17.Он... не должен умирать.
Они ехали молча, но не потому что было неловко — наоборот, в этой тишине чувствовалась уютная привычность. За окнами мелькали огоньки просыпающегося города, а в машине играло что-то фоновое, ненавязчивое — будто бы сама дорога знала: между ними сейчас всё спокойно.
Минхо, одной рукой крутя руль, другой небрежно держал термокружку с кофе, бросил взгляд на Хана. Тот уставился в окно, но уголки губ были расслаблены, глаза — чуть прикрыты. Он тихо напевал себе под нос, едва слышно, и выглядел... по-домашнему.
— Спишь на ходу? — усмехнулся Минхо, поправляя зеркало.
— Мм... думаю о тебе, — Хан чуть повернул голову и улыбнулся. — И о том, как ты пьёшь кофе, как будто он спасёт тебе жизнь.
— Он и спасает, если ты забыл, — Минхо фыркнул. — Без него я бы уже убил кого-нибудь случайно.
— А с ним — специально, да? — хмыкнул Хан.
Они оба рассмеялись. Всё казалось привычным, спокойным. Но именно в такие моменты внутри может что-то дрогнуть.
— Ты, кстати, вчера ничего не сказал про мою новую рубашку, — вдруг заметил Хан, как будто между делом.
— А ты хотел, чтобы я сказал?
— Ну, вообще-то, да. Я старался, между прочим.
Минхо пожал плечами:
— Не заметил особо разницы. Честно.
— Ага, то есть если бы я вышел в мешке из-под картошки, ты бы тоже не заметил?
— Может, и заметил бы. Но всё равно подумал бы: «Ну, Хан, как Хан». Тебе и так всё идёт.
— Не очень убедительно, — Хан хмыкнул, но улыбка его уже поблекла. — Ты вообще замечаешь, когда я стараюсь?
— А ты стараешься ради меня? — резко бросил Минхо, глядя вперёд. — Или просто потому, что тебе нравится выглядеть хорошо?
Хан удивлённо повернулся к нему.
— Что за тон?
— Обычный. Просто ты ведёшь себя так, будто я обязан восхищаться каждым твоим движением.
— Не обязан. Но ты даже не пытаешься. Иногда я просто хочу почувствовать, что я... важен тебе. Что ты видишь меня.
— Ты издеваешься? — Минхо сбросил скорость. — Каждый чёртов день я доказываю тебе это. Я с тобой. Я терплю твои капризы, выношу твои перепады настроения. Но ты всё равно хочешь, чтобы я говорил тебе, какой ты красавчик, как будто без этого твой день развалится.
— А ты хочешь, чтобы я молчал вечно и жил, будто меня нет? — голос Хана задрожал. — Прости, что я не умею быть прозрачным. Прости, что у меня ещё остались чувства!
— Да у тебя не чувства, а бесконечные требования, — огрызнулся Минхо. — Всё тебе не так. Посмотри на себя! Ты даже сейчас споришь, потому что я не похвалил рубашку!
Хан сжал кулаки, глядя прямо перед собой.
— Это не про рубашку. Это про то, что ты закрываешься. Что ты будто бы рядом, но тебя нет. Я говорю с тобой, а ты — со стеной.
Минхо долго молчал. Машина снова ускорилась. Напряжение между ними стало почти осязаемым. Мелодия в динамиках стихла, и теперь их дыхание стало единственным звуком в салоне.
— Я рядом, как умею, — тихо сказал Минхо. — Но если тебе мало — скажи сразу. Чтобы я не тратил себя зря.
Эта фраза повисла в воздухе, как ледяной занавес между ними.
Хан отвернулся, его губы дрогнули, но он не сказал ни слова. Потому что внутри всё сжалось. Эта ссора возникла из ничего. Из пустяка. Из рубашки. Но на самом деле — из усталости. Из страха. Из того, что им невыносимо терять друг друга, и именно поэтому любое слово становится остриём.
Машина неслась вперёд, ночь сгущалась за стеклом, а между ними стало холоднее, чем снаружи.
Они ехали молча уже минут двадцать. Ни одного взгляда, ни одного вздоха в сторону другого. Только звуки шин, ритмично скользящих по мокрому асфальту, и редкие вспышки фар от встречных машин.
Хан сидел, прижавшись к двери, как будто та могла отгородить его от этого холода. Он смотрел в окно, но отражение в стекле было слишком прозрачным — в нём всё ещё виднелось лицо Минхо, строгое, замкнутое, отчуждённое.
— Ты всегда делаешь так, — сказал Хан тихо, почти себе под нос, но достаточно громко, чтобы Минхо услышал.
— Как? — ровно спросил Минхо, даже не обернувшись.
— Закрываешься. Уходишь в себя, как будто тебя это не касается.
— Потому что если начну говорить, ты опять всё превратишь в драму, — его голос был холоден, без привычной хрипотцы. — А я устал от твоих спектаклей.
Хан усмехнулся, но без радости.
— Ты правда думаешь, что всё, что я чувствую — это спектакль?
— Ты умеешь делать из мухи слона. И вот мы снова здесь.
Пауза. Молчание растянулось, стало липким, давящим.
— Я просто хотел, чтобы ты увидел меня, — прошептал Хан. — Не как оружие. Не как напарника. А как человека.
— А я хотел, чтобы ты доверял мне, — отозвался Минхо. — Но ты каждый раз ставишь под сомнение всё, что я делаю. Даже если я молчу — ты думаешь, что это из-за тебя. Может, я просто... не хочу сейчас говорить.
— Тогда скажи это. Не молчи, как будто мне плевать.
— А что изменится, если я скажу? Ты всё равно услышишь только то, что хочешь.
Хан стиснул зубы. Его пальцы дрожали, он сцепил руки на коленях.
— Ты и правда думаешь, что я настолько эгоистичен?
— Иногда — да, — ответ Минхо был режущим, как лезвие. — Иногда ты видишь только себя. Только свои страхи.
Машина замедлилась, и они съехали с трассы, остановившись на обочине. Оба молчали. Минхо заглушил мотор, но не обернулся. Смотрел вперёд, словно пытаясь найти ответы на стекле.
— Мы приехали, — сказал он сухо.
— Да, — Хан кивнул, его голос был еле слышен. — В самый холодный момент нашего пути.
Они вышли из машины по отдельности, не глядя друг на друга. Дождь моросил едва заметно, будто сама ночь не решалась вмешаться в их молчание.
Дом стоял в глубине спящего района, словно заброшенный. Ни одного фонаря, ни света из окон. Всё вокруг казалось вымершим, как будто сама улица знала, кто на неё пришёл. Минхо и Хан двигались слаженно — как бы ни тлела между ними боль, тела их всё равно помнили: привычки, сигналы, шаг в шаг. На миссии они всегда были как единый организм, и только в перерывах между убийствами позволяли себе рушиться.
Минхо оглядел периметр. Его движения были точными, уверенными, но сдержанными. Он не говорил — Хан знал, что сейчас не стоит ждать слов. Вместо этого он сосредоточился на своей части задачи: проникновение внутрь.
Жертва находилась на втором этаже. Информация гласила: мужчина средних лет, бывший сотрудник корпорации, уволенный за срыв внутренней системы безопасности. Он был балластом, а балласт — удаляют. Работа без эмоций. Без чувства.
Но всё было не так.
Когда они, бесшумно отперев окно, оказались внутри, тишину пронзил лёгкий звук: скрип паркета под ногами хозяина. Он не спал. Он бродил по дому, как будто что-то чувствовал.
Минхо поднял руку — жест: «ждать». Хан затаился, прячась за углом. Его сердце билось слишком громко, как будто предвещая: эта миссия не будет такой, как остальные.
Мужчина прошёл мимо, его лицо осветилось слабым светом от старого ночника. Он выглядел уставшим. Не опасным. Не монстром. Просто... человеком. С мешками под глазами и сутулой спиной.
Хан сжал челюсть. Он не мог понять, почему в нём поднимается это чувство. Может, потому что после слов Минхо всё в нём стало болезненно обнажённым?
— Он не выглядит опасным, — пробормотал он, скорее себе, чем Минхо.
— Это не имеет значения, — холодно отозвался Минхо.
— А для тебя ничего не имеет значения?
— Мы не здесь для жалости, — его голос был стальным. — Выполняем задание — уходим. Всё.
Минхо вышел из тени, бесшумно подойдя к жертве. В его руке мелькнуло лезвие. Всё должно было быть быстро. Но вдруг мужчина обернулся. Увидел. Замер. Не испугался. Просто вздохнул.
— Я знал, что за мной придут, — сказал он спокойно. — Надеюсь, хоть вы сделаете это быстро.
Минхо дрогнул. Совсем чуть-чуть. Но Хан это заметил. Он стоял в тени, сердце колотилось. Всё внутри кричало: «Стоп!» Но слова застряли.
Минхо шагнул вперёд. Но не убил. Вместо этого он повернул голову к Хану.
— Ты будешь?
Хан застыл. Минхо передал ему выбор. Словно бросал вызов. Словно проверял.
Хан подошёл, посмотрел на мужчину. Его губы дрогнули. Он выдохнул.
— Уходим, — сказал он вдруг.
Минхо поднял бровь.
— Что?
— Уходим. Он... не должен умирать.
Минхо сжал кулаки. Напряжение снова вспыхнуло между ними, как электричество.
— Это не ты решаешь.
— Тогда сделай сам, — бросил Хан и повернулся к окну. — Но я не останусь.
И ушёл.
Минхо остался. Несколько долгих секунд он смотрел в лицо тому, кого должен был убить. А потом... исчез в темноте следом за Ханом.
Они шли молча. Ветер свистел между домами, темнота будто сгустилась, и в этой тьме звуки их шагов казались слишком громкими. Хан чувствовал, как внутри всё дрожит, как будто он шагнул за черту, с которой нет возврата. Он знал — они не могли вот так просто бросить заказ. Это стоило дорого. И не только в деньгах.
Минхо шёл рядом, почти вплотную, но их разделяло куда больше, чем шаг. Его лицо оставалось непроницаемым, только губы плотно сжаты, взгляд устремлён вперёд. Он не произнёс ни слова с того самого момента, как они покинули дом.
— Скажи хоть что-нибудь, — выдохнул Хан наконец, не в силах выносить тишину.
— Ты думаешь, я должен тебя благодарить? — Минхо остановился, резко обернувшись. — За то, что ты сорвал задание? За то, что теперь нам придётся скрываться не только от полиции, но и от заказчиков?
— Я не мог его убить. Ты сам видел. Он не был врагом. Он просто человек, — ответил Хан, при этом его голос дрогнул, но он не отступал.
Минхо подошёл ближе. Его глаза горели. — Мы не убиваем врагов. Мы убиваем цели. Так работает этот мир, Хан. Или ты вдруг решил, что мы — герои?
— Нет, я просто... Я не хочу больше терять себя, — Хан отвёл взгляд. — Я не хочу, чтобы ты терял себя.
На этих словах Минхо замер. Его дыхание сбилось. Как будто удар пришёлся точно в центр груди.
— Ты думаешь, я не теряю себя каждый раз, когда мы это делаем? — его голос стал тише, почти шёпотом. — Ты думаешь, мне легко? Думаешь, я железный?
Хан поднял глаза. Их взгляды встретились.
— Тогда почему ты не ушёл? Почему остался?
— Потому что ты ушёл первым, — тихо сказал Минхо. — И я понял, что если я останусь там, то потеряю и тебя тоже.
Молчание. Долгое. Как будто даже ночь затаила дыхание.
Хан не выдержал. Он сделал шаг вперёд, положил ладонь на грудь Минхо — прямо туда, где билось сердце. — Тогда не теряй меня.
Минхо вздохнул, глаза его мягко потускнели, злость смылась, как дождём.
— Прости, — только и сказал он. — Я просто... боюсь, что если мы начнём выбирать, кого убивать, а кого нет, — нас самих уберут первыми.
— Пусть. Но если мы уйдём — то уйдём вместе, — прошептал Хан. — Или хотя бы попробуем.
Минхо кивнул. — Вместе.
Они молча пошли к машине. Уже не такими холодными, не отстранёнными. Их пальцы чуть касались, как будто случайно — но в этой случайности был целый мир. Связь, которую даже кровь не может разорвать.
Их ждали последствия. Но они были не одни.