Глава 25
Юля
После разговора с Кристиной вечер перестал казаться сказочным. Я улыбалась знакомым Дани. Слушала рассказы о судьях и адвокатах. Благодарила за комплименты и пожелания долгой семейной жизни.
Внешне во мне ничего не изменилось. Зеркало по-прежнему показывало молодую женщину в элегантном дорогом платье. Вот только сама себе я стала казаться ряженой - девчонкой, которая упорно пыталась быть достойной любимого мужчины.
Надела красивое платье. Позволила себе поверить, что уже взрослая и смелая. А как же?! Жена Данила Милохина Банкирша.
Наверное, если бы не опыт важных приемов в семье Гаврилинвх, я бы не выдержала этот вечер. Попросила бы Дани увезти меня, забралась бы к нему на колени и поцеловала.
Мы целовались бы долго-долго. Пока слова бывшей любовницы мужа не стерлись бы из памяти. Уверена, это было бы несложно. Кристина не сказала об Алине ничего нового. Я не знала лишь об имени ребенка, но и это она вполне могла придумать, чтобы причинить боль.
Жаль, настоящая я не умела воровать своего мужчину. Вместо просьбы сбежать я продержалась до конца вечера. Потом вернулась с Даней домой, приняла душ. А в ответ на вопросы: «Что с тобой?» и «Всё хорошо?» - соврала про усталость и ушла в комнату.
Примерно таким же было и утро. Идеальная жена, заботливый муж, и ничего общего со вчерашней легкостью.
- У меня ощущение, будто ты что-то скрываешь, - перед тем как расстаться на очередную неделю, с тяжелым вздохом произнес Даня.
Его чемодан уже стоял у порога. Его ждала командировка на север. Меня - чуть позже перелет домой. Это был отличный шанс признаться. Страхи с сомнениями так и рвались наружу. Но жесткая дрессура детским домом и приемной семьей снова сработала против меня.
Не говоря ни слова, я дотянулась до губ Дани. Чуть не разревелась, целуя . А после ушла собирать вещи. Заодно и себя. По кусочкам. Как картинку из пазлов, которую кто-то вынул из рамы и горстью разноцветных фрагментов высыпал на пол.
* * *
Как ни странно, Питер принес облегчение. В этом городе я редко была счастлива. Жила ровно, без ярких эмоций и особых надежд. Училась быть благодарной дочерью. Училась надеяться только на себя. Просто училась.
Моя неласковая Северная столица, с ветрами, дождями и промозглой зимой, идеально подходила, чтобы пережидать.
И я пережидала.
Вначале неделю. Именно столько должна была продлиться командировка Никиты.
Потом еще одну неделю. Из-за неожиданного ареста клиента мужу пришлось задержаться.
После - третью неделю, забитую под завязку моими экзаменами и его битвами в суде.
Первое время мы созванивались по видеосвязи. Смотрели друг на друга как инопланетяне. Старательно подбирали слова. Контролировали выражения лиц. Пытались улыбаться. Криво. Словно недавние пациенты стоматолога после заморозки.
От уставшего вида мужа до одури хотелось плакать. За короткий срок Даня стал таким родным, что, казалось, я чувствую его недосып и злость. Хоть плюй на учебу и гони в аэропорт. Чтобы вживую сказать: «Я с тобой». Закутаться в объятия мужа. И дышать им.
Чуть позже с видеозвонков мы перешли на обычные телефонные. Я рассказывала ему о всякой ерунде в вузе и дома. Он молчал. Иногда задавал вопросы. Порой вздыхал.
Даже без камеры я чувствовала, как ему тяжело. Эмоциями Даня делиться не мог. До этого навыка мы с ним еще не дошли. А этика юриста не позволяла говорить о работе.
В начале четвертой недели я запретила себе ждать.
Снег в Питере сменился дождем, и даже вечно жизнерадостная Наташа впала в уныние.
- Лёшка предложил мне выйти за него замуж, - как-то вечером по телефону сообщила она.
- Только не говори, что ты ему отказала!
Мгновенно стало понятно, почему подруга ограничилась звонком. Знала, что при личной встрече я огрею ее чем-нибудь тяжелым и вышлю бездыханное тело Панову. Чтоб спасал!
- Конечно, отказала!
- Наташа! Да он с первого курса сохнет по тебе! Вспомни, как Лёшка ко мне приставал, чтобы заставить тебя ревновать!
- Ну и что? Он созрел, а я нет! Не хочу пока никаких серьезных отношений! Сидеть и ждать его после смен, как ты? Прости, дорогая, но это не мое. Я хочу веселиться! Жить на полную катушку хочу!
Найти аргументы против таких слов было сложно. Я не стала говорить Наташе, что больше ожидания боюсь того, что Даня вообще не приедет. Не стала врать и о том, что ждать - это легко.
Разговор закончился так же неожиданно, как и начался. Будто дальше граница, за которую обеим страшно заходить, мы скомканно попрощались и пообещали созваниваться чаще.
Как чужие.
Словно не было пяти лет дружбы. Словно потерялись, как с Даней.
Горечь после такого разговора не давала ни есть, ни спать. Я следила за тонкими ручейками дождя на стекле. Вдыхала аромат творожной ватрушки, которую испекла жена СанСаныча Галина.
- Сладенького тебе принесла, раз ничего не ешь! - ворчала она, пододвигая мне в обед тарелку с горячей выпечкой.
- У меня и так медовый месяц. Куда мне сладкое? - отшучивалась я, а сама чуть не плакала.
Под шум дождя очень ясно вспоминалась Кристина и ее последние слова. Три недели я не думала о них. Ругала себя за то, что так скупо попрощалась с Даней. А сейчас обрывки фраз сами всплывали в памяти.
Особенно слова о ребенке.
Сыну Дане было уже семь месяцев. Маленький человечек. Жизнеспособный. Почти сформировавшийся. У него наверняка уже была своя комната, горы игрушек, нарядные комбинезончики и смешные пинетки на маленькие ножки.
Еще у него было имя и много места в сердце моего любимого мужчины.
Что бы Кристина ни говорила об Алине, ребенок был частью Дани. Плоть от плоти. Но я о нем никогда не слышала. Алина оставила на пальце белесый след о себе - от кольца. А ребенок - внешне ничего. Только внутри, куда у меня пока не было доступа.
«А будет ли он?» - этот вопрос душил как петля. Мешал дышать. лДумать о хорошем. Сегодня почему-то особенно.
Может, из-за ватрушки, которая пахла слишком по-домашнему.
Может, из-за дождя, которому хотелось подыграть - пустить собственные соленые ручьи.
Может, потому что Никита впервые не звонил.
Ни утром, ни в обед, ни вечером. И не отвечал на мои звонки.
Не хотелось думать, что мне все показалось и наши сумасшедшие поцелуи на островах и в Москве были лишь временным помутнением рассудка.
Сейчас, чтобы не сойти с ума от страха, хватило бы от Дани и одного слова. «Привет», «устал», «перезвоню» - что угодно. Но телефон молчал, а в зеркале отражалось непонятно что.
Огромный мешковатый свитер под горло. Домашние брюки с вытянутыми коленями. Собранные в простенький хвост волосы. И красные глаза с такими же красными искусанными губами.
Не девочка. Не женщина. Что-то так...
Никогда не жалела себя. Отучилась еще в детдоме. А теперь было жалко.
До слез... те уже текли ручьем. До всхлипа... они сами рвались из груди.
До галлюцинации в виде теплых ладоней, скользящих по моим рукам, и горячих губ, целующих в щеку.
До признания, которое уже три недели мечтала услышать:
- Я так устал. Если бы ты только знала.
* * *
Радость затапливала меня медленно. Три недели ожидания сделали больше, чем десять лет до этого.
Я не верила глазам. Не верила ощущениям.
Цеплялась за тоску, с которой уже срослась за последние дни. Не хотела ничего понимать и слышать.
- Злишься на меня?
Сильные руки прижали к широкой груди, и в ноздри ударил аромат дождя, хвои и еще чего-то... пыльного, далекого.
- Тебя нет. Я тебя выдумала, потому что слишком сильно соскучилась. - Закрыв уши руками, я изо всех сил зажмурилась.
- У меня разрядился телефон, а в этом чертовом самолете не работал порт для зарядки.
В скрипучем, словно простуженном мужском голосе послышалась усмешка.
- Нет. Тебя нет. - Мое видение было таким настойчивым, что пришлось повторить как мантру.
- Сегодня было последнее слушание в суде. Я скинул оглашение приговора на Пашу и купил билет в Питер. На первый попавшийся рейс. Первый раз летел экономом.
- Зря покупал!
Глаза открывать было страшно. По телу побежала дрожь, и все мое ожидание, вся тоска вылилась в один отчаянный толчок.
Я пихнула Даню в плечи. Не понимая, что делаю. Не задумываясь. И отшатнулась.
- Все равно злишься.
Муж провел ладонью по своим отросшим волосам. Такой непривычный. В мятой рубашке. В брюках с темными каплями от дождя. В носках. Даже мое уставшее воображение не смогло бы придумать такого призрака.
- Если я на кого и злюсь, то это на себя! Дура. Полная.
Слезы водопадом брызнули из глаз. Им невозможно было сопротивляться. Никакие попытки успокоить себя, «взять в руки», как говорила Татьяна Егоровна, не помогали.
Безнадежное ожидание не хотело превращаться в радость. Боролось за тоску, за грусть до конца.
- Телефон правда разрядился. - Даня достал его из кармана и протянул мне. - Я даже СМС набрать не успел. Думал, в самолете решу проблему, но не смог.
- Ты всё можешь! Я знаю!
В дополнение к слезам начало колотить. Зуб на зуб не попадал.
- Иногда не могу...
Даня развел руки и шагнул в мою сторону. Осторожно, как переговорщик рядом с безумцем, от которого всего можно ожидать.
- Не... надо...
От его близости меня буквально смяло. Казалось, если прикоснется - совсем сломаюсь. Даже те жалкие остатки самоконтроля, что еще держали на ногах, не смогу уберечь.
- Я забыл, как это, когда по мне скучают.
Он сделал еще один маленький шаг.
- Даня, мне не важно. До лампочки.
Лопатки до боли впились в стену. Никакой свитер не спасал.
- И о других заботиться разучился.
- Не нужно мне ничего рассказывать. Пожалуйста...
Я уже даже не пыталась сохранить гордый вид. Рукавом смахивала слезы. Отводила в сторону глаза. И жалась... жалась в стену, словно могла ее сдвинуть своими хилыми силенками.
- У меня даже поухаживать за тобой нормально не получается. Эта работа...
Он тряхнул головой и встал напротив меня. Грудью к груди. Носок к носку. Так близко, что лицом можно было ткнуться в его ключицу... вдохнуть запах и наконец поверить.
- Ты за мной десять лет ухаживал. Забыл?
Сама не знаю, где нашла силы поднять взгляд. Еще секунду назад прятала его. Изучала шторы, рисунок обоев. А тут... будто пружина какая-то сработала.
Я уставилась, не моргая, в глаза. И чуть по стеночке вниз не спустилась от того, что увидела.
Даня не врал про усталость. Не врал, что скучал. Ни секунду не обманывал, что жалеет. Даже самый гениальный гример не смог бы создать такие морщинки в уголках и тень под глазами. Даже лучший актер не сыграл бы такую горечь.
Смотреть было больно. Прятаться от этой чужой... своей разбитости не получалось.
- Три недели - это много. - Я осипла, совсем как муж.
Сдалась.
Подрагивающими руками коснулась его колючей щетины.
Подушечками пальцев прошлась по бровям и вискам.
- Я к тебе даже привыкнуть не успела, а ты... исчез.
Страхи, которые до того держала в себе, ядовитые слова Кристины и мои детские обиды - все они словно сжались в один колючий шар и ударили изнутри. В грудь.
- Маленькая, прости...
Не знаю, как Даня почувствовал, что со мной творится. Ума не приложу, как догадался... Но его губы мгновенно прижались к моим и словили первый болезненный стон.
- Не маленькая, - прошептала я, губами касаясь губ.
- Вижу. - Сильные мужские руки резко скользнули с моей талии ниже. Подхватили под бедра и подняли вверх. - Знаю.
Даня с мученическим выражением лица глянул на меня снизу-вверх.
- У меня есть три дня, - признался он. - Свободных полностью. Хочешь, завтра экскурсию тебе устрою?
- По Питеру?
Смеяться и плакать одновременно я еще не пробовала. Но все получалось. Громко и влажно.
- Могу организовать прогулку на катере. - Этот безнадежный тип еще и лыбился.
- Конечно... Можешь...
- Еще могу поездку в Петергоф устроить. Не слишком оригинально, понимаю. Но я что-то плохо сегодня соображаю.
Даня вздрогнул всем телом, и руки сильнее стиснули мои бедра. До боли. Такой приятной, что я прижалась губами к мужской шее и кончиком языка прошлась вдоль вены.
- Вкусный...
Ошалев от собственной смелости, заскользила дальше. Поцеловала колючий подбородок. Спустилась ниже.
- Юль... Нет... Не надо...
Даня задышал быстрее. Огромный, каменный, твердый везде. Беззащитный.
- Не хочу в Петергоф.
Неуклюжими пальцами я стала расстегивать его рубашку.
- Юль...
- И на катер не хочу. - Принялась целовать каждый освободившийся кусочек кожи.
Никогда себе такого не позволяла. Не представляла, что так вкусно. А сейчас будто с ума сошла. Остановиться не могла. Хотелось еще. Больше. Его. Только его. Всего!
- Родная, что ж ты творишь?
Даня уже не говорил - он хрипел.
- Ты сказал, что есть три дня. - Я подняла голову и заглянула в потемневшие глаза. - Они мои?
Несколько недель ожидания сделали меня такой смелой, что голова кружилась от свободы.
- Твои...
Даня больше не прятался за своим благородством. Не строил вокруг себя неприступную стену из всяких «давай потом» и «я не подхожу».
Он смотрел с таким голодом, что у меня дыхание перехватывало от восторга, а внизу живота закручивалась огненная спираль.
- Прогони меня, пока не поздно, - прозвучало в устах Дани как молитва.
- И снова ждать тебя несколько лет?
- Я не убегу далеко.
- Мне далеко больше и не нужно. Не выдержу.
Руки не дрожали, когда я взялась за край своего свитера и потянула его вверх. Стыда не осталось, когда ладони мужа ожили и в сторону полетела оставшаяся одежда.
- Хорошая моя. - Даня подхватил меня на руки и понес наверх. В мою комнату.
- Только твоя.
Сердце билось так быстро, что, казалось, вырвется из груди. Десять лет назад этот мужчина поднимался по этой лестнице, чтобы отдать мне рисунок - свой портрет. Сейчас он нес меня. Бережно, осторожно. Как самую большую ценность на свете.
Ради такого можно было ждать долго.
Можно было вытерпеть что и кого угодно.
Лишь бы быть с ним.