30 Им. Зейн.
В этом году все по-другому. Никаких купленных в последнюю минуту подарков, никаких оставленных на последний момент приготовлений. Нет. Этот Новый год другой. Этот Новый год особенный. Наш первый Новый год вместе.
Мы не идем ни на одну из миллиона шумных вечеринок, куда тебя пригласили, мы остаемся в полупустой квартире, куда переехали пару недель назад. Здесь все еще пахнет невысохшей краской и новой мебелью, но здесь мы дома.
Когда на улице становится темно и шумно, в нашем гнездышке по-прежнему спокойно, тихо и тепло. Этот Новый год станет особенным, ведь я встречу его в твоих объятьях. За окном – другой мир, с криками, громкими поздравлениями и весельем, а мы – словно в вакууме собственного счастья. И мне так хорошо, потому что ты рядом. Ты так близко, что я могу чувствовать тепло твоего размеренного дыхания, и это делает меня счастливой.
Негромко работает маленький телевизор, на экране мелькают финальные кадры рождественской мелодрамы, названия которой я даже не помню. Мы вдвоем под теплым клетчатым пледом, что позавчера нам подарила твоя мама. Я держу в руках огромную чашку какао с маленькими кусочками зефира, теплая жидкость приятно греет ладони. Запах напитка щекочет ноздри, я едва скрываю улыбку.
Ты внимательно смотришь в экран, создавая иллюзию вселенской заинтересованности в глупом фильме. Я изо всех сил пытаюсь скрыть нежную улыбку; смотрю на тебя, не переставая удивляться тому, насколько же ты красив. Серьезно, Зейн, нечеловечески красив. Тебе так идет теплая фланелевая рубашка в клетку, в ней ты такой домашний, что начинаешь походить на любимого плюшевого медведя, которого хочется обнимать всю ночь.
Минутная стрелка часов неумолимо движется к двенадцати. Отставляю какао на прикроватную тумбочку и прижимаюсь к тебе. Моя голова покоится на твоей груди, ты молча обвиваешь мои плечи руками, прижимая еще ближе к себе. Тишину нарушают только негромкие реплики персонажей. Но нам не нужны слова, все и так понятно.
Ты прикасаешься губами к моей растрепанной макушке – и это даже не поцелуй, в общем-то, это жест, в который ты вкладываешь всю свою заботу по отношению ко мне. По позвоночнику пробегает рой мелких мурашек – и это ты тоже замечаешь. Я не вижу твоего лица, но знаю, что сейчас твои губы расплылись в улыбке.
Прижимаюсь щекой к вырезу на твоей рубашке, к теплой коже твоей груди, чувствуя постоянные импульсы твоего сердцебиения. Если бы можно было заморозить этот момент и переживать его снова и снова целую жизнь, я бы согласилась, не раздумывая.
Целую тебя в выступающую ключицу и сразу чувствую реакцию твоего тела. Оставляю еще один поцелуй, обнимая тебя одной рукой, а другой переплетаю наши пальцы. Мне никогда в жизни еще не было так тепло и уютно рядом с кем-то. Слышен тихий ход часов. Через несколько секунд я чувствую твое дыхание на своей шее – отчего-то кожа там становится сверхчувствительной с твоим приближением.
– С Новым годом, родная, – едва слышно шепчешь ты, почти невесомо касаясь своими мягкими губами прозрачной кожи на моей шее. Я лишь задерживаю дыхание: нет сил даже дышать. Эта твоя пытка такая сладкая, что я моментально перестаю соображать.
Поднимаю взгляд на часы – стрелки сошлись. Новый год наступил. Новые 365 дней счастья с человеком, которого я люблю так, что от его прикосновений волосы на загривке шевелятся. Это магия, не иначе.
– С Новым годом, Зейн, – выдыхаю ему в ключицы. Его кожа такая теплая и мягкая, что ее хочется целовать, не отрываясь ни на секунду. Но он все же отвлекает меня, приподнимая пальцами мой подбородок, заставляет взглянуть в черные бездонные глаза моего личного самоубийства.
Они такие глубокие, что в них утонешь, независимо от того, насколько хорошо умеешь плавать. Это черные влажные глаза ребенка, в которых сексуальность мужчины, надежность, уверенность и любовь. И я погибаю и возрождаюсь каждый раз, когда смотрю в эти глаза. Зейн, в роднике твоих глаз и виселица, и висельник, и веревка.
Мимолетный контакт глазами, а потом – первый в этом году поцелуй. Мягкий, почти неуловимый, но сладкий и такой запоминающийся. Наступила первая из 365 чистых страниц, на которых мы вместе напишем свое счастье.
Полумрак нарушает только свет пары свечей, звук телевизора давно утих. В этой комнате есть только ты и только я. И мы как будто в вакууме собственного счастья, от которого нам никогда не задохнуться, ибо оно для каждого из нас – кислород.