Бумажные журавлики

До прихода Майкса оставалось еще около часа, и я просто наслаждался тихой фоновой музыкой The Smiths, лениво перелистывая страницы «Марсианских Хроник» Рэя Брэдбери. Я люблю читать, но времени на это, к сожалению, все меньше, когда живешь в большом городе. Сейчас, обитая здесь, я успокаиваюсь. Мне свободней дышать по вечерам и легче вставать по утрам, даже если будильник заведен на шесть. Поэтому сейчас я просто пользуюсь моментом, воруя с книжной полки гостеприимного Фрэнка те произведения, которые давно хотел прочитать. Его вкус совпадает с моим не только в музыке, но и в литературе, и в этой библиотеке, занимающей почти три шкафа, есть все, что мне нужно, расставленное по авторам в алфавитном порядке. А эти вечера, когда я сначала роюсь в его виниле, выбирая что-то подходящее под настроение, потом книгу, и сажусь с кофе в гостиной, просто великолепны. Иногда слышу, как он в своей комнате играет на гитаре. Столько раз хотелось подняться к нему и послушать, но я ни разу не решался. Все-таки, он привык жить один, и возможно, Фрэнку просто нужно время наедине с собой и гитарой, как мне - с собой и карандашами. Он человек творчества, и, когда я слышу, что наверху происходит рождение музыки, не смею вмешиваться в этот интимный, глубоко личный процесс. Но сегодня я взял книгу под мышку и потопал на этаж выше. Дверь в его комнату была приоткрыта, и я осторожно заглянул. Фрэнки сидел на кровати в позе лотоса, перебирая струны расслабленными пальцами. Казалось, что он их почти не касается, так легко и правильно звучала мелодия. Я не слышал ее раньше, и думаю, что можно рассчитывать на его авторство. Не желая шпионить, я постучался об косяк, чуть больше открывая дверь.

- Я могу почитать у тебя? Хочется послушать, как ты играешь, - Я несмело переступил через порог, замерев, едва войдя в комнату, в которой не был до этого ни разу. Я осматривал помещение, не понимая, что думаю об этом. Тут всего два цвета - черный и белый. Белые обои, белый потолок с черными навесными элементами, черные занавески, черная кровать с белыми простынями, черный стол и белый компьютер. Черный паркет, черные шкафы, черное кресло. На всем этом - мои журавлики. Только белые и черные. И единственное яркое пятно - рисунок, подаренный ему две недели назад, повешенный в черной рамке напротив кровати.

- Добро пожаловать в мое черно-белое царство, - он указал рукой на кресло.
- Спасибо. У тебя уютно, на самом деле. И это, - я повернул голову к рисунку. - Для меня честь. Я рад, что тебе понравилось.
- Это лучший подарок, который я получал когда-либо. И я безмерно горд тем, что смог забрать у тебя то время, которое ты потратил на рисунок.
- Вот как, - я усмехнулся, от смущения прикрывая рот ладошкой. - Тогда гордись еще больше, потому что ты уже забрал две недели моего отпуска, и заберешь еще две.
- Я понимаю, - он опустил пальцы на струны, тихо наигрывая еще одну неизвестную мне мелодию на черной акустике. - И знаешь... Я не хочу, чтобы эти две недели кончались. Я боюсь этого. Боюсь снова остаться один, потому что так привык, что рядом другой человек. Но я знаю, что тебе нужно уехать, и нет ничего, что я могу сказать или сделать, чтобы ты остался. И это нормально, все в порядке.

Он начал играть громче, давая понять, что не хочет ответа на этот откровенный монолог. Я понимал его. И тоже боялся покидать этот дом, даже если это просто поход в магазин за сигаретами. Я не хотел оставлять Фрэнки одного, я не хотел выходить из такого уютного, родного дома. Я будто прирос к этому участку земли на территории штата Нью-Джерси, присосался к Фрэнку Айеро, врос ногами и волосами в этот дом. Я никогда не чувствовал такого в своей квартире в Нью-Йорке, и никогда не был так близок с Билли Джо, хотя мы знали друг друга, как самих себя. Но все было не то. А сейчас я дома.

- Фрэнки, - я встал с кресла и сел на пол возле кровати, - мне жаль. Ты многое для меня значишь, и это место... Я ужасно привык, и тоже не знаю, как буду там жить дальше, зная, что на земле есть такое место... Но у меня там работа, и я там нужен.
- Ты и здесь нужен, Джи. Ты мне нужен.

Я забыл, как дышать. Эти слова выбили из моих легких последний воздух, и в комнате не осталось ни капли кислорода.

- Я имел в виду, что... Господи, Джерард! Я просто напуган тем, что будет дальше, и все. Не бери в голову мои слова. Это просто страх.
- Я знаю, - кивнул я, поднимаясь на ноги и выходя из комнаты.

Я не хотел, чтобы он видел, как по моим щекам скатились слезы. Я тоже боялся. Моя самая сильная черта - чувствительность. Я чувствую людей: их боль, страх, панику, нежность, я чувствую их гребаные эмоции и забираю их. Так было всегда. Но это также и мое проклятье - потому что я чувствую то же, что и они. Я сопереживаю каждому, кому-то больше, кому-то меньше, и сейчас, находясь рядом с Айеро, я знаю, что нужен ему. И знаю, что он нужен мне не меньше. Эта какая-то болезненная зависимость друг от друга пугала меня до мурашек, но оно будет того стоить до тех пор, пока я знаю, что он жив. А дальше...

Я взял скетчбук и два карандаша, чтобы вернуться в его комнату.

- Фрэнки? - я снова постучался.
- Проходи.

Он сидел посреди кровати, опираясь подбородком о корпус гитары, и смотрел прямо перед собой. На щеках были влажные дорожки, размазанные ближе к подбородку. Я сел на кровать напротив него, не спрашивая разрешения, и просто всматривался в его лицо.

- Посмотри. Посмотри на меня сейчас, Фрэнки, - я пытался сделать голос убедительным, несмотря на дрожь. - И поверь каждому моему слову. Ты же хочешь честности? Я имею в виду именно то, что говорю. После семьи, ты мне самый близкий человек. Я дорожу каждой минутой, проведенной с тобой, и я обещаю. Обещаю тебе, что, когда мой отпуск закончится, я буду приезжать к тебе при каждой возможности. Все будет в порядке, поверь мне. Все будет хорошо.
- Я знаю, Джи, - он смотрел мне в глаза влажным взглядом. - Я верю тебе, и знаю, что ты говоришь так, как чувствуешь. А еще я знаю, что тебе нужно строить жизнь, а я - напрасная трата времени и сил. И я уже безмерно благодарен за все то, что ты для меня делал, и продолжаешь делать. Я не могу тебе отплатить ничем, и не могу просить большего.
- Пожалуй, можешь, - я улыбнулся. - Сыграй мне что-нибудь? Ты великолепно играешь, и эти мелодии... Я никогда их не слышал, ни одну из них. Неужели они твои?
- Да, - он скромно потупил глаза, чуть краснея. - Я пишу и музыку, и тексты, но певец я дерьмовый, так что просто послушай, что я играю.

Он вздохнул, начиная играть то, что я первое сегодня услышал. Неторопливая, чуть вальсовая мелодия, немного грустная, но легкая и ненавязчивая. Я раскрыл блокнот, делая первые наброски играющего Фрэнка. Этот вечер отличался ото всех, что я провел здесь. Если мы были вместе по вечерам, то мы сидели у телевизора или компа, развлекаясь масс-медиа, либо, находясь в разных комнатах, занимались своими делами, не желая вторгаться в личное пространство. А сегодня мы занимались своими любимыми делами вместе, в одном помещении, так рядом. В очень доброй, доверительной атмосфере мы творили, не стесняясь показывать то, что наполняло нас.

От резкого сигнала его телефона мы оба подскочили, не ожидая такого бесцеремонного вмешательства в идиллию.

- Десять минут, Джерард, - он отложил гитару и направился к шкафу.
- Чего десять минут? - я все еще не мог скинуть с себя теплую атмосферу.
- До прихода твоего брата. Ты в этом же будешь? - он обвел взглядом мою одежду.
- Ну да, а что? Это ж мой брат... - я пожал плечами.
- А для меня это новый человек, и я не хочу произвести плохое впечатление. - Он пробежался взглядом по двум полкам аккуратно сложенных футболок, доставая черную поло и серую с Ramones. Он скинул с себя растянутую зеленую футболку, натягивая черную.
- Смотри, как? - он повернулся ко мне, поправляя воротник.
- А вторую? - я окинул его взглядом, чуть наклонив голову.

Пока он возился со сменой одежды, я смотрел на него. Вспоминая фото на Фейсбуке, я с ужасом осознавал, как иссушила его болезнь. Ребра выпирали из-под бледной кожи, позвонки можно было считать, не дотрагиваясь. Он казался таким хрупким и беззащитным в этой футболке, которая, вероятно, когда-то была ему как раз, что мне стало больно. Он был просто миниатюрным подростком с болезненной худобой и чутким, добрым сердцем. Я встал с кровати, повинуясь нестерпимому желанию. Он вопросительно смотрел на меня, когда я подошел к нему и обнял. Ощущение, что если я сейчас не обниму его, то меня разорвет, заполнило мой разум. Я сжал его сильно, но так, чтобы не причинить боли. Он в ответ несмело обнял меня, скользнув руками по спине. Мне было приятно прижимать его к себе, чувствуя теплоту, и знать, что ответные объятья совершенно искренние.

- Ты теплый, - шепчет он мне в ключицу, и по спине пробегают мурашки от его дыхания.

Неловко отстранившись, откашливаюсь, возвращаясь на кровать.

- Так какая? - напоминает он.
- Черная, в ней ты не такой тощий, - улыбаюсь, замечая легкий румянец на его щеках. Фрэнка так легко смутить, что я иногда делаю это специально, просто чтобы посмотреть, как он отводит глаза, улыбаясь одними уголками губ.

Звонок оповестил нас о приходе долгожданного гостя.