ГЛАВА 17
Юлия
После ухода Милохина я заставляю себя делать хоть что-то, заставляю, потому что мои мозги расплавлены и не хотят функционировать. Встать, переодеться, допить чай. Убрать вещи. Да что-нибудь…
Еще бы…если влияние Данилы на меня так велико, впору браться серьезно за это и решать проблему немедленно. И пусть я запрещаю себе думать о нем, но все больше погружаюсь в эту пучину, захлебываясь в том, что мне точно нельзя иметь в своей жизни. Все что угодно, но не отношения со студентом. Боже, отношения со студентом, это финишная прямая, меня за это сотрут в порошок, и никакое влияние наставников не поможет. Скорее наоборот, первые, кто меня захочет уволить, будут как раз те, кто принимал меня, неопытного аспиранта, на довольно серьезную кафедру.
А сейчас я распадаюсь на атомы в присутствии парня, который одним своим видом заставляет кожу пылать. Который решительно идет на меня бронепоездом, не обращая никакого внимания на мои попытки скрыться, сбежать, раствориться. Я не хочу этого, не хочу, не хочу.
«Тогда какого черта ты забываешься в его руках? Почему не выгнала? Ты могла. Ты характер имеешь стальной, да к тебе никто никогда не мог подобраться так близко, как он. Вася, ты допустила эту ситуацию, потому что в глубине души ты этого хочешь, но чертовски боишься. Саму себя. Своих чувств.
В этот раз не так, да? Страшно? Как сложно себя обманывать, что не хочется, да? Особенно когда появляется человек, способный тебя защитить, который делает это не на словах, а на деле».
Это мне шепчет внутренний голос, но я упорно затыкаю ему рот, запрещая себе даже мысленно допускать такие мысли. Я не могу. Не могу. Не могу. Это мой студент и плевать, что он не смотрится на свой возраст ни по поведению, ни по внешности. Но закрыв глаза, я снова вижу его наглую ухмылку и практически черные глаза, поглощающие меня своей тьмой.
Господи, да о чем ты вообще думаешь?! Словно придя в себя, я хватаюсь за смартфон, вспоминая свою реальную проблему. И говоря о реальной проблеме, в голове четко формируется мысль, что я на пороге чего-то глобального. Омут прошлого плавно раскрывает свои объятия, чтобы я все-таки свалилась туда и водоворотом ушла на дно.
Раз отчим вернулся, то не просто так. И это «не просто так» для меня остается загадкой, потому что я, черт возьми, понятия не имею, о чем он говорил. Ничего из его вещей я не брала, там были другие люди, которые молча зашли в дом, перевернули все вверх дном и так же молча вышли, оставив меня, потрясенную от ужаса и неспособности даже дышать, одну, в запертом изнутри старом советском шкафу. Мне кажется, что я до сих пор могу слышать этот пыльный запах. До сих пор могу ощущать себя в том замкнутом пространстве, когда речь заходит о прошлом.
Я ничего из квартиры не забрала, ничего. Она продалась как есть, и всем этим занимались другие. Сама я бы точно не смогла все решить, у меня были проблемы посерьезнее. И только спустя месяц я смогла собрать себя до кучи, подать документы для поступления в ВУЗ и готовиться к экзаменам, все еще ощущая пробоину в груди в том месте, где когда-то было сердце.
Пока решались вопросы с судом и квартирой, я жила у семьи Шаховых, моих друзей, друзей моей мамы. У людей, которые стали для меня вторым домом. Даже спустя столько лет мы с Женей и Славой дружим, пусть они поступили в военную академию и времени для общения у нас заметно стало меньше, но мы все еще друзья, все еще те ребята, которые вместе прошли огонь и воду.
Мой ужас тогда невозможно быдло передать, ведь мне пришлось просидеть там день, а может и больше, ровно до прихода Жени, который первым делом, словно чувствуя мой страх, открыл шкаф и вытянул меня, окаменевшую от горя и ужаса, в свои объятия.
Это все в прошлом, Вася. Это закончилось и никак не связано с настоящим. Никак.
Но какого черта он вернулся? Мне обещали, что он не выйдет никогда. Мне говорили…
Никто не берет трубку, тогда я набираю еще один номер.
Когда гудки на том конце провода вменяются голосовой почтой, я ломающимся голосом говорю самые страшные слова:
«Он вернулся, Жень. Он вернулся».
Сжимая в руках телефон, я не сразу понимаю, что кто-то настойчиво долбится в дверь. Это возвращает меня в реальность, приземляет резко и неожиданно. Кто-то — это явно не Данила. Почему я в этом так уверена? Да потому что на какой-то немыслимой сонастройке я могу чувствовать приближение Милохина, могу ощущать его настроение, скачущее из стороны в сторону за считанные секунды, и вообще я знаю наверняка, что громкий стук в дверь явно не его нетерпение.
Сбитая столку, бросаю смартфон на кровать и неуверенно шагаю к двери. Она у меня плотная, безусловно, но вот так долбиться в нее явно не следовало бы. Опять слышится глухой удар, а затем и возня, сменяющаяся пронзительным женским криком, таким сильным, что у меня дыхание замирает, и я сама не понимаю, как дергаю щеколду и открываю дверь.
—Сука, изменяла мне, да! Что это за кумаааа, что под кумом не была?!
Мой взгляд бегло осматривает происходящее и выхватывает обрюзгшую фигуру соседа сверху и его бедной жены, скрючившейся на холодном полу в позе эмбриона. Он явно бил ее и продолжает это делать. Перед глазами проносится совсем другая картина и совсем другое время, и я на секунды практически теряю себя.
—Да, зараза мелкая. Паскуда. Связался на свою голову, может и ребенок не мой, а, падаль?!
—Петенька, ты что ты говоришь такое… да я ж, — пытается перебить его хрупкая женщина, но голос у нее словно охрип от крика.
Да, я не знала о таких веселых соседях, более того, прожив тут месяц, я все еще не знала. Они просто в отъезде были. А потом узнала, в самых мельчайших подробностях. Он бывший военный, которого турнули прочь за взятку и алкашку, а она простая рядовая учительница, которая порой с ним заодно синячит. Для меня большой вопрос, как она до сих пор работает в школе.
Разумеется, эти двое громко выясняют отношения. А потом мирятся. Не всегда тихо.
Когда волосатая рука в очередной раз замахивается, а жирная фигура делает выпад вперед, я срываюсь с места так быстро, что сама это не понимаю. Ничего не важно сейчас для меня, кроме как попытаться остановить бушующую машину убийств. Он ее удушит рано или поздно.
С домашним насилием один исход. Или ты, или тебя. Или насмерть, или с такими ранениями, что лучше бы первое. Никто и никогда не даст вам гарантии, что в следующий раз вам повезет больше или меньше.
Это так не работает.
Мне практически удается. Я цепляюсь за футболку и тяну на себя, стараясь оттолкнуть алкаша от женщины. Получается едва ли. Смотря как на эту ситуацию смотреть, конечно.
Ведь мне прилетает именно то, что предназначалось не мне. Разворот и хлесткий удар. Затем глухой толчок, и я на полу. С широко распахнутыми глазами смотрю на то, как покачивающийся мужик стоит передо мной в грязных, и может даже, зассанных спортивках, а его жена цепляется окровавленными пальцами за штанину и опухшими глазами взирает на меня. Он мутузит ее. Либо она вся поплыла от пьянки. А что до меня.
Инициатива наказуема.
Ощущение, будто бы я упала с этажа эдак третьего, по эмоциям однозначно одно и то же.
—Ты еще кто? — прокуренным голосом спрашивает сосед.
—Петя, что ты…пойдем, милый, пойдем. Девушка обозналась, ошиблась, пойдем…
Дар речи возвращается. Вместе с ощущением адской боли в руке.
—Милый? — не верю, что слышу это, правда. — Обозналась? Все это не укладывается в голове.
ОН только что на твоих глазах ударил незнакомую девушку, а до этого мутузил тебя о мою бронированную дверь!
Черт, как же адово это все, так больно, что слезы сами собой наворачиваются на глаза. Я наконец-то поднимаю взгляд на этого зверя, а затем перевожу на жену.
—Ты ненормальная, правда. Если все еще тут с ним.
Выплевываю эти слова. Иначе и не сказать, пожалуй. Не знаю, откуда берется сила. Я просто поднимаюсь с пола и иду в свою квартиру, не обращая внимания на шорох за спиной.
—Слышь, ты кто такая? А ну-ка…
Тяжелые шаги отдаются ударами молота в голове.
—Петя! Петя, стой.
Я не реагирую, на лестничной площадке, кроме нас троих, нет никого. Никто больше не вышел и не выйдет. А зачем? Если это не твои проблемы, зачем макаться, верно? Есть же другие люди, которые явно сейчас помогут. Вот только так думают все. Мир держится на тех, кто просто берет и делает. Что-то маленькое, незначительной или такой сумасшедшее, как я. На таких психах с обостренным чувством справедливости.
Абсолютно чокнутая.
Юля, ты слетела с катушек, если накинулась на пьяного мужика. Все это вихрем проносится в голове, пока я не понимаю, что меня хватают за руку и грубо разворачивают на полпути к моей квартире.
—Слышь, ты. Ты обоснуй. Ты кто? — клубок затхлого воздуха ударяется о мои ноздри и приносит острое желание выблевать свои внутренности.
Страха нет. Во мне его не было никогда с того самого дня, когда меня вытянули из шкафа. Каждый проживает потрясения по-своему, я стала без страха к внешней угрозе схожего рода.
—Не смей. Меня. Трогать, — грубо дернув рукой, я понимаю, что сделала себе только хуже. Боль в руке усиливается. Напротив же разъяренное лицо буйвола, а в глазах ни тени осознания реальности. Он словно здесь только физически. Человечности в глазах нет, зрачки слабо реагируют на свет. Все ясно.
Женушка продолжает оттягивать его теперь от меня, снаружи слышна сирена полиции, кто-то стал достаточно сознательным гражданином и исполнил свой долг. Ну хоть так, уже что-то полезное.
—Я с тобой потом разберусь, только с этой закончу.
Все еще находясь не здесь, мужик отворачивается ровно в тот момент, как полиция поднимается по лестнице и перехватывает его под белые рученьки.
—Нет, не трогайте его! Нет! Он не виноват, он ничего не сделал!!
—Да я тебя, — начал мужик быковать, но его достаточно быстро уложили лицом в пол. Все быстро и без лишней суеты.
Дальше пошла долгая процедура дачи показаний, разъяснений и пояснений, с меня сняли побои и предложили написать заявление. Но чего я точно не хочу в этой жизни — связываться еще хоть когда-нибудь с правоохранительными органами. Если там больше нет Михаила Дмитриевича, справедливости не будет, только больше проблем, а у меня и так их в достатке. После больницы, где мне вручают прекрасное заключение о сильном ушибе, рука отекает достаточно быстро, и я на такси добираюсь домой с единственным желанием уснуть.
Все это время я не точно не думаю о телефоне, что разрывается на части от пропущенных звонков. И стоит мне только взглянуть на экран, по спине проходится холодок. Больше десяти раз мне звонил Данила. Но я делаю то, что должна. Ставлю режим «полет», а затем устало кладу голову на подушку в надежде уснуть так быстро, как это возможно.
Боги меня слышат, и я засыпаю так крепко, что вижу сны. Необычные, такого рода мне раньше явно не снились, не будоражили так кровь, не заставляли пылать. И уж точно не казались настолько реальными, что я слышала бы запах того, кто дарил эти поцелуи. Горячие губ скользят по ключице, язык нежно обводит выпирающую косточку, а затем утекает грубой нежностью вниз, останавливаясь ровно у груди.
Кто-то очень нежно покрывает мое тело поцелуями. Прекрасный сон, мне в нем тепло и так уютно, а еще невообразимый жар плавно растекается внизу живота. Прекрасный сон.
Ровно до того момента, когда я понимаю, что это не он.
—Правило здоровых отношений номер один. Всегда бери трубку, когда я звоню. Если ты не берешь трубку, я приезжаю и говорю тебе то, что хотел сказать по телефону. Ну и скажи же, что я просто пупсик? — мои глаза распахиваются так резко, что глаза буквально готовы выпасть из орбит.
Я, в своей очень короткой пижаме лежу распластанная под наполовину раздетым Милохиным, который смотрит на меня сверху вниз и улыбается, обводя языком губы. Глаза искрят ярким пламенем, обжигают мою кожу, а пальцы продолжают скользить по телу, обводя немыслимые узоры на животе и ниже. Лежу как завороженная, но уже натянута струной.
И явно не спешу выбраться из-под Данилы.
Из-под моего студента.
Который только что целовал меня в моей постели.
В моей квартире.
Боже, я пропала.
—Аййй, больно! — кричу как раненый зверь, когда Данила перехватывает мою правую руку и пытается положить себе на шею. Слезы хлынут по щекам, и я с силой прикусываю губу, стараясь заглушить рыдания, но куда уж там.
—Какого черта?! Что случилось? — слышится вопль над ухом. Порхающими движениями пальцев Данила исследует мою руку.
Молчу. Отворачиваясь, но меня «поворачивают» обратно.
—Я спрашиваю, что случилось, Юля?!