Пролог [3]: Глаза.
«В небеса ты ушла мгновенно,
Я и слова сказать не успела.
Не хотелось тебя отпускать,
Пришлось сердца осколки сковать»
«Я вижу всё, что происходит у вас в душе. Вижу ваши мысли и тайны. И твои, Стася, тоже вижу».
Тишина в коридоре не была мирной и уютной. Это была тишина, отягощённая липкими размышлениями и невысказанным вопросом, ответ на который все знали, но никто не хотел озвучивать.
«Почему эта чокнутая одержима зелёным цветом?»
Голос, чуть слышный, как поступь лисицы, еле проговаривал слова. Они летели, летели, но не долетали до адресата.
— Стася… П-привет. У меня для тебя подарок.
Светловолосый мальчишка перепрыгивал с одной ноги на другую и мял в руках листок бумаги, а затем, резко, словно по команде, бросив его, достал из красной сумки вязаное сердечко. Оно было неидеальным — в некоторых местах торчали нитки, а где-то виднелись просветы, портящие общий вид поделки. Изначально задумывалась подставка для чашки.
Вообще, Даня, подобно Штирлицу, собирал информацию об интересующей его новенькой ученице. Крупица за крупицей. Любимый цвет — зелёный. Любимые животные — ящерицы. У Стаси была аллергия на шерсть, но в далёкой, чужой ему Хорватии у них жила кошка — лысая, противная, напоминающая кусок холодца. Её фото он мельком видел в телефоне, когда Стася колебалась, перед тем как нажать на кнопку «Удалить».
Поиск сведений затрудняло то, что из всего класса Стася общалась только с Игнатом, которого прозвала Игни. «Как зажигание!» — крикнула она ему тогда с улыбкой, после чего захлопала в ладоши и закрутилась, а её юбка колыхалась, подобно осенней листве за окном. Несколько минут, и Даня потерял голову.
Сегодняшняя Стася вызывала по большей части желание разгадать её тайны, а не трепет первой влюблённости.
Стася сжала пальцами леденец, сморщила носик и выдохнула воздух прямо в лицо однокласснику. Даня закашлял и зачихал. Краем глаза увидел, как уголки губ Стаси приподнялись. Вот он — идеальный момент.
— Стася, что с тобой? — выдавил Даня, ощущая крупную дрожь в теле.
Несколько вишнёвых капелек скатилось по его белоснежной футболке. Леденец упал на кроссовки, но Даня даже не возмутился.
«Мама заругает. Это уже третья грязная футболка, а неделя только началась».
— Стася, оч-чнись! Ты словно заколдована! Что с тобой сделала Тоня? О чём вы тогда говорили?
— Зачем? Ты всё равно не поймёшь, — отстранённо произнесла Стася, облизывая пальцы. — Я не хочу разрывать связь с Ним и общаться с подобными тебе. Ты мне неинтересен, понял?
Стася немного склонила голову и опустила веки. Она какое-то время молчала, а потом распахнула глаза. Они были ярко-зелёного цвета и с чёрными мушками, кружившимися по краям радужек. Как у игуаны. Как у её Бога.
— Вообще-то сегодня у тебя День Ангела, забыла? — нервный смешок сорвался с губ Дани. Он волновался так, как никогда раньше. Быть рядом со Стасей — уже счастье, пускай она и холодна к нему. — В честь этого и подготовил подарок. Ты же любишь п-подарки!
Он был готов повторять это сколько угодно, скрывая в уголках глаз слёзы.
«Только не плакать, мальчикам нельзя плакать. Они должны защищать девочек, а не это всё…»
Даня побелел от неуверенности. Он всегда чувствовал себя несмышлёным, слепым котёнком. Никакой не герой, даже близко не рыцарь.
— Мне не нужны твои подарки, — отрезала Стася и поднялась. Она ощущала под ногами неустойчивость почвы — так, словно её и не было вовсе, словно удалось бы прямо ввысь подняться, если бы крылья имелись. Она раскачивалась из стороны в сторону, точно лодочка в море. — Я пошла. Скоро урок начнётся, поторопись — а то ругать будут.
В такие моменты Даня чувствовал себя неоднозначно: с одной стороны, его отшили, а с другой, к нему проявили заботу. Стася была соткана из противоречий. С виду — маленькая и беззащитная, но внутри — стальная и недоступная. Иногда она могла громко смеяться над глупыми шутками, но уже в следующую минуту сидела с непроницаемым лицом и молчала. Её взгляд был подобен тому, каким с прилавков магазина взирают на покупателей мёртвые рыбы, — равнодушный, безынициативный, пустой. Дане было тяжело любить Стасю, потому что чувства приносили ему по большей части только боль и разочарование. Но из-за упрямства или склонности к мазохизму он не мог отступиться от цели. Он возомнил себя ангелом-хранителем, у которого не было светящегося нимба.
«Рано или поздно она должна сдаться. Папа говорит, что все девочки таким способом набивают себе цену. Наверное, он прав. Всё-таки ему виднее. Он взрослый мужчина. И я тоже», — мысленно рассуждал Даня и глупо верил в бредни беспринципного мужчины, который не умел любить да и не мог этого делать по своей природе. Для него это чувство было некой игрой, развлечением. Как тир. Он стрелял по женщинам-мишеням, а после удачного попадания радовался очередной галочке в личном списке достижений. Им владел животный инстинкт продолжения рода, а хрупкое мужское самолюбие подначивало, не сумев захватить одно женское сердце, пытаться завладеть тысячью других наигрубейшим способом.
«Все так делают. Когда подрастёшь — поймёшь меня. Обязательно. Любовь не стоит страданий, не надо сдаваться в какой-то сладостный плен. Нужно думать о себе, в этом нет ничего эгоистичного. Намотал на ус?»
Каждый раз Дане хотелось сказать «нет». Он не понимал этой навязываемой ему обществом схемы, но хотел разобраться, почему так устроено. Может, всё действительно как в той песенке?
«Из чего же, из чего же, из чего же
Сделаны наши девчонки?
Из платочков и клубочков,
Из загадок и мармеладок
Сделаны наши девчонки!
Из чего же, из чего же, из чего же
Сделаны наши мальчишки?
Из веснушек и хлопушек,
Из линеек и батареек
Сделаны наши мальчишки!»
Почему Данина мать, зная о любовницах мужа, не подавала на развод? Любила его? Боялась осуждения со стороны соседей? Всё это было ему непонятно. Видимо, он ещё недостаточно подрос.
Даня глянул в окно — деревья кидали еле заметные тени на лица прохожих. Ветер подхватил его горе и начал кружиться с ним, поднял к стае орущих в вышине чаек. «Чайки — вестники смерти, — подумал Даня и тут же одёрнул себя. — Откуда это в моей голове? Кто это сказал?»
Возможно, это была цитата из фильма? Из книги? Из какого-то журнала, который читал его отец? Или это была обычная мысль, одна из сотен других, какие вертелись в его сознании в последнее время? Ведь после таинственного исчезновения Тони все сошли с ума. Началась всеобщая истерия, в которую с каждым днём втягивались всё больше людей. Учителя ходили на допросы чаще, чем на уроки. Родители охали и причитали, создали внеурочный патруль — провожали и встречали детей: и своих, и чужих. Так продолжалось около полугода, но, так как никаких преступлений больше не случилось, всех распустили. Отныне школьники были, как и ранее, предоставлены сами себе — получили лишь рекомендации от полиции: звонить родителям в любой подозрительной ситуации, не ходить с незнакомцами, ничего у них не брать и не говорить лишнего.
Даня поднял рюкзак и поплёлся к школе, которая принимала новых монстров — детей, и бережно сохраняла воспоминания о них в пыльных кладовках. Идя по светлому коридору, он игнорировал других учеников: шёл напролом, наступал на ноги и не отвечал на выпады старшеклассников. Раньше он бы сотню раз извинился, отдал бы карманные деньги и мобильник, но не сегодня. Он шагал и думал о Стасе, которая покинула его. Теперь она была другой.
В тот первый летний день она была напуганной. От неё веяло любознательностью и боязливым дружелюбием, но после несчастного случая с Тоней она стала более отстранённой. Никто не знал причины такой перемены — может, всему виной был сильный стресс, ведь её множество раз вызывали в участок и допрашивали. А ещё Стася была одной из первых, кто узнала о смерти Тони. Она видела в реке её останки, запачканные тиной и грязью. Это не могло не оставить след на её психике — подобное просто так не проходит. Тем не менее, поначалу Даня был уверен — со временем всё наладится. Но дни летели, а ничего не менялось. Только хуже становилось. Стася начала противиться даже родной матери, а с отчимом сводила разговоры к минимуму. Она озлобилась на него. На День отца и вовсе не подготовила заданный рассказ, а вместо портрета нарисовала чёрного человека, словно сошедшего с иллюстрации из сборника стихотворений Есенина. К учителям она относилась нейтрально, но бывали и дни, когда она грубила им. В целом, большую часть времени Стася была либо апатична, либо злобна ко всему и всем.
Когда до звонка остались считанные минуты, Даня вошёл в кабинет. Чтобы снять напряжение, он постарался переключиться на одноклассников. Из двадцати человек за партами сидели всего трое: Стася устроилась за одной из первых парт, разглядывая фотографии зелёных тварей, Света наводила марафет, вооружившись маминой косметикой, а Игни ручкой царапал что-то на столешнице. Учителя решили разнообразить время младшеклассников путём их насильственного привлечения к посещению кружков и секций. Как в тот день.
— Ой, приветик, — сказала Света, заметив Даню. Она похлопала по пустому стулу, приглашая его сесть. — Как прошло? Ты её поздравил? Я требую подробностей.
Наступила тишина. Даня мысленно прокручивал разговор на улице и с каждой минутой становился мрачнее тучи. В конце концов он застонал и достал сердечко.
— Можешь себе забрать.
Подобная фраза могла бы вызвать восторг у любой другой девчонки. Рукодельная работа, да ещё и от самого умного мальчика в классе!
— Как так?! Ты снова струсил, что ли? — возмутилась Света, бросив на противоположный конец парты карандаш для губ. Она легонько подтолкнула Даню. — Ну, чего ты? Скажи, она же не укусит тебя.
Глупый смешок вырвался из её рта. Света прикрыла лицо ладошкой.
— Ага, зато её точно укусила Тонина ящерица, — фыркнул Даня. — Не п-п-пойду.
— Игуана, — заметил Игни, будто с издёвкой. — Разница огромная. Ты их видел? Посмотри, поразительные зверушки.
— Когда уже Скрипка придёт? Мне надоело тут тухнуть, — простонала Стася, отрываясь от экрана. — Мне не хватает воздуха. Игни, открой окно.
— Здесь всё на замках, так что будем ждать, — машинально ответил тот и уставился в учебник.
— Я не хочу. Не пойду… — произнёс Даня, роняя ручку на пол. — Птицы летают, кричат… Хочется быть как они. Взлететь высоко в небо и унестись куда-нибудь в тёплые края. Никаких проблем…
— Ой, тоже мне барышня кисейная! — возмутилась Светка и соскочила с места. — Если ты не хочешь говорить, то я скажу! Хватит быть слабаком! Ты должен быть героем, принцем на коне!
Даня выслушал её, но на сказанное не отреагировал.
— Будь по-твоему, но я скажу, да ещё как!
Света уверенно подошла к однокласснице и положила перед её пеналом красное вязаное сердце. Стася лениво посмотрела на подарок и столкнула его на пол, прямо под ноги Свете.
— Эй, что ты себе позволяешь?! Данька от чистого сердца, а ты… Вот поэтому у тебя и нет друзей!
— У меня есть Игни, он получше вас всех взятых будет. А с такой сахарной Барби не хочу общаться, ещё заражусь глупостью, — буркнула Стася.
Света хотела возмутиться, да не успела. В класс вошла Кира Владимировна.
— Кто тут потерпевший? Кому внеплановый поход к медсестре устроить? — она положила на стол связку дополнительных спиц и несколько тюбиков клея. — Разбирайте, кому нужно. У вас ещё есть двадцать минут.
— Я всё сделала, — произнесла Стася, поднимаясь из-за парты. Ей хотелось поскорее уйти отсюда.
— Отлично, положи поделку сюда и иди.
Стася показала учительнице нашивку в виде игуаны и поспешила собраться и покинуть класс. Игни начал суетиться и подпрыгивать на месте. Он не мог потерять её из виду!
— Я тоже, я тоже всё! — с энтузиазмом завопил он, размахивая руками.
— Покажи — и можешь быть свободен.
Игни буквально швырнул рисунок на преподавательский стол и пулей вылетел из кабинета. Кира Владимировна что-то прокричала ему вслед, но он уже был на крыльце.
Стася между тем вальяжно вышагивала по улице и что-то напевала. Заметив одноклассника, она остановилась.
— Ух, я могу пойти с тобой к дяде Вадиму. Помнишь, ты просила?
— Да, конечно. В час нужно быть на Поле тишины. Там соберутся волонтёры, ну и мы поищем что-нибудь.
— Отлично, а Даньку позовём? — Игни понял абсурдность своего предложения только спустя несколько секунд после того, как произнёс его. Чужих не следовало водить на Поле тишины — им там не место.
Стася на мгновение задумалась, будто вариантов ответа было несколько.
— Нет, рано его звать. Это разрушит весь план!
— Точно. Кстати, с праздником тебя! Это всё Данька, он мне напомнил. Кстати, он неплохой, к тому же умный. Мог бы и подсобить нам чем-нибудь.
Стася тяжко вздохнула и проговорила следующую фразу так, словно была вынуждена озвучивать донельзя простую истину:
— Если мы расскажем ему про Неё, то он сочтёт нас сумасшедшими. Меня и без этого за глаза как только не называют. Не хватало, чтобы и тебе досталось. За поздравление — спасибо. Жаль, что с Даней так получилось. Но мир требует жертв! Увидимся на месте!
Стася раскрыла прозрачный зонтик и побежала домой. В сером небе кружили чайки. Они оплакивали юную смерть и искали её виновников, но безуспешно. У них не было той могучей силы, какой обладала Игуана. Им до неё как до Луны.
«Вестники смерти, что они здесь делают? — стремглав пролетела мысль в сознании Стаси. — Должно произойти что-то ужасное, страшное. Неужели Игуана замышляет ещё одно убийство?»
К сожалению, она не знала ответа.
* * *
На поле было тихо, даже слишком. Тем не менее, люди сновали туда-сюда, раздражая Стасю. Полицейские вместе со спасателями в гидрокостюмах прочёсывали местность, в первую очередь — озеро.
Стася не могла сосредоточиться, мысли всё так же мельтешили в голове. Взрослые задевали её, задавали одни и те же вопросы, будто за пять секунд — или пять месяцев — ответ мог измениться, уточняли какие-то детали, пытались увидеть полную картину преступления и составить портрет убийцы. Но куда им, простым смертным?
— Для чего я здесь? — нарушила мёртвую тишину Стася и повернулась к дяде Вадиму. — Я, кажется, уже рассказала всё, что знала. Или у вас прорыв намечается?
— Мы — осматриваем поле, а ты — сидишь, молчишь и не мешаешь. Потом домой пойдёшь, мама тебе еду в холодильнике оставила. Поешь…
— Думаете, после такого вида захочется есть? — подал голос Игни, но, окинув взглядом беспристрастные лица, замолк. Стася махнула ему рукой, и он скрылся среди высоких растений.
Из-под воды появился спасатель в чёрном гидрокостюме. Его ласты по мере приближения вспарывали безупречную гладь озера. Одна из его рук по-прежнему была погружена вод воду.
— Ну, что там у вас?
Стася подалась вперёд, но рука дяди Вадима загородила ей обзор.
— Обувь, одна кроссовка. Розовая. Размер… — Вадим Юрьевич достал из кармана платок, схватил находку за язычок и перевернул. — Тридцатый размер. Узнаёшь?
Боковым зрением Стася видела, как всполошился Игни. Его голубые и холодные, как воды озера, глаза смотрели на неё и не верили.
— Это… Это Тонино… — сердце Стаси с гулким стуком ухнуло куда-то к рёбрам. Не ошибка. Это её обувь. Точно такая же, как и в тот день.
Стася опустила голову, но потом подняла, ища друга. Тот незаметно исчез, как разошлись и полицейские, следователи и спасатели.
— Ясно. Так, мы продолжим прочёсывать местность. А вы, — дядя Вадим указал на Стасю, а затем в сторону спрятавшегося Игни, — идёте домой.
— А что насчёт Кеши? Как он? — поинтересовалась Стася как бы невзначай.
— Кто? А, игуана? Она находится в отделении полиции, в специальном аквариуме. Мы не можем дозвониться до родителей Тони. Говорили, они в отпуске, но уже все возможные сроки прошли. Может, они тоже мертвы?
— О! — подал голос из-за кустов Игни. — А может, они её и убили?!
Стася шикнула на него. Он что-то пробурчал и лёг на землю.
— Так они не знают, что дочь мертва? — спросила Стася. — Это странно как-то. Неправильно.
Рассуждать о правильности маленькой девочке — рано. Да и что она знает об этом мире? Никаких правил, кроме школьных. Глупый этикет, который никому не нужен. Даже в ресторан её не водили — денег не было для такой роскоши.
— Хм, да. Но у нас особый случай. Родители жертвы на момент свершения преступления были в командировке, где-то далеко. Абонент не абонент. Но, наверное, скоро приедут и мы им сообщим обо всём. А ты хочешь проведать зверушку?
Стася сглотнула. Немного помедлив, она кивнула.
— Что ж, хорошо. Только недолго и не трогай ничего. Попрошу Игоря отвезти… — Вадим Юрьевич не успел договорить, потому что девочки уже не было в его поле зрения.
Стася спустилась по грязной лестнице к речке и отправила сообщение: «Я на месте. Где ты?» Спустя пару минут в чёрных маках рядом с ней стоял и Игни, дрожащий от нерешительности.
— Может, не надо? Нас посадят в тюрьму. Там плохо, темно и отвратительно кормят, — проскулил он, желая воззвать к разуму Стаси.
— Мы маленькие ещё, а маленьких не сажают. Только в специальные школы отправляют, — успокоила его та и поёжилась от холода. — К тому же дядя Вадим сам разрешил. И твой папа, если что, тебя вытащит — хоть из тюрьмы, хоть из-под земли!
— Этого я и боюсь…
Ветер пробрался под одежду и вонзился в тело, превращая кости в сосульки. Игни кашлянул от озноба, но решил укрыть Стасю:
— Держи, — он снял курточку и протянул ей.
Приняв куртку торопливым движением, Стася накинула её поверх тонкой футболки и забралась на край каменной плиты, со странным любопытством оглядывая цветы.
— Мне не нравится тут, пойдём, — простонал Инги. — В твоей затее нет ничего хорошего.
Ответом ему служило молчание. Игнат был закован в цепи своей трусости — ни на что не способный, бесполезный герой, которому не дано снискать уважения.
Стася покачала головой. В её глазах читалось сострадание, которое она могла выказать только ему.
— Да, пойдём отсюда, здесь правда жутковато, — прошептала Стася, словно и не она вовсе это говорила.
Ребята начали пробираться сквозь мрачные заросли к краю обрыва, а поднявшись наверх, на дорогу, поймали попутку и с ветерком доехали до здания полиции, которое почти что пустовало.
Стася приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Никого. Стараясь переступать так, чтобы лакированные подошвы туфелек не скрипели, она осторожно пробралась внутрь. Игни последовал за ней. Вместе им удалось незаметно пройти на первый этаж, где находился пост охранника в отсутствие его самого — наверное, отошёл по делам. На подставке стоял телевизор, из которого доносились неприятные шумы, в частности лай собаки, а ещё выстрелы — видимо, показывали захватывающий фильм, но сейчас ребятам было не до него. Игни стучал зубами и оглядывался. В любой момент он был готов сбежать домой, где, по идее, должны были царить тепло и уют.
— Ты идёшь?
— Д-да.
В кабинете было мрачно, лишь тусклое свечение лампочки Ильича придавало его облику толику обжитости.
— Вот она! — восторженно произнесла Стася, глядя на игуану. — Постой на стрёме, а я пока погляжу.
Игни вышел в коридор без каких-либо возражений и закрыл дверь. Стася между тем рассматривала зелёную игуану, которая уставилась на неё и, кажется, улыбалась. Её жёлтые глаза мигали, как ёлочные игрушки в канун Нового года. Вообще, в последнее время игуаны стали интересовать Стасю всё больше — её личное расследование шло в гору.
Едва Стася сумела разглядеть выгравированную на ошейнике надпись, которая гласила: «С любовью, Мама и Папа», как игуана поднялась на лапы, отодвинула крышку аквариума, после чего, семеня лапками, вылезла из своей тюрьмы и плюхнулась на пол.
— Иди ко мне, — поманила её Стася.
Игуана подползла к и распахнула пасть, из которой брызнула мутноватая жидкость. Стася не успела даже вскрикнуть. Она раскинулась на полу и пустым взглядом упёрлась в потолок.
— Т-теперь ты будешь как я-я-я, — прошипела ящерица и пропала. — Следуй за р-разумом. Т-твори з-закон и без-з-законие. И только тогда с-станеш-шь с-счастливой.
Радужки глаз Стаси приобрели более насыщенный цвет — они почти сияли во мраке. А по краям ползало ещё больше мушек.
«Ты станешь моей рабыней», — это было красиво завуалированной правдой. Стася тогда не обратила на это внимания. Думала, показалось. Не могло же быть такого в самом деле — говорящей ящерицы.
Когда Стася сумела сесть, её глаза болели, как и макушка головы, которая покрылась испариной и немного чесалась.