10
- Боже, я уж подумал, что ты потерялся. Где тебя так долго черти носили?
- Просто осматривался... Я прицепил несколько бумажных пометок на куст, чтобы потом найти дорогу.
- Умник, да? Ладно, пей свой чай и поехали. Я клялся вернуть тебя к восьми к ужину.
- Я не поеду домой, - медленно сказал Майк. – Не сегодня.
- Не поедешь?
- Ты меня слышал.
- Чёрт подери, ты совсем сбрендил?
- Соври, что я остался на ночь в Вуденде. Любая чёртова ложь, лишь бы не поднимали шумиху.
Альберт посмотрел на него с уважением. Между прочим, это был первый раз, когда он слышал, чтобы Майк говорил на его «языке». Он посмотрел на светящееся розовое небо и пожал плечами.
- Скоро стемнеет. Не дури. Зачем тебе оставаться здесь на всю ночь одному?
- Это моё дело.
- Понятия не имею что ты там ищешь, но ночью тебе этого точно не найти. Уж поверь на слово.
Майк разразился настоящей руганью. Он клял всех: Альберта, полицию, чёртовых вопрошал, сующих носы не в свои дела и чёртовых всезнаек, думающих, что им всё на свете известно только потому что они австралийцы...
- Твоя взяла, - сказал Альберт, подходя к лошадям. – Я оставлю еду что осталась и котелок. В мешке должно быть немного корма для лошади.
- Прости, что я всё это сказал, - неловко выдавил Майк.
- А, всё в порядке... захотел и сказал... Ладно, я поехал, бывай. Только не забудь потушить огонь, когда соберешься отчаливать. Не хочу провести все выходные туша пожар у Висячей скалы.
Лансеру не стоялось на месте и Альберт пустил его лёгким галопом в сторону горы. Он отлично знал дорогу, и свернув за двумя эвкалиптами, быстро исчез из виду.
От леса по гладкой золотой равнине ползли длинные тени. За тонким забором разрозненно паслось несколько овец. Неподвижные серебряные лопасти ветряной мельницы ловили последние лучи солнца. Темнота, хранящаяся весь день в зловонных ямах и пещерах Скалы просочилась в сумерки и наступила ночь.
Бесспорно, Альберт был прав. Майк прекрасно понимал, что ничего не сможет сделать пока не рассветёт. И в каком часу в этом странном месте светает? Он раздобыл немного сухой коры, оживил затухающий костёр и в его мерцающем свете неохотно съел немного мяса и хлеба. Скала за его спиной незримо приникла к безоблачному небу. Неподалёку белым пятнышком мелькал пьющий из ручья арабский пони. Из листьев папоротника вышло довольно удобное ложе, хотя, когда он лёг от ночной прохлады его зазнобило. Он снял пиджак и укрылся им сверху: лежал на спине и смотрел в небо. Всего раз в жизни он спал без крыши над головой – на Французской Ривьере с приятелями по Кембриджу, когда они на обратном пути заблудились где-то на каннских холмах. Там были звёзды, виноградники и огни вдалеке, а ещё коврики, фрукты и вино, оставшиеся от дневной экскурсии. Вспоминая то что раньше казалось ему захватывающим приключением, он думал, как смехотворно молод он был в свои восемнадцать.
Вскоре он погрузился в неглубокий сон, в котором цоканье копыт лошади о камни мнилось ему утренним стуком ставень горничной в его комнате в Хаддингем-Холле. Всё ещё в полусне, он надеялся, что Энни не станет их открывать, как вдруг проснулся в чёрной, наглухо зашторенной австралийской ночи. Он потянулся за спичками и на миг взглянул на циферблат часов, лежавших перед ним на земле. Было только десять часов. Спать больше не хотелось, всё тело болело. Он подбросил веток в огонь и лежал, глядя на вспыхивающие искрами сухие листья и их отражение в воде.
Когда проблеснули первые дневные лучи, он уже кипятил воду для чая. Запив им кусочек сухого хлеба, который до этого пытались оттащить в свою нору муравьи, он дал арабскому пони последних отрубей и собрался в дорогу. Много дней спустя, когда Бамфер снова и снова обстреливал его вопросами, он осознал, что не имел никакого плана действий, переходя ручей и идя к Скале. Лишь необъяснимое желание вернуться к тому кусту с бумажными отметками и начать поиски оттуда.
Стояло ещё одно прекрасное утро – теплое и безветренное, как и вчера. После долгой беспокойной ночи, борьба с высоким папоротником стала для его озябшего тела приятной переменой. Невысокий лавр легко найшелся по клочкам бумаги, теперь размякшим от росы. Сквозь деревья впереди пронёсся попугай, где по-утреннему радостно во весь голос стрекотали сороки. Грозные гребни Висячей скалы ещё скрывала листва и кружевная зелень папоротников. Рядом с тем местом, где он приостановился вытащить ногу из явно бездонной расщелины, меж папоротников по какой-то невидимой природной тропе, зигзагами проскакал маленький валлаби. Есть вещи, о которых животным известно больше чем людям – кокер-спаниель Майка, к примеру, за милю чувствовал котов и других неприятелей. А что видел этот валлаби? О чём знает он? Возможно он пытался ему что-то сказать, глядя на него с верхнего уступа скалы. Его мягкий взгляд не казался испуганным. Было довольно легко взобраться на этот уступ, но не уследить за маленьким прыгающий зверьком, который быстро скрылся в кустарнике.
Уступ, на котором он оказался, примыкал к природной площадке из полосатой скалы, окруженной камнями, валунами и кустами вьющегося папоротника, и которую затеняли разбросанные тут и там эвкалипты. Здесь он вынужден был отдохнуть и хотя бы на миг дать покой свинцовым ногам. Голова же его напротив походила на воздушный шар, привязанный где-то над ломящими от усталости плечами. Вдоволь наупражнявшееся тело, привыкшее к сытному британскому завтраку из яиц, бекона, овсянки и кофе громко сетовало, хотя его владелец не испытывал голода, - только нестерпимую тоску по галлонам ледяной воды. Нависающая скала давала немного тени. От усталости он положил голову на камень и мгновенно провалился в неясный отрывистый сон. Он проснулся от резкой боли возле глаза. Струйка крови сочилась на подушку. Под его горящей головой она казалась твёрдой и жесткой как камень. Остальная часть тела была ледяной. Дрожа, он потянулся за покрывалом.
Сначала он подумал, что птицы поют на дубе за его окном. Он открыл глаза и увидел эвкалипты. Их длинные заострённые листья неподвижно висели в тяжелом воздухе. Казалось, со всех сторон его начали окружать звуки – низкий неразборчивый гул, напоминающий голоса вдалеке, то и дело прерывающийся трелями, похожими на всплески смеха. Но кто мог смеяться здесь среди моря...? Он стал пробираться сквозь вязкую тёмно-зелёную воду, ища ту музыкальную шкатулку, чей нежный звон оказывался то позади него то впереди. Если бы он только мог двигаться быстрее, а не тянуть бесполезные ноги сквозь зелень, он бы нагнал его, но внезапно звук прекратился. Вода становилась всё гуще и темнее. Он видел, как изо рта поднимаются пузыри и задыхаясь, подумал: «Вот оно какого тонуть» ...и проснулся, кашляя от крови, стекающей по щеке от пореза на лбу.
Он был уже на ногах, когда услышал где-то впереди её смех.
- Миранда! Где же ты? Миранда!
Ему не ответили. Он изо всех сил побежал в сторону полоски кустов. Колючий серо-зелёный дёрен царапал нежную английскую кожу.
- Миранда!
Теперь на его пути кошмарными препятствиями вставали огромные камни и валуны, которые приходилось огибать, перелезать и переползать, в зависимости от их размера и формы. Они становились всё больше и причудливее.
- Где ты? Куда ты пропала, милая? – закричал он и на мгновение поднял глаза от земли полной угроз. Перед ним возвышался чёрный монолит закрывающий солнце. Он поскользнулся на зубчатом камне и упал, немного гальки покатилось и полетело в ущелье внизу. Острая боль копьём пронзила лодыжку, он снова поднялся и стал затягивать себя на следующий валун. В голове раздавалась лишь одна чёткая мысль: не останавливаться. Его предок Фитцхьюберт, пробиравшийся сквозь кровавые баррикады Азенкура, чувствовал себя примерно так же; и по сути повторял на латыни те же слова, написанные на их семейном гербе: не останавливаться. Спустя пять столетий, Майк продолжал карабкаться.
У Альберта появилось чувство, которое он ранее не испытывал – он стал беспокоиться о чём-то за пределами своих прямых обязанностей. Возвращаясь домой через гору в пятницу вечером, он всё время думал о том, что его друг проведёт всю ночь один у ручья. Бедный недотёпа, наверное, даже не знает, что, когда спишь на папоротнике, хорошо бы подкопать немного земли под шею. И не сумеет развести огонь пригоршней щепок, когда ночью похолодает, а это случается на равнинах Маседон даже летом. В Майка что-то вселилось, это точно. Только, что, Альберт понять не мог. Может, все богачи в Англии, вроде семьи Майка такие чокнутые. Или всё же эти поиски не просто блажь? Сам Альберт однажды почувствовал необъяснимое желание пойти на скачки «Балларат» и поставить целых пять фунтов на аутсайдера9 и выиграл сорок к одному. Может у Майка что-то похожее с поисками этих девчонок. У него же это всё давно сидело в печенках... они уже и мертвы, поди... эти девчонки... Он надеялся, что кухарка придержит ему чего-то горячего к чаю. И что теперь, чёрт возьми, говорить хозяину?
Так, предаваясь неприятным размышлениям, медленной рысью на приспущенных поводьях, Альберт возвращался домой.
Когда он въехал в ворота «Лейк Вью», тёмную аллею наполнял ароматный сумрак и загадочность. Расседлав Лансера и поставив его в конюшню, Альберт направился к кухне, где его встретили щедрой порцией разогретого стейка, пудингом с почками и абрикосовым пирогом.
- Ты б сходил к ним наверх, - посоветовала кухарка. – Хозяин уже давно спрашивает где ты и почему так поздно... А где Майкл?
- Он в порядке. Схожу, как допью чай, - ответил кучер, беря ещё кусок пирога.
Шел одиннадцатый час, хозяин сидел в кабинете один и раскладывал пасьянс. Стеклянные двери, выходящие на веранду, были открыты. Альберт громко кашлянул и постучал по освинцованному стеклу.
- Входи, Кранделл. И скажи уже, ради бога, где мистер Майкл?
- Он просил вам кое-что передать, сэр. Я...
- Передать? Он что не с тобой? Что там у вас, чёрт возьми, произошло?
- Ничего, сэр, - ответил кучер, уклоняясь от обвиняющих голубых глаз пожилого господина, и лихорадочно ища подходящие слова, которые придумывал за абрикосовым пирогом.
- Что значит ничего? Мой племянник не отпрашивался с ужина.
Отсутствие за обедом без предварительного уведомления, приравнивалось в «Лейк Вью» к тяжкой провинности.
- Он не думал задерживаться, сэр. Просто, мы поздновато засобирались, и мистер Майкл решил заночевать в «Щит и копья». И приехать домой завтра.
- В «Щит и копья»? Это та маленькая жалкая пивная у Вуденда? Что за чушь!
- Мне кажется, сэр, - начал Альберт доверительным тоном, присущим всем хорошим лгунам, - он не хотел создавать дополнительных неудобств. Понимаете?
Полковник фыркнул.
- Кухарка три часа держала для него ужин.
- По правде говоря, - сказал Альберт, - мистер Майкл немного вымотался от этой долгой езды под солнцем.
- И где вы были? – спросил полковник.
- Далеко... Вот я и подумал, неплохо бы ему заночевать в Вуденде.
- Так эта чудесная мысль была твоя, да? Полагаю, с мальчиком всё в порядке?
- В полном.
- Надеюсь, что об арабском скакуне позаботятся как следует. Если у них там вообще есть стойла. Хорошо, можешь идти. Доброй ночи.
- Доброй ночи, сэр. Вам понадобится завтра Лансер?
- Да. То есть нет. Проклятье. Я не могу распоряжаться на счёт субботы, пока не увижу племянника. Завтра нас ждут на теннис у губернатора.
Обычно едва голова Альберта касалась подушки, он сразу же проваливался в глубокий спокойный сон, но этой ночью его мучили бесконечные кошмары, в которых голос Майкла звал на помощь из самых далёких мест. Порой он доносился из крошечного окна на озере или слышался в стонах ветра на подъездной аллее, а порой был прямо рядом с ним - у его уха:
- Альберт, где же ты, Альберт?
Он сел в постели, взмокший от пота и совершенно утративший желание спать. Восход солнца принёс облегчение, наполнив маленькую комнату оранжевым светом. Пришло время вставать, наклонять голову под струю воды и идти к лошадям.
Сразу после завтрака, не сказав никому ни слова, даже подружке кухарке, он прикрепил записку к дверям конюшни, оседлал Лансера и отправился к «Поляне для Пикников». «Скоро вернусь» - вывел он на бумаге, заранее намереваясь сбить с толку и оттянуть время. Какой смысл поднимать панику в доме, если может оказаться, что Майк сейчас тихой рысцой едет где-то в пары милях от поворота на «Лейк Вью». Здравый смысл подсказывал, что нет никаких причин волноваться. Майк был опытным наездником, который уже знал эту дорогу. Однако, несмотря ни на что настойчивые опасения не проходили.
Продвигаясь лёгким галопом, они с Лансером вскоре оказались на мягкой редко езженой тропинке, идущей через лес. Намётанный глаз Альберта отметил, что на красной земле нет никаких следов, кроме оставленных ими вчера. На каждом повороте Альберт вытягивался в седле, ожидая увидеть снежно-белую гриву арабского пони из-за кустов папоротника. На самой возвышающейся части тропинки, где лес начинал редеть, он привязал Лансера под тем же деревом, где вчера утром они останавливались с Майклом. Над равниной в резком контрасте полуденного света и тени высилась Висячая скала. Едва взглянув на уже знакомое великолепие, глаза Альберта пробежались по пустой переливающейся равнине в поисках белого движущегося пятнышка.
Спуск по сухой скользкой траве и мелким камням, даже для такого крепкого коня как Лансер был медленным. Стоило им наконец спуститься на равнину - конь почувствовал ровную землю и снова стал быстрым как ветер. Как только они въехали за светлую изгородь у края «Поляны для Пикников», Лансер яростно взвился на дыбы, едва не выбросив наездника из стремян, одновременно издав длинное хриплое ржание, туманным горном разнёсшееся по поляне. В ответ раздалось другое, более приглушенное, и через несколько секунд из кустов появился белый арабский пони без седла, с волочащимися по земле поводьями. Альберт был рад, что конь успокоился и позволил двум лошадям вернуться обратно к ручью.
В тени деревьев у заводи стояла приятная прохлада, и на первый взгляд всё выглядело примерно так же как и вчера, когда они расстались. Пепел от костра Майка лежал в кружке из камней, а шляпа с пером попугая у полей висела на той же тяжелой ветке. Неподалёку на гладком пне покоилось вызывающее восхищение седло арабского пони. («Мог бы прикрыть его чем-то, - подумал Альберт с профессиональной заботой, - сороки же вмиг изгадят. И почему этот олух не надел шляпу? Он же совсем не привык к австралийскому солнцу...») По какой-то необъяснимой причине, волнения и страхи последних нескольких часов уступили место раздражению и даже гневу.
- Да будь ты проклят, чёртов идиот! Держу пари, что ты ещё потерялся на этой чёртовой Скале... Зачем я только в это ввязался, господи ...
Тем не менее, как бы не был взбешён, он внимательно осмотрел кусты и папоротник в поисках свежих следов, ведущих к Скале. Перед ним лежало их целое множество, включая его собственные, оставшиеся со вчера. Узкие отпечатки ботинок Майкла легко различались на рыхлой почве. Трудности начались, когда те стали исчезать среди камней и булыжников Скалы. Он прошел по следам Майкла ярдов 50, как заметил в нескольких футах ещё пару его следов, идущих почти параллельно первым и спускающимся вниз к заводи.
- Странное дело... Кажется, он ходил туда-сюда одной и той же дорогой... Боже, а это ещё что там такое?
Свалившись на кочку, на боку лежал Майк. Одна нога была согнута. Он был без сознания и смертельно бледен, но дышал. Должно быть, он споткнулся и сильно упал – у него могли быть сломаны рёбра или лодыжка. Не говоря уже о порезе на лбу или царапинах на лице и руках. Альберт имел достаточно опыта со сломанными костями, чтобы не пытаться переложить Майкла в более удобную положение. Однако, он ухитрился подсунуть под его голову листья папоротника, а затем принёс из ручья воды и вытер засохшую кровь с бледного покрытого пылью лица. Фляжка с бренди всё ещё находилась в кармане его пиджака. Альберт осторожно достал её и дал ему пригубить. Жидкость потекла по его подбородку и юноша, не открывая глаз, застонал. Как долго Майк лежал здесь на земле, окруженный муравьями и мухами? Его кожа была холодной и липкой, и в целом бедняга выглядел так плохо, что Альберт решил больше не терять времени и отправился за помощью.
Из двух лошадей, арабский был самым отдохнувшим, а Лансер точно мог послушно постоять в тени несколько часов. Через несколько минут Альберт взнуздал и оседлал арабского пони, и отправился к дороге на Вуденд. Он не проехал и нескольких сотен ярдов, как увидел молодого пастуха с собакой колли, прогуливающихся по пастбищу за забором. Когда пастух приблизился достаточно близко чтобы услышать, что кричит ему Альберт, то крикнул в ответ, что только что простился с доктором МакКензи, принимавшим роды у его жены. С большими оранжевыми ушами, светящимися на солнце, гордый отец сложил у рта две красные лапищи и прокричал в поднимающееся облако пыли: