло в углу спальни и погуглила Чон Чонгук.
В основном фотографии с крупных городских мероприятий. В одном из заголовков статей рассуждали о его причастности к чикагской мафии. Но в целом их было на удивление мало.
Поэтому, конечно, я поискала Альянс.
Что привело к получению сообщения от Кинга, спрашивающего, почему я ищу их в интернете. Что затем привело к тому, что я захлопнув свой ноутбук и выключила телефон.
И теперь, когда делать больше нечего, я хожу взад-вперед. Интересно, есть ли выход из этого?

Я разворачиваюсь и иду обратно через комнату, когда меня останавливает какой-то звук.
Это была входная дверь?
Я на цыпочках подхожу к двери спальни и наклоняюсь к проему, чтобы прислушаться.
Шаги.
Все, что я слышу, это шаги, раздающиеся эхом по этой гигантской главной комнате. Но как, черт возьми, я должна знать, Чонгук это или кто-то другой?
Пока ты здесь, ты в безопасности.

Я отхожу от двери.
На лестнице раздаются шаги.
Это должен быть он.
Я продолжаю пятиться, огибая изножье кровати и переходя на ту сторону, на которой я спала прошлой ночью.
Разрываясь между поисками оружия и притворством спящей, я стою там, застыв, когда в дверях
появляется Чонгук.
Заметив меня, он останавливается, и я шумно выдыхаю.

«Ты меня напугал», — обвиняю я.

Он усмехается.
«Это значит, что ты рада меня видеть?»

Я прищуриваю глаза.
«Я боялась, что это может быть убийца с топором. Так что, конечно, я рада, что это ты».

«В следующий раз я…»
Чонгук замолкает, и я прослеживаю его взгляд до своей груди.
«Хм, мне это нравится».

Я дергаю за ткань.
«Тебе нравится, когда я одета в твою мешковатую одежду?»

«Мне нравится, как ты освещаешь мою альма-матер».

Мои глаза расширяются, и я снова смотрю на толстовку.
«Ты учился в Йеле?»

Он обходит кровать и подходит ко мне.
«Да, все хорошие школы были переполнены».

«Я думала, ты его украл». Я отступаю на шаг.
«Я не знала, что в Лиге плюща есть гангстерские курсы».

Чонгук рычит, и я это ненавижу. Потому что я хотела бы, чтобы он делал это чаще.

«Чёрт возьми, Лалиса, ты мне нравишься».

«Я... Ну... ты мне не нравишься».

Жар моих слов ослабевает, когда я торопливо забираюсь на кровать. Единственная оставшаяся мне форма побега.
Его смешок дает мне понять, что моя колкость не достигла цели.

«Я тебе нравился когда-то. Понравлюсь снова».

Я фыркаю и натягиваю одеяло до подбородка.
«Твоя сторона кровати там».
Я киваю головой в другую сторону.

Он садится на матрас рядом с моим бедром.
«Дай мне свой палец».

Я поднимаю средний палец.

"Мило."

Я держу левую руку под одеялом. «Зачем? Ты собираешься попытаться заполнить миллиметр пустой кожи, который ты оставил?»

Чонгук держит в руках небольшую банку, которую я не заметила.
Только тусклые потолочные светильники горят, но я узнаю белую банку и синюю крышку. Поскольку меня всегда завораживали татуировки, я посмотрела все о подготовке и уходе. И я думаю, что это мазь, используемая для того, чтобы ваша татуировка выглядела хорошо.
Не желая отпускать свое неповиновение, даже лежа на спине, я держу руку там, где она есть.

«Извини, что разочаровываю тебя , но эта татуировка — не совсем то, что я хочу . Так что сохранение ее привлекательности не является для меня главным приоритетом».

«Две вещи».

«С тобой всегда происходят две вещи», — бормочу я.

Чонгук выглядит так, будто пытается не улыбаться, но у него ничего не получается.
«Две вещи», — повторяет он.
«Во-первых, что хуже? Иметь татуировку, которую ты не хочешь, или иметь татуировку, которую ты не хочешь, но которая к тому же выглядит плохо?»
Я не даю ему ответа.
«И, во-вторых, я уверен, что твой изящный пальчик болит. Это поможет».
Он встряхивает банку.

«Мои пальцы не изящны».
Я ворчу. Я знаю, что ворчу, потому что ненавижу, что он прав.

Он поднимает темную бровь.
«Ты уже забыла о том времени, когда мы клали руки ладонью к ладони? Твои пальцы чрезвычайно изящны по сравнению с моими».

Он рассказывает о нашем первом полете на самолете.
Поскольку я не хочу это обсуждать, и поскольку мой палец действительно болит, и поскольку — ладно, он прав — я не хочу, чтобы татуировка плохо зажила и выглядела еще глупее, чем сейчас, я вытаскиваю руку из-под одеяла.

«Я все еще злюсь», — говорю я ему.

"Я знаю."

«Это было неправильно, Чон».

Его глаза слегка прищуриваются, но он не отвечает, откручивая крышку и проводя кончиками пальцев по поверхности вещества.

«Я смогу это сделать».
Мои челюсти сжимаются. Я не хочу, чтобы он обо мне заботился.

Чонгук ставит банку на тумбочку. «Я это сделаю».

«Нет», — начинаю я, но его рука стремительно вытягивается и хватает мое запястье, притягивая мою руку ближе к себе.

«Чонгук, прекрати!»
Я пытаюсь оттолкнуть его правой рукой, но он не двигается.

«Просто сиди спокойно, Малышка».

Я снова пытаюсь отшвырнуть его, но он отбивается локтем и размазывает мазь по моей коже.
Я напрягаюсь, но его прикосновение настолько легкое, что совсем не причиняет боли. Это... приятно. Успокаивает.
Ублюдок.
Лучше бы это было больно. Если бы я могла злиться на него за то, что он причиняет мне боль.
Наблюдать, как он осторожно гладит мой палец, для меня слишком, поэтому я закрываю глаза.
Но это тоже ошибка, потому что теперь ничто не отвлекает меня от его прикосновений. От тепла его объятий на мне.
Мои бедра прижимаются друг к другу под одеялом.
Его пальцы скользят по моим вверх и вниз.
Раздраженная кожа уже остыла, но кровь кипит, и я больше не могу.

«Хорошо», — я убираю руку и надеюсь, что он не заметит, как хрипло я говорю.

Мои глаза все еще закрыты, и я жду, когда он встанет и уйдет, но он этого не делает.
Есть движение. Звук шуршащей одежды и банка, которую... ставят обратно на тумбочку?
Я открываю глаза.
А затем они расширяются до самого конца.

«Что…?» Я сажусь и толкаю Чонгука в руку.
«Что это?»

Его рубашка расстегнута, и он в последний раз проводит покрытыми мазью пальцами по шее, прежде чем позволить мне опустить его руку.

«Чонгук!» — выдыхаю я.

«Ты была права, Ангел. Это справедливо».

Я моргаю. И снова моргаю.

«Только одна?» — спрашиваю я, не в силах сдержаться.

«Но она большая», — ухмыляется Чонгук.
«А размер имеет значение».

Я наклоняюсь ближе, качаю головой и смотрю на гигантское имя, вытатуированное у основания его шеи.
Мое имя.
Лалиса . Большими черными буквами.
Не в силах остановиться, я протягиваю руку и провожу пальцем по букве Л.
Это тот же шрифт, который использовался на мне.

«Это не искупает того, что ты сделал», — шепчу я, одновременно выводя буквы « А» и « Л» .

«Конечно, нет», — его голос тоже тихий.

Я даже не заметила, что у него осталась полоска голой кожи, но она подошла идеально.
Дойдя до центральной линии буквы И , я обвожу ее, а затем провожу пальцем по остальным буквам.

«Я все еще не прощаю тебя».
Мой палец скользит вниз по центру его груди, останавливаясь на черепе.

«Тебе не следует этого делать».
Я опускаю руку на колени.
«Я сейчас пойду спать».

«Вероятно, так и следует поступить».

На самом деле я не ожидала, что он оставит меня в покое, поэтому удивилась, когда он встал.
Но он не выходит из комнаты и не ложится в постель. Он хватает банку с тумбочки, затем отступает к креслу в углу комнаты.
Он ставит банку на подлокотник, затем снимает с себя рубашку до конца.
И его ремень.
А затем он расстегивает штаны и сбрасывает их, когда они падают на землю.
Боксеры. Он остался только в боксерах, и они не делают ничего, чтобы скрыть тот факт, что под ними он твёрд, как скала.

«Ч-что ты делаешь?»
Я знаю, что мне следует лечь и отвернуться в другую сторону, но я не могу. Я просто не могу отвернуться от него.

«Не было места, чтобы добавить До самой смерти рядом с твоим именем. Поэтому мне пришлось найти другое место, чтобы это написать».

Не в силах произнести ни слова, я смотрю, как он опускает пояс своих боксеров до бедер.
Я даже не замечаю, что прядь волос, спускающаяся от его пупка, выбрита. Я не могу сосредоточиться на этом. Потому что там, прямо над членом Чонгука — прямо над основанием его гребаного члена — слова До самой смерти .
Большие печатные буквы, соответствующие его "Лалиса ".
Непристойная, увеличенная версия крошечного До самой смерти на кончике моего пальца.

«Ты сумасшедший».
Я почти смеюсь над абсурдностью всего этого. Но я слишком возбуждена, чтобы смеяться. Я хочу обвести буквы и на этом тоже.

«Чаще всего», — признается Чонгук, опускаясь в кресло. Откинувшись назад, он окунает пальцы в мазь и растирает ее по свежим чернилам.

Я хочу быть той, кто это сделает.
Он не сводит с меня глаз, пока протирает буквы.
Не в силах больше это выносить, я падаю на спину и смотрю в потолок.
Это безумие.
Я продолжаю смотреть.
Примерно пять секунд. Затем я поворачиваю голову, чтобы снова посмотреть на Чонгука.
И мне приходится прикусить губу, чтобы сдержать стон, рвущийся вырваться из моего горла, потому что он спускает свои боксеры ниже.