ГЛАВА 18
Милохин
Смотрю на маленькую опухшую руку, перебинтованную от запястья до середины предплечья, и ощущаю, как по венам пускается чистый гнев. Какая вероятность того, что она просто упала? Никакой, мать вашу, никакой. Потому что тогда она бы точно взяла трубку, а значит, тут было что-то еще, что-то, что так или иначе она явно пыталась скрыть. От меня. Что можно скрыть от меня? И зачем? Кто мог тронуть мою девочку и как вообще хватило смелости? Разорвать, убить, уничтожить эту мразоту.
Стоило оставить всего на пару часов, а потом я понял, что дозвониться не могу. И дело не в том, что она меня игнорировала, а в том, что вообще не брала трубку. Я прошел все степени принятия. Хотел сорваться сразу, но надо было перевести вещи на новую квартиру. Благо, коморка матери находится ближе к Юле, так что стоило мне только скинуть последний чемодан в коридоре, как я схватил ключи от мотоцикла и помчал к ней, по дороге прикупив, конечно, сладостей да букет розовых хрен пойми чего там. Не запомнил название, но смотрится, как по мне, чисто для Юли. Огромные бутоны, лепестки крупные и неровные, рваные. Все это запечатано в коричневую бумагу, перевязанную розовой лентой. Ляпота да и только
Наверное, смотрелось огненно: мужик на черном чопере, впереди у руля цветы, а сзади в кожаном рюкзаке модные сладости из местной кондитерской. Мама любила все эти финтифлюшки, уверен, всем девочкам такое нравится.
Юля плачет, но пытается задушить в себе рыдания, на что я реагирую иррационально, так, как никогда бы не подумал, что смогу реагировать. Опускаю лицо и нежно касаюсь губами горячего личика, слизывая соленые слезы, но для меня они как самый сладкий мед. Забрать ее боль сейчас себе, чтобы она больше не плакала.
Касаюсь пальцами руки, невесомо, легко, боюсь сломать своими ручищами. Маленькое тельце напрягается, вместе с тем напрягаюсь и я в том месте, где сейчас никак нельзя напрягаться. Потому что вся кровь утекает вниз, а мозги должны хоть как-то варить.
Кто мог обидеть? Мне не хочется думать о чем-то конкретном, но разум сам подкидывает варианты один краше другого. И черт возьми, у меня глаза выедает кислотой, стоит только представить.
—Я ведь узнаю, говори, кто он, — хриплю, сжимая вторую руку в кулак. Сам же сильнее прижимаюсь лицом к мягкой щечке.
Молчание. О которой можно порезаться.
—Кто он? — переспрашивает, едва поглядывая на меня.
—Да, кто он. Бывший, да? Просто имя. И это больше не проблема.
Сам эти слова выплевываю, запрещая себе думать, что у нее мог быть кто-то. Боже, конечно, мог, она же Богиня. Буквально, надо быть слепым, чтобы не заметить красоты, не понять, какая она замечательная, но теперь она только моя и больше ничья. И любой, кто просто посмотрит на нее не так, будет жалеть о том, что родился и собирать зубы по полу.
—С чего ты решил, что меня кто-то ударил? — старается оттолкнуть от себя меня, но нет. Не получится, девочка. Кладу руку на высоко вздымающуюся грудную клетку. Сердце стучит так быстро, и еще быстрее оно стучит, стоит мне только чуть-чуть сместить вторую руку вниз, скользнуть по животу, бедрам. Волосы безумными кудрями распластались по постели, переливаясь в ярких солнечных лучах. Сегодня тепло, и в этих ярких лучах она смотрится совсем как фарфоровая кукла.
—Потому что я не вижу обратного в твоих глазах, Рапунцель, — носом упираюсь в мочку уха и жадно вдыхаю. Она пахнет так, что я снова и снова хочу вдыхать, ощущая на языке сладкий привкус того, что учуял нос. Прекрасно. Незабываемо.
—Мой бывший тут не при чем, — через силу выталкивает из себя, морщась.
На одну проблему меньше.
—Кто тогда?
Пальцы скользят по трусикам, слегка надавливая. Горячо и влажно. Так приятно, что я радуюсь этому факту словно обезумевший. С ней я давно таким стал. Хотя бы потому что спер ключи с тумбочки, когда уходил, потому что посчитал это правильным. Ну не маньяк? Маньяк, и я ничуть не жалею об этом. Зато спокойно зашел в темную квартиру, разделся и улегся рядом со своей девочкой, которая лишь сильнее прижалась ко мне, плотнее обвивая руками и ногами.
Впервые так спокойно спал. Просто спал. С кем-то спал, что вообще для меня новый опыт. А так спать без сновидений, а самое главное, без удушающих кошмаров, — прекрасно.
—Никто, — бегающих взгляд, сомкнутые губы. Мои пальцы продолжают. Вожу вверх-вниз сквозь тонкую ткань трусиков, внимательно вглядываясь в широко распахнутые глаза своей девочки. Она замирает, дыхание становится поверхностнее. Нравится. Чуть добавляю давление, ускоряясь. Пальцы становятся мокрее, и я опускаюсь к шее, покрывая бархатную кожу жадными поцелуями, пока пальцы проворно забираются по резинку трусиков и погружаются в самый жаркий рай на земле.
Один палец вожу по клитору, пока губами я поднимаю ночнушку и присасываюсь к возбужденному соску. Жадно. Мне мало. Языком ласкаю нежную плоть, не прекращая поступательных движений внизу. Еще и еще, пока Юля не откидывается на спину и не изгибается, бормоча что-то нечленораздельное. Эта картина запредельно-нереальна, только моя. Пухлая грудь в так с движениями пальцев двигается скачет вверх и вниз, пока я сжираю все что мне достается.
Хлюпающие звуки становятся для меня самой приятной музыкой. Наклоняюсь к своей девочке и провожу языком от груди и до самой мочки, прикусывая ушко как раз в тот момент, когда мои пальцы ощущают, как мышцы сжимаются. Юля резко натягивается струной, а потом оседает в моих руках, по лицу проходит судорога наслаждения, одной ногой она прижимает меня сильнее к себе, и я опускаюсь на вспотевшее тело, сам сгорая от того, что не кончил. Но от этой картины мне легче. В разы.
—Вообще-то плохие девочки не кончают, но ладно уже, сделаю тебе бонус. Вернемся к нашему разговору. Что с рукой?
— Упала. Очнулась. Гипс.
Задыхающимся голосом шепчет Юля, в глазах светятся слезы. Но это явно не от печали. Я плавно вытягиваю из нее пальцы и деловито рассматриваю. Много.
—Врешь, — улыбаюсь, но на самом деле раздумываю, что мне с этой колючкой делать