С полной искренностью

Утро четвертого января. Гарри Поттер ненавидит утро четвертого января с сегодняшнего дня. И клянется ненавидеть его всю оставшуюся жизнь.

Они прекрасно провели зимние каникулы, обосновавшись на Гриммо в эту пору, еще с двадцатых чисел декабря. Ох, как радостно причитал Кикимер! Этот хитрый старикан все вился вокруг Драко, не уходя ни на секунду, а если и прогоняли — появлялся рядом при малейшем вздохе Малфоя, готовый исполнить любые, даже самые нелепые приказы. Драко, надо сказать, пользовался этим вовсю: эльф застилал ему постель шелком, еду подавал в хрустале и серебре, наряды выглаживал до лоска, а в кресло у камина всегда подавал черный ром трехлетней выдержки. Гарри, на удивление, все это очень даже устраивало. Он подумал было, что эта исключительно малфоевская манера держать себя так, словно ты правитель всего мира, мечта всего человечества и мессия встанет ему поперек горла, потому что в свое время Драко неимоверно сильно раздражает его этой возведенной в абсолют жеманностью. Однако теперь, когда эти безупречные манеры и привычка растягиваясь гласные в словах проявлялись на расстоянии вытянутой руки, в его доме, в его кресле, у его камина — он только удовлетворенно вздыхал, на пару с довольной миссис Блэк, портрет которой пришлось перенести в гостиную, потому что она с упоением обсуждала с Драко теорию нумерологии Лукаса Карузоса в хрен-знает-какой-степени-чисел.
Вся эта суматоха дополнялась еще более замудренными спорами, когда к ним присоединялись Гермиона и Северус: Гарри ни слова из сказанного - кроме предлогов - не понимал, поэтому просто забирал у Кикимера бутылку Огденского и методично пил, дожидаясь, пока эти непризнанные гении устанут чесать языками. Однако стоило пригласить остальных ребят на ужин и поболтать — затыкался уже Драко, не очень заинтересованный их темами для разговора, и подавал голос только когда обращались непосредственно к нему.

Ах, да. Почему же Гарри Поттер решил, что ненавидит утро четвертого января? Ну, для начала — закончились чудесные каникулы и снова надо учиться. Поттер на секунду даже поддался внутреннему голосу, убеждающему, что Герою и учиться-то не надо, он может послать эти Ж.А.Б.А. в самые далекие закутки запретного леса с чистой совестью; но это не продлилось и пяти минут — после умывания он вернулся к мнению, что не хочет получать все просто так из-за звания Спасителя.
А если выбирать более весомую причину, то, конечно, дело в треклятом болгарине. Виктор Крам прибыл в Хогвартс в половине восьмого утра, когда большая часть учеников еще мирно спала, притащив за собой с дюжину разношерстных репортеров, среди которых Гарри заметил Ксенофилиуса, помахав ему. Конечно, было логично, что Виктор, как мировая звезда, не уступающая по популярности самому Поттеру, не прибудет на новое место работы тихо и спокойно, но почему-то это все равно раздражало.

Пока Виктор выходил из кареты, одетый в слишком уж облегающий рельефные мышцы красный фрак, левитируя за собой чемоданы, Гарри оглядывал вышедших навстречу. Весь преподавательский состав был обязан выйти, и вполне ответственно здесь стоял, а из всех них только директор не хлопала заспанными глазами и была на удивление бодра. Гермиона и Драко, стоя плечом к плечу, тихо переговаривались, хихикая над недовольным фырканьем Снейпа, занявшего место за плечом Грейнджер. Поттера позвали, потому что он Герой, а Рона Уизли, потому что он лучший друг Героя: утверждение было сомнительное, но объективно правдивое в какой-то промежуток времени. Да и выкинуть Рональд ничего не сможет — стоит довольно близко к Северусу, а там уж по традиции: когда Рон находится в радиусе пяти метров от декана Слизерина там все — пиши-пропало и курс в сторону кладбища. Уизли все еще малость побаивался Снейпа, и Гарри с удовольствием иногда представлял реакцию Рона, если он узнает про него и Гермиону.

Как только Крам приближается к ним, Гарри натягивает выученную улыбку для репортеров. Удивительно, но первым делом тот подходит к Рону.

— Рональд,— протягивает он ладонь.— Рад снова увидеться. Слышал о твоих успехах в квиддиче.

— Привет,— неловко жмет он руку в ответ, нервничая под камерами.— Надеюсь, сможем полетать вместе.

Виктор бросает стандартное «обязательно» и поворачивается к Гарри, улыбнувшись ему совершенно искренне. Конечно, он так или иначе должен улыбаться — репортеры как пираньи его разорвут, стоит ему хоть малость проколоться. Тем более сейчас для простых обывателей творится удивительное: лучший и самый молодой чемпион квиддича решает храбро закончить свою карьеру на пике, чтобы не приесться фанатам. Ну, думается Гарри, именно эту версию пропустят в печать.

— Гарри Поттер,— в ответ на жест Гарри жмет ему руку.— Счастлив видеть. Горжусь, что в свое время мы участвовали вместе в Турнире.

Поттер отвечает ему что-то такое же стандартное, улыбнувшись в камеру. Хотя, он бы возразил: они участвовали не вместе, а против друг друга — но при газетчиках такое озвучивать не стоит. Пока Гарри уходит в свои мысли, Виктор выказывает уважение МакГонагал, используя на ней все свое обаяние; перешучивается с сонным Горацием; тепло здоровается с Хагридом и неловко улыбается в ответ на устрашающее выражение лица Снейпа.

— Гер-ми-о-на,— специально произносит болгарин по слогам, отсылаясь на прошлое, и перехватывает протяную девушкой руку.— Все так же восхитительна.

— Рада видеть, что ты подтянул язык,— улыбается в ответ Гермиона, охнув, когда вместо рукопожатия получает поцелуй.— Как добрался?

Виктор улыбается ее удивлению, и, вместо того, чтобы отпустить, разворачивает руку за запястье, оставляя поцелуй посередине ладони. Гарри краем глаза замечает, как крепко Северус сжимает зубы.

— С комфортом,— кивает он, благодаря за вопрос.— Ты не меняешься. Все еще красива, умна, мила и вежлива.

Поттеру уже хочется смеяться, глядя на то, как Снейп сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ладонь — тот только недовольно на него зыркает. Гермиона открещивается от Крама стандартными вежливыми фразами, не прекращая улыбаться, и перекидывается еще парой слов о его поездке. Хотя, стоит признать, что ревновать к Краму — не стыдная и очевидная проблема. Слишком уж много у него положительных качеств, которые он активно демонстрирует и явно умеет этим оперировать.

— Драко,— останавливается болгарин у последнего на сегодня встречающего.

— Виктор,— вторит ему Малфой, копируя не только тон, но и позу.

Пару секунд они молча смотрят друг другу в глаза, вызывая общее непонимание, а потом Виктор довольно посмеивается и дергает Драко на себя, закидывая руку на плечо, обнимая. Гарри ясно видит, как Крам шепчет что-то кивающему Малфою на ухо. В сторону Северуса Поттер даже не пытается повернуться: он знает, какое выражение лица его встретит, а послушать его злорадствования он сможет и позже. Зато он ловит взгляд Драко и разводит руками в стороны в немом «что за херня?», получая только хитрую улыбку. Потому что сразу после этого Малфой предлагает отдать вещи эльфам и пройтись по территории замка, пока есть время до завтрака. Наедине.

Снейп хватает Поттера за ворот мантии, когда тот собирается догонять уходящих парней, и тащит за собой внутрь, пока Гарри недовольно пыхтит, вырываясь. Это беспредел! Двойные стандарты! Пособничество! Это он сейчас такой деловой, думает Поттер, только потому что с Крамом ушел Драко, а не Гермиона! Вот когда Грейнджер будет сидеть и мило болтать с Виктором в библиотеке, — а она будет, Гарри уверен — он Снейпа даже мимо пройти не подпустит, не то что рядом сидеть! Посмотрим, кто кого!

— Угомонись,— насмешливо фыркает Северус.— Даже если они заняты чем-то поинтереснее разговора, то в любом случае все себе отморозят в такую-то погоду.

— Северус!— шикает на него Гермиона, пихая в плечо, когда тот наконец отпускает ворот Гарри где-то посреди коридора.

Поттер пилит его недовольным взглядом, принимаясь поправлять одежду, и оглядывается — едва ли три пролета осталось до Большого зала. И пятнадцать минут до завтрака.

— Разве это не весело?— притворно удивляется Снейп.— Ты глянь, он цвета свеклы становится, когда злится.

Гермиона только поджимает губы, чтобы не засмеяться. Потому что Северус прав и это не аллегория — Гарри всегда очень густо краснел, злясь или смущаясь, а из-за тона кожи цвет действительно напоминал пареную свеклу. Гарри Поттер, к слову, терпеть не мог эту самую свеклу и всегда выковыривал ее из своей тарелки. Поэтому она только переглядывается со Снейпом, кивая, и они вдвоем подталкивают Гарри в спину, подгоняя в Большой зал.

***

Денек с самого утра намекал, что будет просто бешеным, но Драко упорно надеялся на лучшее, забыв подготовиться к худшему, что, впрочем, было его постоянной привычкой. После небольшого секретного разговора с Виктором о его травме и продвижениях в лечении они чуть опоздали в Большой зал. Ко всему прочему их зажали прямо в дверях дамы, кинувшиеся к Краму. А поесть Драко нормально не смог, потому что Слизнорт, пихая в себя все подряд на завтраке, видимо, замесил в желудке какой-то неадекватный коктейль и его пришлось доставлять в лазарет. Поппи диагностировала легкое отравление, но настоятельно рекомендовала тому отлежаться денечек. Его занятия пришлось скинуть на самого Малфой, потому что у Гермионы и Северуса нагрузка и без того была высокая — они вели обязательные предметы, а не дисциплины по выбору, как он.
И если седьмой курс (плюс вернувшиеся в школу) вели себя удивительно дисциплинировано, делая все самостоятельно (кроме Невилла) и не мешая Драко готовить записи к вечернему занятию по Рунам, то остальные напоминали страшный сон. Сдвоенные Зелья у Гриффиндора и Слизерина он еще ребенком считал ужасной идеей даже с точки зрения ученика, а теперь, со стороны преподавателя это было полнейшим кошмаром.

Поэтому он, после обеда, забрался на третий этаж, откуда сравнительно недавно выселили эту жуткую псину, и оборудовали его под кабинеты для внеурочных клубов, где уселся на широкий подоконник, прикрывая глаза, чтобы дать себе отдохнуть перед началом занятия. Окна здесь были такого себе качества, и холодный уличный воздух, как ни крути, поддувал нехило, но жаловаться сил не было, голова и так шла кругом. Было трудно перестроиться на работу после таких расслабляющих недель на Гриммо с Поттером. Уж там постоянно было тепло, пахло цитрусом и уютом, а уснуть можно было в любой точке дома, - хоть на потолке - потому что Гарри молча относил его в постель каждый раз.

— Ты должен быть на Травологии,— тянет Драко, не открывая глаз.

Он сомневается, что Рональд мог случайно забрести на третий этаж, по дороге на урок, поэтому спокойно двигается ближе к окну. Уизли садится рядом, прижимаясь спиной к противоположной стене: так, чтобы они сидели напротив. И еще минут пять молчит, но Драко дает ему время собраться с силами, прежде чем заговорить. Потому что он явно пришел сюда не с целью уютно помолчать.

— Я испугался,— признается наконец тот, и Драко хмыкает.— Я все никак не мог понять, что со мной не так. Гарри и Гермиона...она всегда были ближе друг к другу, чем кто-либо из них ко мне. А я не понимал, откуда эта ревность.

Да, знакомо. Драко и сам жутко бесился, потому что эти двое действительно были как приклеенные. Какое-то время Малфой был испуган тем, что, кажется, втюрился в Грейнджер, и уже начал репетировать перед отцом оправдательный монолог, чтобы не так сильно отхватить, когда все вскроется. Но особенно хреново он себя чувствовал, когда Скиттер выпустила в печать эту ересь про роман Поттера и Грейнджер, приплетая ко всему этому Виктора, к которому Гермиона, якобы, бегала налево. Тогда-то до него и дошло кого он на самом деле ревновал. И стало еще страшнее.

— Я так хуево повел себя на четвертом курсе...этот дурацкий бойкот против Гарри.

— Так это я был зачинщиком,— Драко не понимает, какого хрена пытается его утешить.— Значки, помнишь?

— Тебе так и положено было, мы были по разные стороны баррикад,— отмахивается Рон, понимая, что Малфой(удивительно) пытается его поддержать, отчего вина давит еще сильнее.— А я друг. Но тогда меня это ощущение просто по кусочкам съедало....ситуацию, мы, конечно, уладили, но неприятное чувство осталось. А потом эта розовая жаба, твой отец с этим треклятым пророчеством, марш-бросок по лесам и тот хаос в школе, из-за которого плакала Джинни...

— Я не пытал их,— зачем-то внезапно оправдывается Драко.

— Я знаю,— кивает ему Уизли.

Джинни рассказывала. Когда все закончилось, она много говорила. Про то, что «премерзкая» компашка Малфоя, во главе с ним самим, ничего не делали с учениками. Эти психованные Кэрроу отчего-то доверяли Драко – то ли из-за отца, что сомнительно, потому что положение в близком кругу тот потерял, то ли из-за того, с каким лицом слизеринец расхаживал по школе, снимая баллы со всех направо и налево, поэтому давали тому возможность провести «личную беседу» с наказанными студентами за закрытыми дверями. За которыми Малфой ставил всего одно условие — «орать погромче». Хотя дело не только в этом. Рон до определенного момента верил, что Драко Малфой тот еще трус и поднять палочку для Непростительного у него духу не хватит.
До определенного «Поттер!» и брошенной Гарри палочки. До определенного момента, пока Драко не вытащил из пальцев какого-то мертвого Пожирателя его палочку, отправляя чертовски сильное Круцио в Руквуда, что позволило Джорджу вовремя среагировать и дернуть на себя Фреда, который едва не попал под завал.

— Даже тогда, в лесу, когда мы были уставшие, голодные и раненые, они сидели плечо к плечу, переговариваясь о чем-то и улыбаясь. Я был готов пальцы себе ломать от злости. А когда я ушел...

— Ты что?— шипит Драко, дергаясь ближе к нему, но выражение лица Рона просто не дает морального права его ударить.

— Проклятый крестраж замылил мне мозг,— выдыхает Рон.— Во время битвы я подумал было, что все это из-за Гермионы, но когда поцеловал ее...дошло. Стало страшно, поэтому я сразу нашел Лаванду, когда все закончилось. Мы же встречались какое-то время, я должен был проверить, понимаешь? А потом все закрутилось и...

Он только отмахнулся. Но Драко понимает. Ему тоже было пиздецки страшно в свое время. Он тоже проверял, и надеется, что малышка Астория не держит на него зла за это. Ему было просто необходимо попробовать, чтобы понять, что с ним не так, почему он такой неправильный.

— Когда ты понял?

Малфой усмехается, выпрямляясь, и открывает глаза, оглядывая человека напротив. Рон сидит так, словно проглотил метлу и нервно теребит рукава свитера.

— На четвертом курсе,— выдыхает он, решив, что вряд ли у Рона будет возможность что-то эдакое сделать с такого рода информацией.— Мне было четырнадцать, Уизли. Я был в ужасе.

— Они бы не приняли?

Драко жмет плечами. На самом деле ясно, что Рону так-то глубоко плевать на его метания и принятие ориентации, и спрашивает он это исключительно для себя самого. Сейчас Малфой единственный в замке человек, который знает про Уизли то, чего не знают остальные. Да еще и пережил тот же опыт. Рон просто не может пойти посоветоваться с тем же Забини, потому что он даже слушать не станет, а если повезет – отправит восвояси без проклятия. Он не может пойти и поговорить с Дином или Симусом, потому что они слишком болтливые, и стоит им увидеть хоть намек, разнесут по всему Хогвартсу, еще и ставки собирать будут. И тем более он не может обсудить подобное с самим Поттером: нет, Гарри, конечно, выслушает его, не станет допытываться, про кого именно говорит Рон, но Поттер не дурак, и легко сложит дважды два в такой ситуации. Да и вряд ли рыжему после его прокола совести хватит на подобное.

— Мама всегда знала, кажется, она поняла даже раньше меня, думаю, ее это не волнует, — как-то горестно хмыкает Малфой, просто ради развлечения пихнув Рона ботинком.— Но Люциус бы меня прибил. Или бы мгновенно женил, а потом держал бы свечку последующие лет пять, чтобы убедиться, что получит наследника.

Уизли морщится, когда Драко так спокойно высказывает подобное, но вопрос об отце все же не задает, хотя чешется эта тема прилично так. Он, конечно, понимал, что другие чистокровные семьи отличаются от их уютной домашней суматохи на порядок, но никогда не интересовался, что именно там происходит, потому что эти напыщенные аристократы сор из избы не выносят.
У всех были свои тараканы. Рон часто был недоволен домашней неразберихой, спорами из-за одежды или необходимостью спать в одной комнате с братьями, но понятия не имел, как это — быть единственным ребенком в доме, насчитывающем с три десятка спален и полдюжины обеденных и бальных залов. А какого быть сыном Люциуса Малфой он даже близко знать не хотел, наслушавшись от отца историй о нем, особенно после пары личных встреч с этим человеком.

— Это вас в семье целый выводок,— продолжает Драко.— Уж от кого-то Молли внуков бы да увидела, да и...

Малфой не договаривает, а Рон решает не возмущаться насчет «выводка», потому что Драко, в принципе, был прав. А кидать остроты насчет рыжих у него, кажется, в крови, и без подобного он функционировать не может. Вдруг не плюнет желчью и помрет от интоксикации? Рисковать не стоит.

— Ты знаешь как зовут мою маму?— вместо этого интересуется Уизли, правда удивленный этим фактом.

— Уизли, твоя мать — Пруэтт,— вздыхает Драко.— Я знаю все чистокровные семьи до седьмого колена, включая их полную биографию.

Но Драко правда был прав. Не в том, что их выводок, конечно. А в том, что его примут любым.
Чарли был геем. Он никогда не говорил семье об этом прямо, но часто приводил на субботние завтраки разных парней, представляя как своих друзей, но когда появлялся новый «друг» предыдущий куда-то исчезал по странным обстоятельствам, которые брат выдумывал на ходу. Никто ничего не говорил Чарли, но все знали. И ни разу никто не поменял к нему своего отношения, потому что это было неважно: то, что Чарли хороший брат и достойный сын всегда будет так, независимо от обстоятельств.

— Едва мне стукнуло пять, Люциус начал активно подбирать невест,— глухо произносит Малфой, а Рон морщится: ему всегда эта продажа женихов-невест казалась дурью.— Меня мутило от портретов, которыми он завалил стол, а когда он начинал копаться в их родословных, было действительно противно. Люциус не приемлет смешений крови, поэтому все доходило до абсурда, как сейчас помню: «Драко, какая еще Ханна Эботт? Они жалкие лгуны, просто стерли из родословной ее бабку-сквиба, а ее папаша-простофиля обыкновенный торгаш посредственной спиртягой». Думаю, если бы он мог, он бы каждую из девочек наизнанку вывернул, чтобы все лично проверить.

Он, драккл его задери, совсем не мог понять, почему начал так откровенничать. То ли роль сыграло то, что Уизли чувствовал себя виноватым перед ним, и теперь обязан был все это выслушать, чтобы искупить свою вину. То ли дело в том, что Рон все же чистокровный и рос в магическом мире, поэтому сможет понять хоть часть из сказанного. То ли ему просто необходимо было выговориться.

— В школе говорили, что ты женишься на Гринграсс,— бурчит Рон, смущенный такими откровениями: он никогда не умел в задушевные разговоры.

— Она была пятой,— кивает Драко.— Сначала Люциус хотел, чтобы за меня отдали Милисент, но ее отец забрал какой-то бизнес-проект прямо у него из под носа и отношения семей рухнули. Потом решил, что я женюсь на Дафне, но она отчаянно показывала свой бунтарский характер и однажды облила Люциуса вином на ужине.

Рон фыркает от смеха и икает, когда Драко улыбается ему в ответ, тоже повеселившись от воспоминаний об этой истории. Люциус тогда растерял весь свой напыщенный вид и верещал, как девица, брызгая слюной, пока высказывал Дафне свое «фи», но та только смеялась.

— Когда мне было десять, он пытался договориться с Шафиками, но их дочке было на тот момент всего два года, поэтому мама воспротивилась этой идее,— вспоминает Малфой, пожимая плечами.— С моих одиннадцати до пятнадцати он остановился на Панси, и это был бы самый приемлемый вариант, если честно. И потом уже появилась Астория.

— Она знала?— перебивает Рон, извиняюще подняв ладони после недовольного взгляда.

— Именно потому что она знала,— вздыхает Драко, потирая виски.— Мы бы спокойно жили как лучше друзья и дальше. Наследники, конечно, вопрос открытый, но лучше уж с ней, да?

Да, думает Рон, лучше уж с ней. Возможно, именно по той же причине его добитый непонятной ревностью мозг остановился на Гермионе когда-то. Потому что Гермиона – что-то свое, близкое.

— А....Гарри?

— Гарри,— глухо повторяет Малфой, вроде глядя на него, а вроде и мимо.— Этот идиотский турнир мне на много открыл глаза. И я правда был в ужасе, Рон. Тогда я ревел в туалете ежедневно.

Он усмехается, поджимая под себя колени, но вот Уизли это не кажется смешным. Это правда страшно, он знает, он чувствовал это. Но у Рона есть дружная семья, теплые отношения с гриффиндорцами и поддержка. А у Малфоя не было никого.

— Я чуть не бросился за ним в озеро,— внезапно признается Драко.

— Когда он вынырнул, ты начал бросаться колкостями,— вздыхает непонимающе Уизли.

— А что еще я должен был сделать?— возмущенно бурчит Малфой куда-то себе в колени.— Бросится на шею с поцелуями? Да вы бы меня в Мунго упекли. Хотя...Люциус убил бы меня раньше!

Рон морщится. Да что ж за зверь такой этот Люциус Малфой? Уизли, конечно, наслышан, да и встречу в Отделе Тайн он никогда не забудет, но даже самые отъявленный ублюдки любят своих детей, да? Не могут же власть и положение быть дороже родного, единственного сына? Да? Да ведь?

— А потом?

— А что могло быть потом, Рон?— его уже не заботит обращение по имени: этих Уизли целая куча, их устанешь по фамилии кликать.— Все шло так, как должно было идти. Ты сам говорил: мы по разные стороны баррикад. Мой отец служил человеку, который убил его родителей! Что я мог сделать?

— Ты же знал!— внезапно эмоционально рявкает Рон.— Ты знал про Отряды! Ты мог пойти к Дамлблдору, попросить защиты, я не знаю, встать на нашу сторону, рядом с нами! Зачем это мученичество?

Драко хмыкает, поднимая на него глаза, и щурится.

— А вы бы меня приняли?— на этот вопрос он не получает ответа вслух, но они оба знают, что он очевиден, поэтому озвучивать это необязательно: только неприятнее будет.

Рон открывает рот, чтобы исправить ситуацию, но закрывает обратно, потому что не знает, что можно сказать в этом случае.

— Я хотел верить, что был на вашей стороне,— признается Драко, заставляя его нахмурится.— Точнее, я надеялся на это. Но, знаешь, с Волдемортом обычно не спорят. Он не спрашивал меня, хочу ли я убивать.

Рон неприязненно передергивает плечами. Это имя все еще отдавалось в голове набатом, и произносить его он не рвался, стараясь избегать лишний раз, еще со временем табу приучив себя контролировать, что выходит из его рта. Малфой же, кажется, искренне наслаждался тем, что мог спокойно говорить. Но сейчас он отзывался о нем в таком тоне, будто рассказывал соседу об урожае – совершенно бесцветно и сухо.

— Ты не убивал,— утвердительно произносит Рон, но обрывается, когда видит поджатые губы.— О, Мерлин...

— Я...— Драко запинается, но вздыхает, когда Уизли кладет ему ладонь на колено, чуть улыбнувшись.— Мне пришлось вспороть ему грудь. Магглорожденный мужчина. Ему было всего лет тридцать-тридцать пять, это ведь всего-ничего. Если бы я не убил его, умерла бы моя мать, и...

Уизли борется сам с собой пару секунд, но потом вздыхает, признавая поражение. И обнимает Малфоя. Тот утыкается ему носом в плечо, всхлипывая. Рон убеждает себя, что он делает это, потому что продолжает круговорот добра. Ему самому было, кому поплакаться в плечо дома: даже несмотря на конфликт с родными из-за ситуации с Лавандой, его никогда не оставляли один на один с печалью. А теперь его черед разгонять тучи.

— Рон, я...Сивый запихнул мне в рот его сердце!— он начинает реветь уже в голос, захлебываясь в слезах, пока Уизли стучит его по спине.— Когда я пытался это проглотить, оно еще было горячим...меня еще сутки тошнило чужой кровью, я, блять, съел человеческое сердце!

Рон сглатывает, отгоняя от себя вставшую перед глазами картинку и смаргивает слёзы, и только крепче прижимает Малфоя к себе, не заботясь о том, что форменная мантия намокает.
Гарри и Гермиона, пошедшие было после обеда искать внезапно убежавшего Драко, так и замерли в тени узкой ниши с молчаливой горгульей, держа друг друга за руки.