Глава 13
Драконье Крыло закончил последний кусок завтрака, мягко облизал лапу и неторопливо поднялся. Он выглядел спокойным, почти благодушным — но в каждом его движении чувствовалась скрытая власть, тёмная, тягучая, подобно яду. Он подошёл к окну, приоткрыл тяжелую штору, и утренний свет лениво пролился в зал, рассыпавшись по каменному полу мозаикой из бликов.
Он глубоко вдохнул. Сегодня был день новых поисков. Где-то в чащобах росли те травы, о которых говорилось лишь в старых записях — и он намеревался найти их.
Он спустился по лестнице, и его шаги отозвались в глубине башни. Стены дрожали от звуков, как будто сами камни знали: хозяин идёт.
— Шорох! — крикнул он.
Прошло всего несколько мгновений, как откуда-то из глубины коридора появился худощавый, слегка взъерошенный кот. Шорох прибежал почти беззвучно, но взгляд его был тревожен. Он знал: даже в голосе без злобы может крыться опасность.
— Да, господин? — чуть запыхавшись, отозвался он, сдержанно кланяясь.
Драконье Крыло подошёл к нему близко, так, что их морды оказались почти рядом. Он говорил спокойно, но в его голосе слышалась сталь.
— Дай еду Рыжей. Её зовут Амфи. Она теперь послушная. Но я запрещаю открывать клетку. Категорически. Понял?
Шорох быстро закивал.
— Понял, господин.
— Можешь с ней говорить. — Он отвернулся, поправляя сумку с ножами, склянками и книгой, которую собирался взять с собой. — Расскажи ей, как тут всё устроено. Как выживают. Что будет с непослушными. И что бывает, когда слушаются.
Он задержался на секунду, глядя на своего подчинённого.
— Не лги, Шорох. Но и не пугай слишком. Я не хочу, чтобы она надумала снова рычать. Или драться. Или... — он прищурился, — ...прятать когти до времени.
Шорох глотнул воздух и снова кивнул, стараясь выглядеть уверенно. Он повернулся к лестнице, чтобы подняться на верхний этаж к клетке, где ждала Амфи.
А Драконье Крыло надел перевязь, бросил последний взгляд на зал и вышел из башни, вонзив когти в землю с удовлетворением.
Шорох поднялся по лестнице, неслышно, словно тень. Его когти царапали старый камень, но шаги были осторожны. Он всё ещё чувствовал на шкуре тяжёлый взгляд Хозяина — тот мог быть доволен, но доверия в нём не было. И страх от этого становился гуще.
На верхнем этаже было прохладно. Сквозь узкие щели окон струился утренний свет, окрашивая стены серо-золотым. Амфи сидела в углу клетки, свернувшись клубком, но не спала. Она сразу подняла голову, когда почуяла запах — запах еды и запах Шороха.
— Привет, — негромко сказал он, ставя миску у решётки. — Я... прости, что раньше не знал твоего имени.
Амфи смотрела на него настороженно, но без злобы. В глазах больше не было огня — только тусклая тревога и усталость.
— Амфи, — тихо сказала она, будто напоминая.
Шорох сел, присев на задние лапы, как делают те, кто хочет говорить долго. Он не приближался к клетке — знал правила. Но и отворачиваться не мог.
— Амфи… — он повторил с уважением. — Хозяин велел кормить тебя. И... разговаривать. Рассказать, как всё устроено. Что можно. Что нельзя.
Амфи кивнула едва заметно.
— Он сказал, ты теперь послушная. — Шорох опустил глаза. — Я не знаю, что он сделал с тобой. И не спрашиваю. Но ты живая — это уже больше, чем получают другие.
Амфи сглотнула. Её горло было сухим, губы дрожали. Она не смотрела в глаза.
— Ты ведь был свободным, да? — спросила она хрипло.
Шорох вздрогнул. Ответ не вырвался сразу. Лишь через несколько ударов сердца он кивнул.
— Был. Очень давно. Меня поймали, как и тебя. Только я не был таким гордым… — он усмехнулся с горечью. — Я сразу понял, что сопротивляться — хуже. Я хотел выжить. Просто выжить. Даже если пришлось стать… этим.
Он кивнул в сторону кухни, вниз, туда, где служил.
— Хозяин не любит мятежных. Но если ты полезна, если ты не дерёшься — он может быть… терпимым.
— Терпимым, — прошептала Амфи. — Клетка — это терпимость?
Шорох опустил уши.
— Знаю. Знаю. — Он глянул на решётку. — Когда я увидел тебя впервые… у тебя был взгляд как у воина. Я думал — может, ты выживешь. Сбежишь. Я даже надеялся… что ты не станешь, как я.
Он замолчал, задыхаясь, будто в комнате стало душно.
— Прости, что сказал ему твоё имя, — тихо добавил он. — Я не хотел. Просто… он бы сам узнал. А так — хотя бы я назвал, не он вырвал.
Амфи отвернулась. Несколько секунд молчала, потом резко сказала:
— Лучше ты. Ты не пытался мне сломать лапу.
Шорох застыл. Потом медленно кивнул.
— Я расскажу тебе, что дальше. Утром он уходит собирать травы. Иногда — на полдня. Иногда — на три. Иногда приходит раненый. Иногда — с новой игрушкой. — Голос его дрожал.
— Ты и Снежная — не первые. Но… может, вы будете последними. — Он посмотрел на неё. — Если что-то изменится. Если кто-то решится.
Тишина. Где-то за окном пели птицы — редкое напоминание, что мир снаружи ещё жив.
Амфи посмотрела на него внимательно. Не было в её взгляде прежней силы, но и сломленности тоже. Что-то внутри всё ещё держалось.
— А ты? — спросила она. — Решишься?
Шорох замер. Он не знал, что ответить.
Шорох не сразу ответил. Его хвост нервно дёрнулся, будто сам выбирал — бежать или остаться. Глаза, такие же тёмные, как пол у башни, смотрели мимо Амфи, в пустоту, будто искали там силу.
— Не знаю, — наконец прошептал он. — Я так долго был частью этого места… Что, если я забыл, как быть другим?
Амфи поднялась, подошла к решётке, близко, почти вплотную. Её шерсть была взъерошена, на морде — остатки еды, но в глазах теперь вспыхнула живая искра. Глухая, слабая, но упрямая.
— Ты не забыл. Ты просто боишься, — произнесла она тихо, но твёрдо. — Я тоже боюсь. Я дрожу внутри от каждого его шага. Я ненавижу это чувство. Но я ещё помню, кто я.
Шорох сглотнул. Он опустил голову.
— Ты говоришь, как будто всё просто. Но здесь… всё не так. Башня не пускает тех, кто с мечтой. Она ломает. Мягко. Медленно. А потом ты сам просишь цепь, потому что без неё страшнее.
— Тогда пусть боится он, — Амфи резко заговорила, дрожащим от ярости голосом. — Потому что мы помним. Потому что даже если тело в клетке — разум не его.
Тишина легла густо, как пыль. Слышно было, как трещит внизу старая печь. С улицы доносился звук крыльев — может, птица. Может, не птица.
Шорох поднял взгляд. Впервые за весь разговор — прямо в её глаза.
— Если он узнает, что ты так думаешь — он убьёт тебя.
Амфи смотрела неотрывно.
— Тогда пусть попробует.
Шорох медленно вдохнул. Он будто смотрел на огонь, который думал давно потух. Но пепел шевелился. Под ним всё ещё горели угли.
— Я принесу тебе воды, — сказал он глухо, встал. — И, может быть… завтра, если он уйдёт надолго… Я расскажу, где хранятся ключи.
Он развернулся. Но на полпути обернулся.
— Спасибо, что назвала меня не рабом, а живым.
И ушёл.
Драконье Крыло вернулся под вечер. Дверь в башню открылась с протяжным скрипом, и в комнату ворвался запах свежей земли, влажных листьев и чужого пота. Его крылья были опущены, лапы уставшие, движения медленные и резкие, будто каждый шаг напоминал ему о прожжённых часах поисков. Он швырнул на стол узел с листьями и стеблями — они рассыпались в разные стороны, будто не желали служить.
— Мало, — прошипел он самому себе и сел на край кровати. Глаза полузакрыты, дыхание шумное, грудная клетка тяжело поднималась. Он не сразу заметил, как из тени бесшумно вышла Снежная. Её шерсть была приглажена, взгляд — отстранённый, холодный, но во взгляде мелькало что-то ещё. Что-то, что он не сразу понял.
Она наклонилась к его уху и шепнула. Тихо. Почти ласково. Слова обволакивали, как яд под бархатной тканью.
— Она разговаривала с Шорохом. Долго. Она пыталась разбудить в нём силу. Она верит, что сможет выжить без тебя. Она помнит, кто она…
На миг комната застыла. Пламя в лампе на стене дрогнуло и замерло. Драконье Крыло поднял голову. Его глаза вспыхнули зеленовато-синим светом — зловещим, почти колдовским. Рёв, вырвавшийся из его груди, был нечеловеческим — грубым, звериным, раскалывающим воздух. Башня отозвалась глухим эхом, и даже стены, казалось, чуть сжались.
Он резко встал, но не подошёл ни к Снежной, ни к клетке. Просто стоял. Тяжело дышал. Смотрел на решётку, где сидела Амфи. А потом — замолчал. Взгляд стал задумчивым, хищным. Гнев сменился чем-то более опасным — хладнокровием.
Он не сказал ни слова. Только резко отвернулся и начал раскладывать травы по ящичкам, медленно, точно, будто каждое движение вырезало в воздухе новые законы.
Амфи сидела в углу, будто вросла в пол. Шорох давно ушёл, клетка вновь была заперта, а Драконье Крыло молчал. Но молчание пугало больше любых слов. Его рёв, этот звериный гнев, будто прошёл сквозь её кости и оставил там дрожь.
Он знает. Снежная… она рассказала.
Амфи прижала уши и прикусила губу, сдерживая всхлип. Что она сказала? Всё? Или только часть?
Глупая. Я же знала, знала, что он сломает меня, если я покажу хоть искру надежды. Но всё равно пыталась говорить с Шорохом. Хоть с кем-то. Хоть чуть-чуть быть собой.
Она сжала лапы. Боль в животе напоминала о том, как она ела с пола. Гордость, остатки свободы — всё стало мутной лужей под лапами Хозяина.
Я сказала: «ты мой господин».
Горечь поднялась в горле. Хотелось выть. Но если завоет — накажет.
Ты сильнее меня… но я всё ещё жива. Я всё ещё — Амфи.
---
Снежная стояла у стены, смотрела, как он раскладывает травы. Ни звука. Ни движения лишнего. Она видела, как дрожали его лапы, хотя он пытался казаться спокойным. Видела, как вздулись жилы на его шее, когда она шептала.
Я же просто сказала правду… Ты должен знать, что она не сломана. Пока не сломана. Я помогаю тебе. Я полезна. Я нужная. Не просто ещё одна бывшая с крыльями.
Снежная отвернулась от Драконьего Крыла. Сердце стучало быстро.
Ты не видишь? Я делаю это не только ради себя. Я выжила дольше всех. Я знаю, как быть нужной. Я знаю, как остаться рядом. Если она сломает тебя изнутри, ты разрушишь всё, а значит — и меня.
Она смотрела на решётку и на кошку внутри.
Прости, Амфи. Ты выглядишь сильной. Но я хочу жить. А он — единственный, кто здесь решает, кто живёт, а кто — просто мясо на полу.