Телохранитель | +18

Комментарий автора: Девочки, читайте, пожалуйста, внимательно. Чтобы потом не было ко мне вопросов: "А почему так?". Потому что вот...

Ранее

12 лет назад (После событий в Мексике)

Кабинет психиатра доктора Сильвии Хэллоуэй

В дверь кабинета постучали.

— Доктор? Ваш пациент прибыл.

Хэллоуэй подняла взгляд. Дверь открылась, в проёме показалась её помощница.

— Проводите его, — спокойно сказала доктор, и помощница кивнула в ответ.

Дверь распахнулась шире, пропуская внутрь мужчину в военной форме.

— Лейтенант Райли, — коротко поприветствовала Хэллоуэй, кивком указывая на диван напротив. — Присаживайтесь.

Он не ответил, просто шагнул ближе. Высокий, с сильными, длинными ногами, двигался уверенно. На голове — берет, аккуратно подогнанный под форму. Одежда сидела безупречно: военный костюм с начищенными до блеска ботинками, подтянутый ремень, ни одной складки на ткани.

— Кофе, чай? — предложила она, выдержав нейтральный тон.

— Нет.

Его голос был низким, глухим, с лёгкой хрипотцой.

Он сел на диван напротив. Спина прямая. Плечи напряжены. Он не сутулится – сидит жёстко, будто скован. На первый взгляд — спокойный, но доктор знает, как выглядят замороженные эмоции.

Некогда удивительно красивое лицо сейчас было изрезано шрамами. Некоторые только-только зажили, оставляя грубые, красноватые рубцы, другие, глубже, навсегда врезались в кожу, растягивая её тонкими, бледными линиями. Один шрам тянулся от скулы к углу губы, делая его улыбку, если бы она вообще появилась, хищной и неестественной. Другая неровная полоска пересекала лоб, уходя к виску, будто отметина от старого, жестокого удара.

Но страшнее всего были не шрамы.

Его лицо выглядело так, словно принадлежало другому человеку, и теперь от юноши с фотографии не осталось ничего.

Взгляд, выражение, напряжение в чертах — всё указывало на глубокие психические изменения. В пустоте глаз читалась не просто усталость, а что-то более серьёзное — отсутствие эмоционального отклика, внутренняя отстранённость.

Будто за привычными физиологическими реакциями скрывалось нечто вытесненное, подавленное, но не исчезнувшее.

Такое впечатление, будто между фотографией, что лежала в его деле, и этим мужчиной, сидящим напротив, прошел не год — десятилетия. Такие характерные изменения возможны, если за этот короткий период времени его личность подверглась глубокой трансформации, сформированной продолжительным стрессом, насилием и изоляцией.

От прежнего солдата остались лишь физические параметры, но выражение лица, взгляд, осанка — всё указывало на пережитый опыт, который не проходит бесследно.

— Лейтенант Райли, меня зовут доктор Хэллоуэй. Я...

— Я знаю, кто вы.

Он перебивает. Не из дерзости — из желания сократить ненужные слова. Он уже хочет уйти.

— Хорошо. Тогда приступим.

Она открывает папку с его личным делом, смотрит на него поверх листов.

— Как вы себя чувствуете?

Райли медленно переводит взгляд на неё. Долго не отвечает.

— Вопрос глупый? — спокойно уточняет она.

— Нет. Бессмысленный.

— Объясните.

Он подаётся вперёд, наклоняется, упираясь локтями в колени. В приглушённом свете его взгляд кажется чёрным, как сама бездна.

— Как я себя чувствую? — повторяет он, растягивая слова. — Я чувствую, что... сижу в тёплом кабинете, где нет ни пуль, ни петли, ни дыма, ни дрели, которая сверлит чужие кости.

Он делает короткую паузу, почти задумавшись, прежде чем снова посмотреть на неё.

— Я чувствую, что разговариваю с женщиной, которая хочет понять, что у меня в голове.

— Верно.

— И меня это заебало.

Кулак Райли с силой обрушивается на журнальный столик. Не в истерике, не в приступе неконтролируемой злости — это что-то другое. Напряжённое раздражение, которому он не даёт выхода. Треск расщеплённого дерева нарушает тишину кабинета.

Доктор не вздрагивает.

Он смотрит на неё пристально, прищурившись, будто ждет реакции.

— Вам не нравится, когда копаются в вашем сознании, верно?

Райли усмехнулся.

— Я служил в спецназе. Нас учили держать язык за зубами.

Доктор медленно закрывает дело, складывает ладони в замок.

— Вы не на допросе, Саймон. Я могу вас называть по имени?

— Нет.

— Хорошо. Лейтенант, я ваш врач. И я на вашей стороне даже больше, чем вы думаете. Я не здесь, чтобы создавать вам преграды, и не для того, чтобы судить. Моё дело — помочь вам понять, как вернуться к жизни, не потеряв самого себя. Вы пережили то, что выходит за грань человеческого опыта. И если это оставило след — это не слабость. Это просто факт.

Райли резко откидывается назад, скрещивает руки на груди.

— Я не болен.

Она спокойно встречает его взгляд.

— Вы уверены?

Его пальцы сжимаются. В глазах проскакивает что-то опасное, но он молчит.

— Лейтенант, — голос Сильвии ровный, профессиональный, но не мягкий. — Я видела сотни солдат после плена. Знаете, что с ними было?

Он молчит.

— Одни не спали годами. Другие захлёбывались паническими атаками. Третьи пытались вырезать из себя остатки прошлого ножом.

Райли смотрит в точку на столе.

— У кого-то начинались глюки, мании, зацикленности. Кому-то мерещились мёртвые друзья.

Он резко втягивает в себя воздух. Его ноздри раздуваются. Он отводит взгляд.

— Кто-то просто не вернулся. — продолжает доктор. — Они шли в самый разгар боя без брони, без шлема, потому что умирать было легче, чем жить.

Лейтенант медленно переводит взгляд на неё.

— Это не про меня.

Доктор не улыбается.

— Я надеюсь, это так.

Тишина.

— Ваша цель — вернуться в армию.

Он мгновенно кивает.

— Но без терапии вы не получите допуск.

Мускул дёргается на его щеке.

— Это мой единственный шанс, верно?

— Верно.

Он долго молчит.

Потом медленно наклоняется вперёд.

— Ладно, доктор. Я согласен.

— Расскажите о себе немного.

Он закатил глаза.

— Вы и так всё знаете, доктор. Всё записано в моём деле.

— Да, здесь записаны общие сведения - имя, звание, рост, вес до и после, Ваше физическое состояние при поступлении в ОВС. Но я предпочитаю видеть за страницами — людей.

Он молчал. Смотрел в никуда.

— Что вы хотите знать?

— В двадцать лет у вас уже было звание лейтенанта. Это большая редкость, которая вызывает уважение. Насколько мне известно, спецназ SAS набирает только из действующих военных с как минимум тремя годами службы. А это значит, в шестнадцать лет вы пошли в армию, в качестве обычного солдата. Поправьте меня, если я не права.

— Вы правы.

— Звание лейтенанта вам предоставило управление после... того, как вы оказались в ОВС. Цитирую, — она открыла дело на нужной странице. — «Проявили исключительную стойкость в условиях продолжительного боевого стресса, продемонстрировали приверженность присяге и боевому братству, не допустили компрометации данных, представляющих стратегическую ценность».

Она перевела взгляд на него.

Райли молчал.

— Мне это нужно как-то прокомментировать?

— Не обязательно.

— Хорошо.

— Имея такие таланты, почему после прохождения подготовки в армии, вы не пошли по офицерской программе? Вы могли бы поступить в Королевскую военную академию.

— Я посчитал, что на поле боя от меня толку больше, чем в кабинете. Разбирать бумажки и выслушивать болтовню тех, кто никогда не держал оружие в руках — не по мне.

Доктор Хэллоуэй кивнула.

— Пройдёмся по некоторым вопросам. Вас тревожат бессонница?

— Да.

— Кошмары?

— Да.

— Как часто?

— Каждую ночь.

— Вы едите? Аппетит есть?

— Да.

— Вам трудно сосредоточиться?

— Нет.

— Бывает ли, что вы теряете ощущение времени?

— Иногда.

— Случается ли, что вас беспокоят неожиданные воспоминания?

— Да.

— Как часто?

— Достаточно.

— Вы избегаете каких-то мест, звуков, запахов?

— Бывает.

— Каких?

— Не хочу об этом.

— Бывает ли, что вы чувствуете... как бы это сказать... отчуждённость от самого себя?

Он помедлил с ответом.

— Да.

— Как это выражается?

Райли задерживает дыхание, потом медленно выпускает воздух. Хэллоуэй отмечает мельчайшую перемену: он впервые начинает нервничать. Пятка его ботинка едва заметно отбивает короткий, почти неслышный ритм по полу

— Иногда... слышу свои мысли как чужие.

Ещё одна пауза.

— И не всегда уверен, чьи они.

Хэллоуэй медленно кивнула, оставляя тишине место, чтобы его слова успели улечься. Потом спокойно, мягким тоном, почти как будто называет очевидные вещи:

— Это должно быть изматывающе... жить в такой неуверенности.

Она выдерживает ещё паузу, следя за ним.

— А когда это началось? Вы помните первый момент, когда почувствовали это? Если хотите... можете рассказать об этом. Только если хотите.

Тишина в кабинете, кажется, становится даже тише, чем раньше. Часы на стене отсчитывают мгновения.

Взгляд Райли по-прежнему уходит куда-то за рамки кабинета. Пальцы руки на секунду крепче сжимаются в кулак, будто он пытается удержать что-то ускользающее.

— Иногда... — говорит он негромко. Сейчас он рассказывает не ей, а самому себе. — Иногда я просыпаюсь и не знаю, кто из нас открыл глаза.

Он моргает, сухо сглатывает.

Хэллоуэй чуть наклоняет голову. Она подбирает слова осторожно, чтобы не разрушить эту хрупкую ниточку откровенности.

— А этот... тот, кто открывает глаза, — вы... его как чувствуете? — голос её звучит мягко. — Он вызывает у вас страх? Радость? Или... может быть, что-то другое?

Она не называет это вторым я. Не приклеивает ярлыков. Только оставляет пространство для того, как он сам ощущает это внутри.

Райли медлит. Тень скользит по его лицу. Он смотрит сквозь кабинет, как будто видит что-то за его стенами.

— Сначала был страх, — признаётся он наконец. Голос будто бы ниже становится. — Потом злость. Потом я привык.

Небольшая пауза.

— А теперь... — он медленно выдыхает. — Теперь я бы сказал... уважение.

— Уважение? — спокойно уточняет она.

Он кивает едва заметно.

— Потому что он делает то, что я не могу. И не задаёт лишних вопросов.

Тишина повисает между ними, как занавес, а потом Хэллоуэй чуть наклоняет голову, давая Райли пространство для паузы. Она не спешит, даёт ему договорить внутри себя ту мысль, которая ещё не была высказана вслух.

— Вы упоминали кошмары. Они повторяются?

— Да.

— Одни и те же?

— Иногда.

— В них присутствуют люди из вашего прошлого?

— Да.

— У вас есть что-то, что помогает вам успокоиться?

— Нет.

— Если что-то идёт не так, вы можете попросить о помощи?

— Нет.

— Почему?

— Потому что не вижу в этом смысла.

Я приподняла бровь. Он спокойно дополнил ответ:

— Никто не поймёт.

— Вы сказали, что кошмары приходят каждую ночь. Это вас беспокоит?

— Нет.

— А если бы они прекратились?

— Я бы удивился.

Доктор отпила воды из стакана, давая себе пару секунд, чтобы подобрать слова.

— Я могу вам задать вопрос, касающийся вашей сексуальной жизни? Напоминаю, что я ваш врач, а не собеседник или друг.

— Задавайте.

— Сексуальные предпочтения?

— Гетеро.

— Проблемы с потенцией?

— Нет.

— Вы можете сказать, что находите женщину привлекательной?

Райли чуть склонил голову, прищурившись.

— Позвольте, я перефразирую, доктор. Вы хотите спросить, насиловали ли меня в плену? Ответ: нет... должно быть, нет. Я не читал свои медицинские отчёты, в отличие от вас. Следующий вопрос: изменилась ли моя ориентация? Кажутся ли мне женщины красивыми? — он ухмыльнулся, холодно. — Я просто трахаю тело. Это снимает напряжение.

Он опустился в кресле, не сводя с неё взгляда.

— Что ещё вы хотите знать, доктор Хэллоуэй?

Доктор знала, что слова могут быть оружием не хуже, чем пули. Термины "плен", "пытки", "насилие" — слишком прямолинейны, слишком опасны. Они вонзаются в сознание, возвращая пациента в самое пекло травмы, заставляя мозг переживать всё заново. Это риск — спровоцировать неконтролируемую реакцию. Агрессию, паническую атаку, полное закрытие в себе.

Диалог с такими пациентами – это хождение по минному полю. Любое неверное слово — и защитные механизмы встанут стеной, а доверие будет потеряно. Она не могла этого допустить. Не с Райли.

— Ваши воспоминания о ... том, что произошло... Они отрывочны? Или последовательны?

— Я помню всё.

— Всё?

— Да. — его челюсть напряглась. — Мне кажется, что всё.

— Кажется?

Он не ответил.

Доктор Хэллоуэй слегка наклонила голову, внимательно наблюдая за его реакцией.

— Вы готовы обсудить произошедшее в Мексике?

— Нет, — ответил категорично, сжав челюсти. Его лицо побледнело.

— А что насчёт эмоций? Они сопровождают воспоминания?

— Разве это имеет значение?

— Имеет. Иногда сознание может ограждать нас от пережитого.

— Что это значит?

— Это значит, что воспоминания могут отступать на задний план, но эмоции... они остаются, — спокойно пояснила Хэллоуэй. — Даже если вы не хотите видеть картину целиком, чувства могут прорываться сквозь защиту разума. Боль, ощущение безысходности, одиночества, брошенности, страх, злость. Иногда — даже вина. Всё это способно настигать неожиданно, в самых разных формах.

Она сделала паузу, внимательно следя за его реакцией.

— Мы можем не помнить детали, но тело и психика помнят. Всегда.

— Что ж, — он откинулся назад. — Возможно.

— Кто вы, Райли?

— Что это за вопрос, нахрен?

— Я не о вашем воинском звании или службе. Кто вы, когда бой окончен? Когда вокруг тишина?

Он молчал дольше обычного. Веки с длинными ресницами опустились.

— Человек, который делает то, что должен.

— А когда этот человек остаётся наедине с собой... кто тогда рядом с ним? — она снова осторожно ступила на ту самую зыбкую территорию, где они уже были не вдвоём: где их было трое.

Взгляд Райли дёрнулся. Лицо напряглось. Но вместо ответа он рассмеялся — коротко, сухо.

— Вам не понравился бы ответ, доктор.

— Это не вопрос нравится или нет. Это вопрос понимания.

Райли как-то хищно ухмыльнулся, отчего шрам у его губ изогнулся, преображая лицо практически в оскал.

— Понимания? Вы, доктор, правда думаете, что можете понять? Что ваши учёные степени, дипломчики на стенах и уютный кабинет с лампой дадут вам хоть малейшее представление о том, с чем приходится сталкиваться тем, кто приходит сюда и усаживается на ваш кожаный диван?

Он чуть подался вперёд, тень упала на его лицо. Ей впервые стало жутко. И даже страшно.

— Что, перечитали статейки про ПТСР и теперь считаете себя знатоком человеческой боли? Давайте, расскажите мне, доктор, что там ваши учебники говорят про дрель, про трупный запах, про песок, который скрипит на зубах, когда ты задыхаешься под землёй.

Он прищурился, оглядывая её с головы до кончиков туфель, торчащих из за стола, прежде чем усмехнуться ещё раз — коротко, безрадостно.

— Мы закончили.

— Время сеанса ещё не подошло к концу, но если вы хотите закончить раньше, то я не имею никаких выражений.

— Хорошо.

Райли встал с дивана. Доктор Хэллоуэй вытянула руку к столу и протянула ему бланк с рецептом.

— Следующий визит через три дня, лейтенант, — напомнила спокойно. — И я вам выпишу это.

Он скосил взгляд на бумагу и на баночки рядом, как на вражеский арсенал.

— Что это? — спросил резко. — Таблетки для психов? Хотите сделать из меня овоща?

— Таблетки от бессонницы.

Он смотрит на неё пару затяжных секунд, как будто взвешивает: раздавить сарказмом или оставить в покое.

Потом отвернулся, забрав бланк двумя пальцами.

— До свидания, доктор Хэллоуэй, — отчеканил он.

— До свидания, лейтенант Райли.

Он вышел за дверь.

Пометка в заключении:

Диагностические наблюдения:

Категорический отказ от обсуждения пережитого.

Склонность к агрессии: подтверждена.

(Однако вспышки не носят хаотичный характер. Райли контролирует уровень своей злости, но применяет силу как инструмент воздействия. В данный момент воспринимает собеседника как препятствие или раздражитель. Отмечается выраженная тревожность)

Пеперсонализация. Степень: пока неизвестная. Требуется наблюдение.

(Пациент дистанцируется от переживаний)

Диссоциативное расстройство личности (возможное расщепление "Я")

(Наблюдаются фрагментация личности, внезапные эмоциональные сдвиги, отделение личных переживаний.

Возможна защита психики путём отделения травматических воспоминаний и формирования альтернативного восприятия себя в ситуации угрозы.)

Опасен в случае дестабилизации психоэмоционального состояния.

ОБЯЗАТЕЛЕН К ДАЛЬНЕЙШЕМУ НАБЛЮДЕНИЮ.

Доктор Хэллоуэй закрыла папку. Пальцы на мгновение задержались на твердой обложке, как будто хотела что-то добавить, но вместо этого лишь слегка прижала её ладонью и отложила в сторону.

В кабинет заглянула её помощница — Салли Димбрук, стажёр-психолог, практикующая в университете. Аккуратно убрала со стола стакан воды, подошла к окну и распахнула его, впуская в комнату свежий воздух.

— Сложный пациент? — осторожно спросила Салли, оглядывая папку с красной пометкой «Обязательно к наблюдению».

Доктор Хэллоуэй чуть прикрыла глаза, позволив прохладному воздуху коснуться лица.

— Салли, вы же проходили диссоциативное расстройство личности? — спросила Хэллоуэй. — На последнем курсе у вас уже был опыт с подобным диагнозом.

— Да, — уверенно кивнула ассистентка. — Нарушение целостности восприятия себя, памяти, идентичности и восприятия окружающей реальности. Пациенты могут испытывать утрату связи с собственными мыслями, воспоминаниями, иногда ощущать себя как бы со стороны... Наблюдаются фрагментация и утрата контроля над поведенческими актами.

— Всё верно, — одобрила Хэллоуэй, отложив ручку и подняв на Салли внимательный взгляд. — Но есть ещё кое-что.

Она сделала короткую паузу, подбирая слова.

— Диссоциативное расстройство личности опасно тем, что если слетят сдерживающие факторы, возникает фиксация на внешнем объекте. На том, который оказался спусковым крючком.

Салли нахмурилась, но промолчала, ловя каждое слово.

— Высокая степень эмоциональной вовлечённости, — продолжила доктор. — Склонность к одержимости. И тогда вся его приручённая сила, направленная наружу, может замкнуться на одном человеке.

Она сделала едва заметную паузу, мысленно прокручивая возможные последствия.

И если это произойдёт...

Эта одержимость станет всепоглощающей. Страшной в своей глубине, нечеловеческой по ярости. Она не оставит для него ничего, кроме объекта этой фиксации.