30. Хоккей.
«Но я не хочу быть ни в одном месте, кроме этого...» — Lana Del Rey — Burning Desire.
Я ничего не знаю о хоккее.
Именно эта мысль отразилась в голове, когда Рэй провёл меня, сжавшуюся и припечатанную к нему, через целую толпу фанатов. Сегодня именно он был ведущим, так что я также ещё думала о том, что сама бы ни за что не пошла на такое мероприятие; пусть раньше я любила потолкаться на вечеринках, но сейчас уже не особенно ощущала потребность в массовках — жизнь делает так со всеми.
Ты просто устаешь от шума.
В такой обстановке казалось, что каждый норовит как можно сильнее наступить на края обуви, толкнуть погрубее или даже задать вопрос без контекста: так делали плотненькие мужички в форменных кофтах джерси, размахивающие флагами и шарфами, прямо как показывали по телевизору.
— А где Аманда? — спросила я погромче, когда мы уже шли через широкий проход, выводящий на трибуну, уже почти заполненную.
— Уже ждёт. Она приехала с Ником.
Я кивнула самой себе. Сейчас, когда к шуму толпы добавился ещё и гул из динамиков, окружающих стадион, мне казалось, что я попала в самый настоящий репортаж о спортивных достижениях местных команд: такие часто беззвучно показывались в кофейнях, барах и даже на билбордах в перерывах между рекламой.
До этого момента всё казалось мне киношным: вот они, счастливые ребята, может даже студенты, улыбающиеся до ушей, машут «Камере Поцелуев», когда их лица отображаются на огромных экранах. Такие искренние, покрасневшие от стеснения, но всё-таки целующиеся для толпы.
Рэй аккуратно сжимает мою ладонь и смотрит с наивным, почти родительским волнением; чуть поджав губы, он проводит меня через заполненные места и показывает на свободные.
— А теперь можешь просто привыкнуть к этому гулу... — улыбнувшись, Лафферти взъерошивает волосы и расслабленно падает рядом со мной.
Я присела, рассматривая заполненное многообразное людских силуэтов. Лёд на площадке был мутным, но броским из-за обилия рекламных слоганов и брендов; из динамиков играла знакомая композиция из ранних 80-х, а разговоры вокруг смешались воедино.
Спустя несколько секунд я наконец-то обвыклась и смогла различать что-то отдельное; звон пивных бутылок, отдаленный смех детей, бегающих на первых рядах друг за другом, пока родители пытаются поймать их и усадить обратно; несколько кричащих, ходящих между секциями продавцов колы и хот-догов...
Есть сегодня больше не хотелось. Рэй осматривал трибуны в поисках чего-то, и я ненароком приземлилась лицом прямо в его предплечье. Громко замычала и попыталась понять, что именно со мной не так: отчего-то резко задрожали руки и прошибло потом. Я чувствовала себя так, словно скоро слягу с простудой.
— Эй, что такое? — Лафферти одобрительно обнял меня, придерживая за локоть, — Переживаешь?
— Не понимаю. Просто как-то резко стало не по себе.
Он тяжело вздохнул и достал мобильный, отвечая на звонок.
— Да, мы уже ждём. А вы? А, вижу.
Я поморгала, поправляя волосы и невольно замечая, что перед глазами на долю секунд всё расплылось, будто я слишком сильно их тёрла. В целом, стоило пару раз глубоко вдохнуть и выдохнуть — и стало лучше. Прочистилась голова, и всё это даже несмотря на целый сборник окружающих звуков.
— Как дела-а-а? — протянула Аманда, показываясь передо мной в спортивном костюме, совсем без макияжа и с распущенными волосами, падающими на плечи, — Ты чего бледная? Всё в порядке?
— Давно не была на людях! — оправдавшись, я поднялась и обняла её, вдруг понимая, что ощущаю себя ещё лучше, словно меня в моменте уверили в том, что всё в порядке, — Как доехали?
- Отлично! Но пробки...
Мне не стало удивительно то, что Рэй так распределил нас: Николас забрал Аманду, потому что ему ближе, а сам Лафферти — меня, потому что хотел поговорить. Я бы обсудила с ним ещё больше моментов, но пока не понимала, как начать разговор: фигура водителя семьи стала в голове первоочередным делом, но мысли о нём давались лопатой по мёрзлой земле.
Проще говоря — мне было тяжело.
— Рэй, оставь мне место с Оливией! — попросила почти командным тоном Аманда, а Лафферти на её просьбу лишь лучезарно, как он умеет, заулыбался.
Эту улыбку я ни с чем спутать не смогла — дежурная, но искренняя вещь, которая появлялась на лице Рэя лишь в исключительных случаях.
— Для тебя всё, что угодно! — двинувшись влево, он поменялся местами со мной, так что теперь мы располагались в следующем порядке: Рэй, Аманда, я и Николас.
Я замерла в моменте, чуть отходя в сторону; Николас прошёл к самому последнему месту и посмотрел на меня; немного растрёпанный, словно проснулся лишь час назад, он всё-таки мягко улыбался и давал мне какой-то странный, почти ощутимый в воздухе заряд.
— Не пугают тебя такие места? — спросил он, намекая на ступор, который схватил меня всецело и мгновенно.
— Нет, я задумалась.
— Сегодня можно не думать. Я разрешаю. — отпустив последнюю фразу с усмешкой, Буш почесал затылок и поднял брови.
Усевшись рядом, я не могла перестать смотреть на Николаса. Что-то во мне шептало о том, что сегодня всё воспринималось нами иначе: будто черты его лица перестали быть серьёзными, а волосы стали мягче — разметанные, совсем без причёски или какой-то укладки. Он был похож на старшего брата любого из нас, который только и делает, что хватает подмышку и трёт затылок.
— Я поспал два часа. — тихо сказал Буш, и тогда я почти провалилась под землю, осознав, что смотрю на него уже чуть нахмуренно, — Выгляжу чудесно, правда?
— Да. Чудесно. — я кивнула.
В футболке и чёрной кофте с капюшоном, простых штанах карго, с небрежной щетиной и аккуратной, почти незаметной усталостью, он притягивал взгляд настолько, что я даже не стала извиняться.
Где-то глубоко в себе мне стало стыдно; этого никуда не деть, ведь на безымянном пальце левой ладони у меня блестело обручальное кольцо. Оно тяжёлым грузом давило, словно весило несколько тонн. Спрятав руки в карман толстовки, я повернулась к Аманде.
Они с Рэем обсуждали игроков, и я слышала потуги в голосе подруги: она готовилась к этому матчу, искала информацию про команду, но во взгляде Лафферти, который я поймала чисто случайно, я не увидела ничего, кроме искреннего восхищения. Он прекрасно понимал, что ни я, ни Аманда не смыслим в хоккее совершенно ничего, но интересовало другое.
Он смотрел на неё так, как родитель смотрит на ребёнка, рассказывающего о чём-то, увиденном впервые: бабочку, севшую на забор в саду или же сделанном в школе химическом опыте — самом первом.
Может, я бы смотрела так на Николаса, если бы была смелее. Если бы, наверное, фантомная боль на безымянном пальце не пыталась свести меня с ума. А ещё — если бы была ясность в личной жизни.
Аманда закончила говорить, а потом повернулась, перекинула руку через мою спину и положила на плечо. Наклонившись к уху, она шепнула:
— Он мало спал, машину вела я... А ещё мне кажется, что он выпил...
Конечно, Николас не услышал бы её слов, даже если бы наклонился прямо к нам. Я сделала вид, что не удивилась, но на деле в моём мире с хрустом ледяной корочки появилась ещё одна трещина, напоминающая о том, что теперь я знакома не только с «водителем».
Теперь я знакома с Николасом — самим им, а не только оболочкой, что возит меня от работы до дома и наоборот.
Я бы тоже не отказалась выпить.
Посмотрев на Аманду, я скривила губы и едва сдержалась от улыбки; девушка, широко открыв глаза, была похожа на обезумевшую, но глубоко счастливую чаровницу.
— У тебя телефон звонит? — нахмурилась она, и только тогда я услышала едва достающую до ушей музыку, а потом — жужжание вибрации.
— Да.
Я достала мобильный и непонимающе уставилась на экран: мне звонил Джонатан, вдруг решивший ворваться в вечер вместе с грохочущими голосами диктора и комментатора: мужчины громогласно заговорили в унисон, заставив стадион заверещать.
— Пошёл он к чёрту. — шепнула я, убирая телефон и сбрасывая вызов.
Мне пришлось поправить толстовку и передать телефон Аманде, и та без лишних вопросов положила его в собственную мастерку, застегивая карман. Почему-то захотелось верить, что так я не только обезопашу себя от потенциального скандала, но и научу супруга выдержке.
Столько молчать и явиться из своего Нью-Джерси в такой ответственный момент? Увидев мою встревоженность и, кажется, прочитав на лице искреннее раздражение, подруга прижалась щекой к моей и довольно кивнула в сторону ледового катка: там уже выстраивались в ряды обе команды.
Я хотела забыть про звонок мужа. Хотела бы послать его прямым текстом, и всё это возрождало во мне странные и жуткие мысли. Правдивы они были или же нет, пока понять я не могла.
Мне просто требовалась какая-то разрядка, и тогда я почувствовала, как тёплые пальцы поправляют мой капюшон; проходятся от линии роста волос чуть ниже, поддевая тонкую цепочку с подвеской, мягко и ненавязчиво дотрагиваясь до кожи.
Повернувшись к Аманде, готовая что-то сказать, я обомлела; та держала в обеих ладонях мобильный и фотографировала приветствующих друг друга капитанов, щёлкающих клюшками по льду.
Голос комментатора в ту же секунду оглушительным потоком протянулся по голове, а следом за ним — убийственные горячие мурашки. Такие яркие и удивительные, почти шокирующие, они волной захлестнули и оставили в шоке.
Николас смотрел вперёд, но правая рука покоилась на спинке моего кресла; совершенно спокойный и бесстрастный, он даже не улыбался, а глядел на происходящее с мягким, туманным интересом.
Именно в этот момент мне стало совсем не по себе.
Облизнувшись от волнения, я сложила руки на груди и приготовилась смотреть игру, но кожа до сих пор напоминала мне о прикосновении, таком неожиданном и лёгком, покалыванием.
Я вертела обручальное кольцо на безымянном пальце и хотела...
И хотела, чтобы его не было.