10.
После вечерних событий мне никак не хочется спускаться на землю. До самого утра я сочиняю новую песню - «Скалы любви». Мне кажется, это лучшее, что я написала за всю свою жизнь. Песня получается сложной, глубокой и тонкой. Наконец-то я достигла того, к чему всегда стремилась. По крайней мере, очень на это надеюсь. Я засыпаю с широкой улыбкой на лице, когда солнце уже встает.
После ужина заходит Кимберли. Мы валяемся на моей кровати. Потом я беру гитару. Мнение подруги очень важно для меня; интересно, что она скажет о моей новой песне. Итак, я пою, изливаю всю душу. Но когда поднимаю глаза, чтобы посмотреть, как Хьюз мне сопереживает, вижу: она где-то далеко. Улыбается, глядя в телефон, пальцы бегают по клавиатуре. Я перестаю петь и откладываю гитару.
- С кем ты переписываешься?
Она отрывается от телефона, морщится и прячет его под одеяло.
- А? Ни с кем. Извини.
- Кимберли! - произношу я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более угрожающе.
Она пожимает плечами и бормочет что-то невнятное.
- Чего-чего?
Снова бормотание.
- Ни слова не могу разобрать. Можешь говорить четче?
- Билл! - выкрикивает она наконец. - Я с Биллом переписываюсь!
Не могу сдержать улыбку.
- Заткнись! - рычит Ким.
- А я ничего и не говорю! - отвечаю я, улыбаясь еще шире.
- Заткнись! - повторяет она.
Я прыскаю со смеху:
- Да я же ни слова не сказала!
Кимберли краснеет как свекла и прячет голову под одеяло. Оттуда доносится:
- А он типа ничего, да?
- Он очень милый! И вкус у него хороший, раз он влюбился в тебя. Мне даже его чили понравилось.
- Вот тут ты врешь, и мы обе это знаем. Чили было невозможно проглотить, - возражает Кимберли под одеялом.
-Зато все остальное точно правда.
Значит, моя подруга дала Биллу шанс. Я искренне рада, но эту радость перевешивает беспокойство: как отец воспримет то, что у меня появился парень? Который, между прочим, не знает о моей пигментной ксеродерме. Наверное, папа захочет немедленно с ним увидеться и как пить дать выдаст мой секрет. И не будет у меня больше никакого парня. Уродливая тень болезни повиснет над нашими головами и все разрушит. У Тома и так сейчас проблем предостаточно. Не хватало ему только меня с моим стремным диагнозом. Нет, нельзя допустить, чтобы все пропало, едва зародившись.
У меня созрел план, для реализации которого понадобится помощь Кимберли. Вчера я вполне успешно изображала нормальную девчонку: играла в пиво-понг и тайком целовалась с парнем на яхте, не принадлежащей ни мне, ни ему. А раз так, то почему бы не продолжить игру?
- Можно, я скажу, что пойду сегодня вечером к тебе? На самом деле мы с Томом договорились встретиться.
Кимберли сбрасывает одеяло с головы и выпрямляется:
- Хочешь, чтобы я помогла тебе обманывать отца, пока ты проводишь время с парнем? - Готова поклясться: она еле сдерживает слезы, хотя обычно ее нелегко заставить плакать. - Горжусь тобой.
- Странное дело, но я как будто тоже собой горжусь, - улыбаюсь я.
- Иди. Иди проверни это прямо сейчас, - Ким подталкивает меня ногой, пытаясь спихнуть с кровати, - пока у тебя запал не кончился.
Я делаю глубокий вдох и спускаюсь по лестнице. Отец у себя в каморке. Перебирает портфолио фотографов. У меня возникает странное и неприятное чувство: как будто он может видеть, что делается в моей голове.
- Чем занимаешься? - спрашиваю я, решив начать издалека.
- Оцениваю работы.
Он берет фотографию летящей птицы и рассматривает ее на свету.
- Ты же не любишь ставить оценки за творческие работы, - говорю я, повторяя то, что слышала от него самого тысячу раз.
Прежде чем врать, нужно не спеша подготовить почву.
- Для меня это ужасная пытка, а куда деваться? - улыбается он, откладывая снимок. - Как вчерашняя вечеринка?
- Хорошо, отлично! - начинаю я, но вовремя торможу: незачем ему знать, что я веселилась от души. Будет больше вопросов, а значит, придется больше врать. - Хотя, пожалуй, скучновато. Неплохо, но ничего особенного.
Папа смотрит на меня как-то странно. Лучше не пытаться расшифровать этот взгляд.
- Познакомилась с кем-нибудь?
- Что? Нет… в смысле, да. Много было интересных ребят, - мямлю я. - Но чтобы кто-нибудь особенно интересный - нет. Все одинаковые. Значит, по логике, ничего интересного…
Папа приподнимает бровь, но, как ни странно, непохоже, чтобы он что-то заподозрил. Я приклеиваю на лицо улыбку до ушей и перехожу к делу, пока нервы не сдали окончательно:
- Не возражаешь, если я сегодня схожу к Ким?
- Конечно иди, - беспечно говорит отец и снова погружается в изучение фотографий.
Я направляюсь к двери, пока все не сорвалось.
-Здорово! Тогда я пошла. Прямо сейчас. Пешком. На мне как раз кеды. Для прогулки самое то. Кимберли сейчас идет. Она душ принять решила: перепачкалась мороженым у себя в кафе. Теперь отмыться нужно. Быть чистой хорошо. Я-то хорошая. Во всяком случае, чистая. Люблю тебя!
- А я тебя еще больше! - кричит папа мне вслед.
Обычно в таких случаях мы отвечаем друг другу: «Это невозможно!» - но теперь я возвращаюсь и вместо стандартной фразы говорю:
- Я тебе врала.
- Ты несла такую ахинею, что я догадался.
Я сажусь рядом с папой на диван.
- У меня свидание с парнем. Его зовут Том Каулитц. Он очень милый. Ты его не знаешь, но, когда узнаешь, он тебе понравится. А мне он уже нравится. Очень.
Отец стискивает зубы. Трудно сказать, злится он или просто взволнован. Возможно, и то и другое.
- Ты сердишься? - спрашиваю я мягко.
- Не очень-то приятно, когда дочь тебя обманывает.
У меня екает в животе. Ненавижу разочаровывать папу, ведь он буквально от всего в жизни ради меня отказался.
- Ты же знаешь, мне можно говорить обо всем, - прибавляет он.
- Да, знаю, - отвечаю я, опуская голову. - Извини.
Папа немного смягчается:
- Спасибо, что хоть теперь сказала. Позволь спросить: ты точно ему доверяешь?
Я киваю. Тому я доверяю целиком и полностью. Вчера он провожал меня и, вспомнив, что папа чутко спит, остановился в квартале от моего дома. А на вечеринке ни на шаг от меня не отходил, чтобы я не чувствовала себя брошенной среди незнакомых людей. В какую бы игру мы ни играли, он избавлял меня от необходимости пить. Всем этим Том и заслужил мое доверие. А еще тем, как смотрел на меня - до и после того, как мы целовались.
- На сто процентов.
Долгая пауза.
- Думаю, он мне не понравится.
Я мотаю головой:
- Не может быть!
-А он знает о…
Я опять мотаю головой. Папа открывает рот, но я, опережая его, вскрикиваю:
- Я ему еще не сказала! Потом скажу!
Папин голос опять становится твердым, даже еще тверже, чем прежде:
- Меня беспокоит то, что он не в курсе.
В горле разбухает ком. Нет, я не должна себя жалеть. По крайней мере, сегодня, когда все может сложиться так хорошо.
- Я скажу ему, папа. Обещаю. Просто мне нужно еще немного времени. Еще немного побыть человеком, а не просто медицинским случаем.
- Ох, Виола!
Сейчас у отца такой вид, будто он и сам вот-вот заплачет. Я понимаю, что он хочет меня защитить: от болезни, от душевной травмы, если Том, узнав мой диагноз, меня бросит. От смерти, наконец. Но мы оба, и я, и папа, также понимаем, что он бессилен перед всем этим. Он чувствует себя беспомощным, не способным спасти свою маленькую девочку. Думаю, для любого отца ничего не может быть хуже.
Я пожимаю плечами. Глаза у меня на мокром месте. Папины челюсти словно превратились в камень. Мы смотрим друг на друга.
- Я знаю, что ты не просто медицинский случай.
- Ну а кроме тебя, об этом не знает почти никто, - шепчу я, безуспешно стараясь подавить горькое чувство.
Папа вздыхает и качает головой:
- Как ты понимаешь, я должен с ним встретиться.
- Встретишься обязательно, только через несколько дней. Как будто ты отец нормальной девушки, - говорю я и жду: господи, лишь бы он согласился!
Он кивает. Я кидаюсь ему на шею. В эту секунду спускается Кимберли.
- Привет, мистер Пи! Вы не против, если мы с Виолой потусим у меня допоздна? - спрашивает она, как бы невзначай улыбнувшись.
До чего же она убедительно врет! Определенно нужно брать у нее уроки.
-Я раскололась, - говорю я.
- Уже? - Она смотрит на часы. - И десяти минут не продержалась!
Я пожимаю плечами:
- Что тут скажешь? Я в этом деле новичок.
Кимберли качает головой:
- Виола, ты безнадежна. Ладно. Хорошо тебе повеселиться. А мне нужно на работу.