Мой препод - лёд

– А как у тебя с черчением, дочь? – спрашивает отец, посматривая на золотые часы на запястье. – И где Алиевы с нашей внучкой? —недовольно обращается уже к жене.

– Сейчас позвоню, – вскакивает мама с места. Тут же удаляется из гостиной.

Стараясь не обращать внимания на испепеляющий взгляд Даны, поглаживаю Котлетку, мирно спящую у меня на коленях, и отвечаю отцу:

– С черчением нормально всё, пап. Не переживай.

– Данил не лютует?

– Нет, – мотаю головой, вспоминая сегодняшнее утро и заливаясь краской.

Не лютует. Даже «подсуживает».
Сердечная мышца уже привычно сладко сжимается и кислый вид Морозовой этому не мешает.

Папа одобрительно улыбается.
У него к Милохину какая-то базовая симпатия. Надеюсь, ничего не изменится, когда все узнают. С сегодняшнего дня информация распространяется с какой-то бешеной скоростью, поэтому я уже ничему не удивлюсь.

– Так, дорогие мои, – возвращается мама из прихожей с мобильным, зажатым в руке. – У Алиевых там мелкая истерики закатывает. Мы договорились, что соберемся и сами всем составом к ним притопаем.

– А как же мясо? Я полдня на улице, – хмурится папа.

– С собой возьмем твоё мясо, я весь день о нём мечтаю, Миша. И пирог мой соберем. И подарки для Таи.

Развернувшись, мама недоуменно смотрит на Дану и хмурится. Тут же скрывает это за приветливой улыбкой. Догадываюсь, дело в том, что Морозова никогда не приходила к нам без своих родителей.

Мама просто не понимает цель её визита, но всё равно вежливо спрашивает:

– С нами пойдёшь, Дана?

– Да, если можно. Только мне бы что-нибудь менее официальное, – опускает глаза на белоснежную блузку. – Я к вам сразу с просмотров. Жалко терять клиентов, поэтому приходится показывать объекты даже в выходные.

– Конечно, – мама смотрит на меня и на Дану. По очереди и оценивающе. – Тогда тебе лучше к Юльке, вы с ней одинаково стройные.

– Одолжишь что-нибудь, Юль? – хищно проговаривает Морозова.

Сука.

Сцепив зубы, подхватываю собаку и иду в свою комнату. Там открываю шкаф и пытаюсь найти что-нибудь подходящее. Колпак и мантия злой ведьмы Дане бы подошли больше, но в последний Хэллоуин я отдала это добро в университетский театр.

– Не ищи, – слышу сзади грубоватый голос. – Обычно ты за мной донашиваешь, забыла?..

Молча прикрываю тяжелую створку.

– Не надо, так не надо, – отвечаю, разворачиваясь.

Иду к выходу, чувствуя на себе внимательный взгляд.

Внутренности холодеют, когда Дана резко меня останавливает у двери.

– Правильно Данил сказал. Всё, что с тобой случилось два года назад, Юля – не зря. Таких, как ты, надо учить по жизни.

Не верю, что Милохин мог произнести подобное. Он ведь видел, как я страдала тогда.

Зыркнув на Морозову, складываю руки на груди.

– У тебя какие-то проблемы, Дана? – спрашиваю намеренно громко.

– Нет, что ты, Юля.

Понижая голос до звонкого шепота, со злостью трещит:

– А давай твоя мама узнает, что ты трахаешься со взрослыми дяденьками?.. Или ты сама бросишь его? Без огласки.

– Ты бредишь? – усмехаюсь ей в лицо. – У нас с Даней разница всего семь лет. Да мне вообще всё равно…

Сама пытаюсь выстроить в ряд хаотичные мысли. Что скажет мама, когда узнает? Папа? За восемнадцать лет я так привыкла, что они играют на моей стороне… А вдруг в этот раз всё переменится?

Дана, видимо, улавливает моё сомнение.

– Всё равно? – взвизгивает, больно хватая мою руку. – Думаю, им не все равно, что их дочь, шлюха малолетняя.

– Ты…

От обиды все слова вдруг теряются. Хлопаю ртом, как немая.
А потом злюсь сама на себя.

Я не делаю ничего плохого. Мы не делаем ничего плохого.

Любить не стыдно!..

– Юль, что-то вы долго?.. – слышу мамин голос с первого этажа.

– Уже идём, тётя Настя, – мило отвечает Морозова, переводит сердитый взгляд на меня и сдавливает правый локоть ещё сильнее.

Содрогаюсь от резкой боли. Пытаюсь при этом держать лицо.

– Так мы с тобой договорились, Юля? – цедит сквозь свои тонкие губы, естественностью которых так гордится. Было бы чем!..

– Не-ет, – тоже злюсь. – Ты просто мне завидуешь, Дана. Хочешь быть на моём месте. Чтобы тебя Данил целовал каждый день, как меня целует. Жадно, страстно. Чтобы тебя любил, как меня любит. Всем сердцем.

В глазах Котлетки мирно за нами наблюдающей – тихое собачье осуждение, потому что в последнем, конечно, лукавлю.

Просто до ужаса хочется заткнуть эту холодную королеву. Вцепиться в скучный пучок на голове, взбодрить прилизанные волосы и выпнуть из своей комнаты раз и навсегда.

– Как меня бесят тупые шлюхи-малолетки вроде тебя, – с яростью шипит Дана. – Ни рожи, ни кожи. У вас нет морали, нет границ, нет гордости. А ты вообще психически больная, Юлька!

– Сама ты больная. Маньячка!

– Чтобы сегодня же с ним рассталась, иначе костей своих не соберёшь. Поняла меня?

– Ага, – усмехаюсь, хватая её левый локоть и тоже сжимая как следует. – У меня есть идея получше. Сегодня… ночью… когда Даня будет любить меня, буду вспоминать твоё лицо. О тебе буду думать, поняла? Обещаю, – смеюсь. – Теперь живи с этим!

– Сука, – цедит Морозова, и я чувствую, как щеку обжигает оглушительная пощёчина.

Ахаю от резкой боли. Слезы из глаз сами собой выбираются, но сейчас не время.

– Чушпанка, – шиплю, пытаясь ударить в ответ, но она уворачивается.

– Мы ушли, – кричит мама снизу. – Девочки, придёте, как переоденетесь.

Делаю шаг в сторону выхода.

– Ма-а-ам, – пытаюсь вскрикнуть, но Морозова бьет по лицу еще раз. Наотмашь.

И снова проклятые искры из глаз.

– Ты дура? – вскрикиваю от унижения.

– Я сказала, чтобы бросила его сегодня же, – наступает.

Черт.

Возраст я уважаю, но это как-то уж слишком.

Не понимаю, в какой именно момент искры в моих глазах сменяются полыхающим огнем.

– Да пошла ты, – ору, отталкивая её от себя. Приложив все силы, которые есть внутри.

Вспоминаю, как Милохин учил меня приёмам самообороны. Самый простой удар – прямой. Чтобы не повредить кисть, бью основанием ладони прямо в подбородок. Морозова вскрикивает, на инстинктах прикрывает лицо.

– Тварь, – шипит.

– Ненормальная.

– Попробуй только, не расстанься с ним, я его отцу расскажу, – снова угрожает.

– Испугалась, – закатываю глаза.

– Испугаешься. Один раз ты уже ему испортила жизнь, Вячеслав Андреевич этого больше не допустит.

Страх забирается под кожу. Страх и сомнения…

– Чего ты добиваешься? – развожу руками растерянно. – Он всё равно не будет с тобой. Неужели…

– Это мы еще посмотрим. Все было нормально до того, как ты не начала на него вешаться. У нас даже секс был. У него в квартире… Ещё до Москвы.

– Врёшь, – взвизгиваю.

Ревность бьёт по мозгам. Он с ней… Его руки, губы на ней…

Представляю Милохина, нависающего над Морозовой, в постели…

Да блин!

– Хотя мне всё равно, – тут же прихожу в себя. – Это было до меня.

– Если я захочу… и сейчас все будет.

– Да пошла ты…

Теперь я нападаю первая. Делаю то, о чем мечтала – вцепляюсь в пучок на голове и тяну его на себя. Дана пытается вырваться, царапает моё лицо, шею.

Вдруг дверь открывается.

– Воу, воу, воу. Это че за нахер? – кричит Мирон, оттаскивая от меня разъяренную Морозову.

– Убери от меня руки, – орет она на весь дом.

– Девочки, пальцы разжали… Обе. Быстро, блядь.

Мотаю головой. Только животная злость внутри бурлит. Тела не чувствую абсолютно.

– Юля, – хрипит Мир. – Пожалуйста…Че ты творишь?

Расцепив пальцы, отхожу на пару шагов, и наблюдаю, как Мирон выносит из комнаты брыкающуюся Морозову. На адреналине бью в стену и тут же хныкаю, потому что сломанные ногти дают о себе знать.

Трясу рукой.

Шиплю.

Глаза Котлетки, сидящей на том же месте, вот-вот выпадут из орбит. Она подходит, извиняюще утыкается мне в ногу.

– Сторожевой пес из тебя никакой, чудовище, – шепчу ей с обидой, и отправляюсь в ванную комнату.

Твою мать.

Щека припухла, а ещё на ней отчетливая царапина. По всей видимости, от кольца или от ногтя этой сумасшедшей. Волосы в кучу. Шея красная.

Слышу шум в комнате.

– Нашли, блядь, из-за кого ругаться, девочки, – цедит Мирон, появляясь в ванной.

Разворачивает меня к себе, и осматривает лицо. Заглядывает в испуганные глаза.

Я вообще, черт возьми, никогда не дралась. Даже в детском саду. Я себя каким-то Конором Макгрегором чувствую.

Брат качает головой.

– Милохин. Че в нем такого?.. Ну, мужик! Сука, ну, мё-ёд!

– Заткнись, Мир, – всхлипываю горько.

Он тут же осекается, с жалостью смотрит на мою раненую щеку и притягивает к себе. Крепко зажав шею локтем, обнимает.

Почувствовав защиту, наконец-то рыдаю.

За что блин?..

– Ну, всё, всё, успокойся. Опять башка заболит.

– Не заболит.

– На хера тебе он, я не понимаю? Ты молодая, красивая. Патлатый твой пороги сколько обивал?.. Почему , Юля?..

Рудаков? Я уже забыла кто это.

– Я Данила люблю, – пищу. – Люблю.

– Люблю, – опять передразнивает брат. – Ну, а он тебя?

Мирон исследует моё растерянное лицо, разбирает на атомы малейшие реакции.

– Тоже, – соврав, закусываю внутреннюю сторону щеки.

Проницательный взгляд забирается в глубину, Мир изгибает брови, и я реву еще больше. Такого, как мой брат, ушлого, фиг обманешь блин.

– Он меня тоже любит. Просто… пока не знает об этом, Мирон.

Испустив тяжелый вздох, жалобно жмусь к груди брата.

– Просто пока не знает, – повторяю много раз.

– Бля-я-ядь… – рычит он над ухом. – Я его урою.

Долго гладит по спине… Успокаивает как в детстве.

– Нет, – мотаю головой. – Не уроешь. Милохин сильнее.

Улыбаюсь.

Мирон неожиданно ржет.

– Сильнее блядь. Хер на руль вам сильнее…

Он привычно щекочет мои подмышки так, что я начинаю хихикать до тех пор, пока не ударяюсь о его твердое плечо щекой и скулю.

– Черт, – аккуратно трогаю болячку и поднимаю взгляд на брата. Замираю. – Отвези меня к нему, – прошу жалобно.

Умру, если не поговорю с Данилом сейчас же. Просто не выдержу от всего, что сказала Морозова.

– Ты сдурела?

– Я не хочу, чтобы мама видела… – оправдываюсь как могу.

– Тоже верно. Ладно, одевайтесь, – кивает Мирон на Котлетку, виновато заглядывающую в ванную комнату.

Быстро собираемся и грузимся обратно в «БМВ». По дороге практически не разговариваем.

Оба перевариваем произошедшее.

– Тебя проводить? – спрашивает брат, когда заезжаем в тот же двор, где начались сегодняшние мои приключения.

– Нет… – машу рукой, наклоняясь и замечая свет в окнах Демидова. – Я сама…

______________________________________

Звездочки)

Люблю❤️