8
Она снова вспомнила то утро перед пикником. Снова увидела стройные ряды девочек в перчатках и шляпках под руководством двух воспитательниц. Снова услышала своё краткое напутствие на крыльце, предостерегающее от опасных змей и насекомых. Насекомых! Так что же наконец произошло в ту субботу днём? И почему, почему, почему это случилось с тремя старшеклассницами, которые так важны для престижа и социального положения колледжа? Мэрион Куэйд – блестящая ученица, хотя и не такая состоятельная как остальные, могла рассчитывать на академические лавры, что в своём роде не менее важно. Почему не пропала Эдит или это маленькое ничтожество Бланш, или Сара Вейбурн? Как обычно, даже мысль о Саре Вейбурн вызывала у неё раздражение. Эти большие как блюдца глаза, полные постоянной молчаливой критики, несносной от ребёнка тринадцати лет. И всё же, оплата за обучение Сары всегда поступала вовремя - от пожилого опекуна, чей адрес нигде не указывался. Скромный и элегантный, «Очевидно, джентльмен», как сказал бы её Артур.
Воспоминания об Артуре, который часто стоял у её локтя, когда ей предстояла сложное письмо, начисто выветрили у неё мысли об элегантном опекуне. Они её всё равно никуда не приведут.
Издав что-то похожее на стон, она взяла стальную ручку с тонким пером и начала писать. Сначала Леопольдам – несомненно наиболее впечатляющим родителям в реестре колледжа. Они были баснословно богаты и вращались в лучших кругах по всему миру, и сейчас находились в Индии, где мистер Леопольд покупал лошадей для поло у бенгальского раджи. В последнем их письме к Ирме говорилось, что сейчас они где-то в Гималаях, в какой-то безумной экспедиции со слонами, паланкинами и вышитыми шелком палатками; текущий адрес по крайней мере на ближайшие две недели оставался неизвестным.
Наконец, письмо, к удовлетворению директрисы, было закончено: в нём благоразумно сочетались сочувствие и здравый смысл. Сочувствия было не слишком много, на случай если к тому времени эта ужасная ситуация разрешится и Ирма уже будет в школе. Ещё она думала о том, стоит ли упоминать о вызванных на поиски туземце и собаках-ищейках... Ей почти слышался голос Артура: «Ты справляешься виртуозно, дорогая, виртуозно». И можно не сомневаться, так оно и было.
Следующими на очереди были отец и мать Миранды – владельцы больших пастбищ в глуши северного Квинсленда. Не миллионеры, но с солидным достатком и укрепились в обществе как одни из самых известных семей первопроходцев Австралии. Примерные родители, которые не станут устраивать переполох из-за пустяков вроде запаздывающих поездов или эпидемии кори в колледже; но в данном случае могли повести себя непредсказуемо, как и все остальные родители. Миранда была их единственной дочкой, старшей из пяти детей, и насколько знала миссис Эпплъярд, они души в ней не чаяли. Рождественские праздники вся семья проводила в Сан-Килда, но в прошлом месяце они уже вернулись в своё роскошное уединение в Гунавинджи. Всего несколько дней назад Миранда упоминала, что письма в Гунавинджи приходят вместе с продовольствием - иногда только раз в четыре или пять недель. Однако, никогда нельзя быть полностью уверенной, подумала директриса, посасывая кончик пера, что какой-нибудь назойливый хлопотун, не станет проезжать мимо с газетами и всё не раскроет. Как уже отмечалось, миссис Эпплъярд не имела склонности к чувствованиям, но всё же, это письмо было самым трудным из всех, что ей приходилось писать за всю свою жизнь. Когда она заклеивала конверт, густо исписанные листы показались её предвестниками смерти. «Я становлюсь выдумщицей», - пожала она плечами и пропустила рюмочку-другую бренди из шкафа позади стола.
Законным опекуном Мэрион Куэйд выступал семейный поверенный, обычно пребывавший в тени, кроме тех случаев, когда нужно было вносить плату за обучение. К счастью, сейчас он был в Новой Зеландии, на рыбалке у какого-то труднодоступного озера. Из того что слышала миссис Эпплъярд, последнее время Мэрион называла его «древним старикашкой». Всем сердцем надеясь, что стряпчий оправдает свою репутацию и не станет ничего предпринимать пока не появится больше информации, она подписала и скрепила письмо печатью.
И последнее было для восьмидесятилетнего отца Греты МакКроу, живущего в одиночестве с собакой и Библией на отдалённом острове на Гебридах. Старик вряд ли составит неприятности или вообще выйдет на связь, учитывая, что он не получал ни одной весточки от дочери с тех пор как она в 18 лет переехала в Австралию. Директриса проштамповала все четыре письма и положила их на столе в передней, чтобы Том сегодня отправил их вечерним поездом.
В четверг днём, 19 февраля, Майкл Фитцхьюберт и Альберт Кранделл сидели в дружеском молчании за бутылкой австралийского пива в маленьком деревянном сарае для лодок напротив декоративного озера полковника Фитцхьюберта. У Альберта выдалась пара свободных часов, а Майкл получил у тётушки временный отдых от участия в ежегодном приёме в саду. Озеро было глубоким, тёмным и ледяным, несмотря на томную летнюю жару. Одна его сторона заросла кувшинками, кремовые чаши которых ловили и удерживали лучи заходящего солнца. На плавающих листьях на одной коралловой ноге стоял белый лебедь, время от времени пуская по воде густую рябь. С противоположной стороны озера, древовидные папоротники и голубая гортензия смешивались с естественным лесом и резко возвышались над невысоким домом с верандой, по лужайкам которого под вязами и дубами прогуливались гости. Две служанки ставили на уличный стол на козлах клубнику со сливками. Это был довольно утончённый приём: с гостями из соседнего правительственного дома - летней резиденции губернатора штата, с наёмными лакеями, тремя музыкантами из Мельбурна и большим количеством шампанского. Был даже разговор о том, чтобы одеть кучера в тугой чёрный пиджак и поставить его в баре на розлив шампанского, на что Альберт ответил, что нанимался следить за лошадьми.
- Я так и сказал твоему дядюшке: «Я кучер, а не чёртов подавальщик».
Майк рассмеялся.
- С этими татуировками в виде русалок и прочих у тебя на руках, ты больше похож на моряка.
- Моряк их мне набил. В Сиднее. Он хотел ещё и на груди, но у меня закончились деньги. Жалко. Мне было всего пятнадцать...
Перенёсшись в мир, где пятнадцатилетние мальчики с радостью тратят свои последние деньги на то, чтобы их так изуродовали на всю жизнь, Майк посмотрел на друга с чем-то вроде благоговения. Он в свои 15 лет был не более чем ребёнком, которому давали один шиллинг в неделю на карманные расходы и ещё один оставляли в воскресенье утром для пожертвований в церкви... Со дня пикника между двумя молодыми людьми установилась приятная и нетребовательная дружба. Сейчас они представляли собой весьма разношерстую парочку: раскинувший руки и ноги Альберт в молескиновых брюках и рубашке с подвёрнутыми рукавами, и официальный Майкл с гвоздикой в петлице.
- Майк парень что надо, - говорил Альберт приятельнице кухарке. – Мы с ним друзья.
И они ими были, в лучшем смысле этого слова, которым так часто злоупотребляют. И то, что Альберт, только что померявший на свою круглую косматую голову серый цилиндр друга походил на фокусника, а Майкл в широкополой и засаленной шляпе Альберта словно сошел со страниц журналов про школьников, - для них не имело никакого значения. Так же, как и прихоть судьбы, оставившая к двадцати годам одного почти полностью неграмотным, а второго едва способным высказаться: обучение в частной школе никак не гарантирует зрелую манеру речи. В присутствии друг друга они не замечали своих недостатков, даже если таковые у них и были.
Между ними было приятное взаимопонимание и не очень много разговоров. Если они и заводились, то темы их были весьма бытовыми: задняя правая нога кобылы, которую Альберт смазал сосновой смолой, или упрямое увлечение полковника розарием, только отнимающим время и требующий больше чёртовой прополки чем акр картошки. Да и какой вообще толк в этих розах? Они также не касались неловких вопросов политики или других убеждений, которые часто принимаешь за свои, прочитав их в газете. Это многое упрощает в дружбе. Для них, например, не представляло никакой преграды, что отец Майкла был консервативным членом английской палаты лордов, а отец Альберта, когда тот последний раз о нём слышал, - бродягой подсобным рабочим, находящимся в постоянной распре с хозяином сарая. Молодой Фитцхьюберт был для Альберта идеальным компаньоном: он мог часами молча сидеть на перевёрнутом ящике для соломы на конном дворе и внимать коренной мудрости и остроумию. Некоторые из самых жутких историй, рассказанных Альбертом были правдой, некоторые нет. Это было не важно. Для Майка, вольные рассказы кучера стали постоянным источником интересных открытий, не только о жизни в целом, а об Австралии. В кухне «Лейк Вью» достопочтенного Майкла – представителя одной из старейших и богатейших семей Объединённого Королевства, - по-простому называли «тот бедный английский недотёпа», - выражение, появившееся из подлинного сострадания к человеку, которому пришлось слишком много учиться.
- Боже ты мой, - говаривала кухарка, для которой зарплата в 25 шиллингов в неделю считалась хорошей. – Не хотела бы я на его место, даже за воз самородков.
Майк тем временем в гостиной рассказывал дяде и тёте про Альберта:
- Он отличный, весёлый парень. И такой умный. Я даже не могу сказать сколько всего он знает.
- Хм. Не сомневаюсь, - подмигнув, согласился полковник. – Кранделл -грубый как сапог, но не дурак и с лошадьми управляется отлично.
Его жена вдохнула, будто учуяв запах сена и конского навоза:
- Представить не могу, чтобы беседы с Кранделлом были хоть сколько-нибудь поучительными.
Сегодня днём, в прохладном покое сарая для лодок за бутылочкой холодного пива, перед безмятежным озером, на глади которого медленно удлинялись тени, между ними произошел важный разговор, поучительным он был или нет. Вдалеке над водой из розария доносилось «На прекрасном голубом Дунае», очевидно приём становился всё скучнее и чопорней. Розы получили столько похвал, что для беседы уже не годились. Полковник с двумя или тремя мужчинами удалился под плакучий вяз, вооружившись бокалами с виски с содовой, в то время как миссис Фитцхьюберт всеми силами скрепляла оставшуюся часть приёма лимонадом.
- Чёрт возьми, уже пять. Майкл неохотно вытянул свои длинные ноги из-под стола. – Я обещал тётушке, что покажу мисс Стак розарий.
- Стак? Это той у которой ноги как бутылки с под шампанского?
Майк понятия не имел на что похожи ноги неизвестной ему мисс Стак.
- Я видел её сегодня, когда она выезжала из правительственного дома на повозке с местами для собак. Чёрт, это напомнило мне рассказ конюха про ищеек на Висячей скале. Они снова там сегодня были.
- Боже милостивый! – воскликнул Майкл и снова сел. – И что? Они что-то нашли?
- Чёрта с два! Я вот что скажу: если все эти парни с Рассл стрит, абориген и треклятые собаки не могут их найти, то какой нам смысл дёргаться? (Давай уже лучше прикончим бутылочку). Тьма людей терялась в этих дебрях и раньше, но как мне кажется с этим делом уже покончено.
Майк не сводил глаз с мерцающего диска озера.
- А мне кажется, что не покончено, - медленно сказал он. – Я каждую ночь просыпаюсь в холодном поту от мысли, что они всё ещё живы и в эту самую минуту умирают от жажды где-нибудь на этой адской скале... а мы здесь с тобой сидим и попиваем холодное пиво.
Если бы младшие сёстры Майкла только что слышали этот страстный низкий голос, так отличающийся от его обычной прохладной и отрывистой речи, они вряд ли узнали бы брата, который если кому и открывал свои мысли дома, то только престарелому кокер-спаниелю.
- Вот тут-то мы с тобой разные, - сказал Альберт. – Послушай моего совета: чем быстрее ты выкинешь это из головы, тем лучше.
- Я не смогу. Никогда не смогу.
Белый лебедь, всё это время, удерживающийся на листьях кувшинок, вытянул одну розовую лапу, а затем другую, и взмахнув крыльями направился к противоположному берегу озера. Двое молодых людей молча наблюдали за его полётом, пока он не исчез в камышах.
- Красивые они, эти птицы, лебеди, - вздохнул Альберт.
- Красивые, - ответил Майк, с грустью вспомнив, что в розарии его дожидается незнакомая девушка. С горечью достав из-под деревянного сидения длинные ноги в брюках в тонкую полоску, он встал, высморкался, закурил сигарету, дошел до двери лодочного сарая, остановился и снова вернулся назад.
- Слушай, - сказал Альберт. – Я не знаток музыки, но это же играют «Боже, храни королеву», да? Сдаётся, губернатор отбывает.
- Мне всё равно... я кое-что должен тебе сказать, но не знаю с чего начать.
Альбер никогда не видел его таким серьёзным.
- Собственно говоря... у меня есть один план...
- Это подождёт, - сказал Альбер, закуривая. – Отложим пока, идёт? Твоя тётушка закатит скандал, если тебя там не будет.
- Забудь про тётушку. Это не может ждать. Нужно действовать или потом будет поздно. Ты знаешь ту дорогу, о которой мне вчера говорил?
Альберт кивнул.
- Которая ведёт по равнинам?
- Понимаю, что это звучит безумно, возможно так и есть, но мне всё равно. Я решил обыскать скалу сам, по-своему. Без полиции и собак. Только ты и я. Мне нужно чтобы ты пошел со мной и показал дорогу. Мы можем взять двух коней, выйти на рассвете и к ужину уже вернёмся. Никто ничего не заметит. И теперь, когда я всё наконец выложил. Что скажешь?
- Ты чокнутый. Просто чокнутый. Сходи лучше покажи мисс ноги-бутылки её розы, а мы с тобой перетрём это в другой раз.
- О, я знаю о чём ты думаешь, - сказал Майкл с такой горечью, что Альберт был весьма потрясён. – Ты говоришь: «Эй, Майк, подожди немного!". А на самом деле думаешь: «Уже вижу этого недотёпу в лесу, ха-ха». Проклятье, я всё понимаю, но это не важно. Я соврал тебе на счёт плана. Это не план, это чувство.
Брови Альберта подскочили вверх, но он ничего не сказал.
- Всю жизнь я делал то, что другие полагали правильным. И на этот раз я буду делать то, что я считаю нужным, даже если ты или кто-то другой решат, что я сумасшедший.
- Ну, чувства, это всё хорошо, - сказал Альберт, - но каждый дюйм этой чёртовой скалы уже давно прошерстили. Какого чёрта ты решил, что сможешь там что-то найти?
- Тогда я пойду один, - сказал Майк.
- Кто сказал, что ты пойдёшь один? Мы же друзья, нет?
- Значит ты со мной?
- Конечно, с тобой, полоумный. Ой, да угомонись. Много приготовлений не понадобится. Нам нужно только немного еды для нас обоих и немного соломы для лошадей. Когда ты собирался выйти?
- Завтра, если у тебя получится.
Это была пятница и выходной Альберта, который он долго планировал посвятить петушиным боям в Вуденде.
- Ладно, ничего... Как рано ты можешь встать?
Над изгородью гортензий в их сторону начал покачиваться кружевной зонтик миссис Фитцхьюберт, и они наскоро договорились встретиться завтра в полшестого у конюшни.
Лужайки поместья «Лейк Вью» наконец опустели, шатёр разобрали, а складные столы убрали до следующего года. На самых высоких деревьях всё ещё сплетничало несколько сонных скворцов; от ламп с шелковыми абажурами гостиная миссис Фитцхьюберт наполнялась розовым светом.
Снаружи, длинные лиловые тени скользили по поверхности таинственной Висячей скалы, как делали это летними вечерами уже миллион лет. Группа полицейских, отвернув уставшие спины в синей саржевой форме от восхитительного зрелища позолоченных пиков темнеющих на бирюзовом небе, забрались в ожидающую их повозку и быстро поехали к привычным удобствам отеля Вуденд. Что касается констебля Бамфера, то он уже был сыт по горло этой Скалой и её тайнами, и с нетерпением и понятной радостью ждал, когда пропустит пару бутылочек пива и съест хороший сочный стейк.
Несмотря на хорошую погоду и приятную компанию, день прошел совершенно без толку. Ввиду запоздалых показаний Эдит Хортон (если это можно было назвать показаниями) поиски немедленно усилились, включая ещё один вызов ищейки, которой дали кусочек ситца из белья мисс МакКроу. Казалось, не было никаких оснований сомневаться, что Эдит действительно видела учительницу математики, поднимающуюся на Скалу в белых ситцевых панталонах. Однако, эта неясная молчаливая встреча по-прежнему не подкреплялась никакими доказательствами; также, как и не было установлено видела ли хотя бы мельком перепуганную девочку мисс МакКроу. Немного смятые кусты и папоротники с западной стороны скалы нашли ещё утром в прошлое воскресенье. Теперь предполагалось, что они могли быть частью тропы, по которой шла мисс МакКроу, когда оставила «Поляну для пикников» после ланча. Но дорожка почти сразу исчезала; как ни странно, на том же уровне бороздчатой скалы с лёгкими полосами и вмятинами от подлеска, как и в восточной части, где, возможно, четверо девочек и начали свой опасный подъём. Целый день ищейка вынюхивала и выискивала эту едва заметную тропинку свозь густой пыльный кустарник и раскалившиеся на солнце камни. Собаке, которой ранее на неделе не удалось напасть на след пропавших девочек, сильно помешала армия благонамеренных добровольцев, отправившихся на поиски и стёрших первые неуловимые отпечатки, которые могли остаться от рук или ног на пыльных камнях или пружинистом мху. В четверг днём, ей, однако, всё же удалось вызвать ложные надежды: рыча и ощетинившись она около десяти минут простояла на почти круглой пологой площадке скалы, находившейся в значительном расстоянии от вершины. Но в увеличительное стекло никаких более недавних следов, чем столетние или тысячелетние природные разрушения, не обнаружили.