2 глава
Адара улыбнулась от нахлынувших воспоминаний с первого курса. Казалось, это всё было лишь вчера, совершенно недавно, но сейчас она уже снова стоит на платформе 9 и ¾, готовясь к пятому курсу. Матушка Вальбурга вновь даёт наставления о подобающем поведении Сириуса, который то и дело отводит от неё взгляд, ища по платформе своих друзей, и лишь лениво "агакает" на все её слова. Адара закатывает глаза, откидывая голову на грудь отца, что стоит позади. Орион Блэк, сложив руки в карманы брюк, внимательно наблюдает за этой привычной картиной. Он улыбается уголками сухих губ от действий своей дочери и поглаживает её по плечу, невесомо целуя в макушку, словно боясь нарушить хрупкое спокойствие момента.
— Да, матушка, я всё понял, — в сотый раз произносит Сириус, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Его глаза блестят в поисках спасения от бесконечных нравоучений. — Ава! Авророчка! Давай я тебе помогу!
Сириуса от монотонных наставлений матери спасает вошедшая на платформу Аврора Малфой, которая едва удерживает большой, богато украшенный чемодан в своих хрупких руках. На ней — безупречное чёрное платье с белым воротником, идеально подчёркивающее природную худобу Малфой. Платиновые волосы убраны в тугой, строгий пучок, ни одна прядка не выбивается, а на губах — нежный розовый блеск. Она даже вздрагивает от внезапно громкого голоса Сириуса, которого не видела уже больше месяца.
— Не стоит, Сириус, я в силах это сделать сама. Доброго дня, миссис и мистер Блэк, — произносит Аврора, приседая в лёгком поклоне, и тут же выравнивает идеальную осанку, словно вылепленную из фарфора.
— Здравствуй, Аврора. Ты сегодня приехала одна? — спрашивает Вальбурга, поправляя складки своих атласных перчаток, её взгляд пронзителен и требователен.
— Да, мэм. Папа уехал в важную командировку по работе, не смог вернуться. Люциус занят делами молодожёнов, — она неловко улыбается, словно извиняясь за отсутствие мужского сопровождения.
— Поняла, — коротко кивает Вальбурга. — И Аврора, никогда не стоит отказываться от мужской помощи, даже если тебе не столь приятна данная особа, — мудро изрекает женщина, бросая красноречивый взгляд на своего старшего сына.
Сириус, будто уловив её тонкий намёк, тут же выхватывает чемоданчик из рук Авроры, одаривая её ослепительной улыбкой. Под лучами сентябрьского солнца её светлая внешность словно подсвечивается, превращая её в нежное видение.
— Хорошо, — кивает Аврора.
— Мы тоже пойдём. Мы с Регулусом договорились встретиться с Басти и занять вместе купе, — подаёт голос Адара, поглядывая на младшего брата. Регулус тут же кивает, подтверждая её слова, его взгляд, обычно такой сдержанный, сейчас светится предвкушением.
Орион нежно целует дочь в щеку, а сына хлопает по плечу. Вальбурга следует его примеру и тоже прощается с детьми, хотя её прощание куда более сдержанное, чем у мужа.
— Не забывайте нам писать, — почти шёпотом говорит Вальбурга, но её голос обладает той стальной интонацией, которая не требует повторения.
Миссис Блэк обладает очень стальным характером, который побаиваются многие в волшебном мире. Довести Вальбургу Блэк до ярости равносильно тому, что пристрелить себя. В поместье Блэков проявление любви и излишняя нежность были редкими гостями, всегда скрытыми от лишних глаз. Вальбурга часто приходила в комнаты своих детей, когда они уже спали, её шаги были неслышны на древнем полу. Она садилась около их кроватей, вовсе не волнуясь, что помнётся подол её платья, перебирала чёрные кудри Сириуса, сильнее укрывала Регулуса, поглаживала ладонь Адары, вкладывая в эти движения всю ту невысказанную нежность, которую ей самой когда-то не дали. Вальбурга Блэк любила своих детей, как любая мать, несмотря на свой острый характер, несмотря на вечные упрёки и строгие ожидания. Они всегда оставались её детьми, которых она любила всем сердцем. Но проявление любви считалось для неё слишком интимным и уязвимым. Вальбурга Блэк выросла в семье строгих родителей, где любое проявление ласки считалось слабостью, которая могла быть использована против них. Вальбурга Блэк уже взрослая женщина, гордо носящая титул Леди Блэк, но всё ещё та маленькая Вал, которую ругали за то, что она обняла своего брата на приёме для чистокровных семей, запечатав в себе все нежные порывы.
Адара мягко улыбается матери. Как однажды сказал ей отец, подобная улыбка может растопить сердце любого и заставить считать её обладательницу ни в чём не виновной. Мама смотрит на неё, и на её губах невольно появляется ответная, редкая, но искренняя улыбка, которая заставляет сердце дочери биться сильнее, наполняя его теплом.
— Конечно, матушка, — кивает Регулус, быстро оставляя на фарфоровой щеке мамы невесомый поцелуй.
Адара смеётся, тут же прикрывая рот рукой, и тянет младшего брата за руку, потому что прощание с родителями может затянуться на слишком долгое время и вызвать излишние, нежелательные эмоции. Регулус тащит два чемодана, свой и сестры, но на её действие не возмущается, лишь покорно молчит, уже привыкший к её напору. Адара замечает кудрявую макушку Рабастана Лестрейнджа среди толпы остальных учеников и тут же ему кивает, ловя на себе мягкий взгляд карих глаз друга, обещающий скорую встречу. Лестрейндж сокращает дистанцию между ними и тут же, без спроса, заключает подругу в крепкие объятия, оставляя свои руки на её уже сформировавшейся талии. Он трётся щекой о щекочущие чёрные кудри, отчего ощущает покалывание в носу и чихает. Адара тут же отстраняется от него, максимально морща нос и губы в отвращении.
— Какой ужас, Рабастан. Я надеюсь, ты меня не обслюнявил, — говорит она с максимально брезгливым видом, словно его прикосновение было омерзительным.
Регулус рядом хмыкает, а Рабастан стыдливо опускает взгляд, его щёки слегка розовеют.
— Прошу прощения, миссис Лестрейндж, подобного больше не повторится, — максимально деловитым голосом произносит Рабастан, с преувеличенным достоинством делая глубокий поклон, стараясь скрыть свою смущение игрой.
— Мерлин с тобой, — машет рукой Адара, явно не очень впечатлённая его театральностью, и тут же оборачивается на брата, но потом её взгляд снова возвращается к Лестрейнджу. — Подожди, как ты меня назвал? — она хмурится, отчего между её тёмными бровями появляется маленькая складка, придавая ей серьёзный вид.
Рабастан улыбается, словно Чеширский кот, его глаза блестят озорством.
— Я же тебе говорил, что ты будешь моей женой, — подмигивает он, его тон звучит самоуверенно.
Адара закатывает глаза, демонстрируя полное отсутствие интереса к его словам, и уверенно проходит вперёд, слегка покачивая бёдрами, которые ей достались явно от Матушки и за лето стали более пышными и округлыми, добавляя ей грации и женственности.
— Это мы ещё посмотрим. Поверь, кандидатов у меня хватает, — оборачивается она на него, щуря глаза, её голос полон вызова. — Пошлите, нам нужно ещё найти Барти.
Рабастан лишь усмехается и неспешно идёт вслед за ней, таща свой чемодан, наслаждаясь её реакцией. А Регулус вздыхает и, как обычно, телепается позади двоих, словно тень, привыкший к их постоянным перепалкам.
***
Сириус идёт около Авроры, неся два чемоданчика в одной руке, демонстрируя свою лёгкость и силу. Он замечает, как ему улыбаются и подмигивают девочки с разных курсов, половину имён которых он даже не помнит, но это лишь подпитывает его самодовольство. От этого он усмехается и бесцеремонно закидывает руку на плечо Малфой, притягивая её ближе. Она тут же переводит на него ленивый взгляд, закатывая глаза, привыкшая к его выходкам. А Блэк заразительно хохочет и целует её в щеку со звонким чмоком, на который даже обернулись пара студентов, привлечённые этим громким звуком.
— Сириус, перестань так себя вести, пожалуйста, — шепчет Аврора, ощущая, как её бледные щёки заливаются предательским румянцем, который она так тщетно пытается скрыть.
Малфой прекрасно знает, что на её бледной коже этот нежно-розовый оттенок ужасно заметен, отчего она тут же отворачивается от Сириуса, пытаясь скрыть своё лицо. Но от коварного Блэка ничего не скроешь: он заметил её румянец ещё сразу, отчего самодовольно улыбается, прижимая её рукой ближе к себе, наслаждаясь её смущением.
— Ты ведёшь себя, словно мы пара. Здесь множество народа, который на это смотрит, — продолжает бубнить Аврора, её голос полон негодования, а он лишь широко улыбается, нисколько не смущаясь.
— Мы же друзьяааа, — протягивает он, игриво вскидывая тёмные брови, его взгляд полон озорства, а в глазах пляшут смешинки.
Малфой закатывает глаза, но не отвечает, ведь видит в толпе знакомую лохматую макушку и тут же её лицо озаряется искренней улыбкой. Аврора буквально выныривает из-под руки Сириуса и спешит со спины к Джеймсу, который стоит около своих родителей, оживлённо беседуя с ними. Миссис Поттер, замечая подругу сына, тут же мягко улыбается, улыбка на её лице расцветает мгновенно, словно солнечный луч. Джеймс оборачивается, замечая Сириуса с Авророй, и сам не сдерживает широкой, счастливой улыбки. Он тут же обнимает подругу за плечи, покачиваясь вместе с ней, словно они танцуют какой-то свой собственный, только им понятный танец. Он делал так всегда, с самого первого дня их дружбы, это стало их негласным ритуалом.
***
Аврора Малфой, юная первокурсница, шла после обеда по коридорам Хогвартса, погружённая в свои мысли. Адара убежала в комнату раньше, ведь ей нужно было закончить какой-то важный конспект по Зельеварению, потому Аврора шла сейчас одна. На удивление, обычно шумный коридор был пуст, ни одного ученика не было видно, словно замок замер в ожидании чего-то. Первый курс уже близился к концу, за окном полностью растаял снег, уступая место теплу, и начали красиво цвести деревья, запах которых, сладкий и свежий, окутывал весь воздух на улице, проникая даже сквозь каменные стены замка. Весна была любимым временем года Авроры. Может, причина в том, что у маленькой Малфой день рождения в середине последнего месяца весны? Или же ей просто нравились красивые розовые, нежные распускающиеся бутончики на деревьях, символизирующие возрождение и новую жизнь.
Аврора любила сидеть на мягком пледе в огромном саду их поместья, где было посажено множество деревьев и кустов, которые распускались именно весной, наполняя воздух дивными ароматами и красками. Мистер Малфой часто рассказывал дочурке, что вся заслуга красоты этого сада принадлежит её маме. Миссис Малфой очень любила цветы, потому ухаживала за ними всё свободное время сама, отказываясь от помощи даже самых умелых домовых эльфов, считая это своим личным делом. Последний кустарник она посадила, будучи беременной Авророй, вложив в него всю свою любовь и предвкушение материнства. Это был куст пышных белых роз, которые цвели до сих пор, каждый год напоминая о нежности и заботе. Маленькая Аврора внимательно слушала отца, с благоговением перебирая в руках нежные белые лепестки тех самых роз, вдыхая их неповторимый аромат.
Аврора с папой и Люциусом ездили к маме каждое воскресенье, независимо от учёбы в Хогвартсе. Мистер Малфой договорился лично с Дамблдором, чтобы Люциус мог покидать школу в воскресенье на несколько часов, а с этого года и Аврора присоединилась к ним. Аврора хорошо помнила запах больницы, знала несколько болеющих людей, что лежали в соседних палатах от её мамочки, знала целителей, которые всегда ей улыбались и утверждали, что мама обязательно поправится. Аврора не знала, как реагировать на их слова, которые звучали так обнадеживающе, но при этом так нереально.
Маленькая Аврора никогда не видела маму в их огромном поместье, она никогда не укладывала её спать, не читала ей сказки на ночь, никогда не гуляла с ней по цветущим аллеям сада. Она видела её лишь на старых колдографиях, где молодая девушка улыбалась в камеру, и каждое воскресенье в Больнице Святого Мунго, где реальность сталкивалась с идеализированным образом. Аврора садилась на кушетку и болтала ножками, внимательно смотря на маму, пытаясь уловить хоть какую-то связь, хоть малейший намёк на ту женщину с фотографий.
Миссис Малфой значительно отличалась от той, которой была на снимках. На фотографиях у неё были аккуратные пышные кудри золотистого цвета, глаза, в точности как у самой Авроры, глубокие и выразительные, и очень красивая, жизнерадостная улыбка, на которую, казалось, можно смотреть часами, не отрываясь. Сейчас же миссис Малфой выглядела значительно старше своих лет, словно каждый день болезни отнимал у неё годы. Кожа её обрела сероватый оттенок, волосы значительно поредели, тонкие губы всегда были сухими и потрескавшимися, а ещё пальцы её были синими, что она всегда так яростно пыталась спрятать от дочери, судорожно сжимая их в кулак, но Аврора всё равно это замечала, её детский, но чуткий взгляд не упускал ничего. У мамы был хриплый голос, словно ей не хватало воздуха, и улыбку теперь она выдавливала с трудом, гримасой боли, а не радости. Аврора спрашивала у папы после их встреч, почему мама стала такой, в ответ на что Мистер Малфой, опуская глаза, говорил, что она просто сильно заболела, но обязательно поправится, его голос звучал неуверенно, полным скрытой печали.
Маленькая Аврора не видела маму уже четыре воскресенья подряд, она тщательно считала каждый прошедший день. Первое воскресенье Аврора всё ждала, когда к ней придёт Люциус и скажет собираться к маме. Она сидела у окна, наблюдая за движением облаков, полная нетерпения. Но он не пришёл, и когда она, наконец, решилась пойти его искать, то не нашла его ни в гостиной, ни в библиотеке. Аврора нашла лишь Нарциссу Блэк, его невесту, которая сидела в углу гостиной, читая книгу, но её взгляд был задумчивым и далёким.
— Извини, но ты не видела Люциуса? — осторожно спросила Аврора, подходя к ней.
Цисси тут же обернулась, её белоснежные волосы мягко скользнули, когда она заправляла прядь за ухо. Она положила свою ладонь на плечо Авроры, аккуратно погладив большим пальцем, и в этом прикосновении чувствовалась скрытая нежность и сострадание. На её лице появилась аккуратная, несколько вымученная улыбка, но Аврора, чутко улавливающая малейшие изменения, заметила, как дрогнули уголки её розовых губ, выдавая внутреннее беспокойство.
— Люциусу нужно отдохнуть, малышка, — мягко щебечет она, голос у Нарциссы Блэк был словно мягкий сладкий шоколад, такой же нежный и обволакивающий, способный успокоить любое волнение. Нарцисса отчего-то уводит глаза в пол, избегая прямого взгляда. — Он тебе обязательно потом расскажет, почему вы не отправились навестить маму сегодня.
Аврора смотрит на неё, пытаясь найти ответ в её глазах, но взгляд Нарциссы так и не поднимается, словно она скрывает какую-то тяжёлую тайну.
— Давай мы сходим с тобой погулять? Знаешь, я очень люблю март, — быстро переводит тему Блэк, обнимая сестру своего жениха за хрупкие плечи, словно пытаясь защитить её от невидимой угрозы.
— Давай... — растерянно соглашается Аврора, чувствуя, как сердце стучится быстрее в предчувствии чего-то неясного и тревожного. Ей хотелось верить, что всё будет хорошо, но что-то в воздухе, в словах и взглядах взрослых, говорило об обратном.
Люциуса Аврора не видела и на следующий день. Он словно испарился, оставив после себя лишь холодную пустоту. А когда она увидела его во вторник, он был совершенно другим. У Люциуса побледнела и без того светлая кожа, его глаза стали пустыми, словно в них совершенно ничего не было, ни эмоций, ни жизни. Он прочистил горло, смотря на маленькую сестру с высоты своего роста, его фигура казалась вдруг такой чужой и отстранённой, и хрипло произнёс, каждое слово словно падало тяжёлым камнем: «Нашей мамы больше нет. Она умерла». Эти слова, произнесённые таким безжизненным тоном, эхом отозвались в пустом коридоре и в душе Авроры.
Самое обидное, самое сложное, наверное, было не сама смерть мамы, а то, что последовало за ней. Аврора тогда убежала в свою комнату, пытаясь сбежать от этой невыносимой правды. Адара, заметив подругу, которая ворвалась в комнату с покрасневшими глазами, сразу же спросила: «Что случилось?». А когда Малфой сквозь слёзы ответила, что умерла её мама, Адара прикрыла рот рукой, ахая, её глаза наполнились сочувствием и шоком. Когда Аврора расплакалась, наконец-то осознав всю тяжесть случившегося, почувствовав эту невыносимую пустоту.
Сложно было сказать, что она испытывала, ведь мама никогда с ними не жила, их отношения были ограничены лишь больничными визитами, но это же мама? Мама, которая посадила красивый сад, мама, которая старалась улыбаться в больнице, несмотря на боль, мама, которая хрипло шептала, какая Аврора красавица и что она ни о чём не жалеет. Но не жалеет о чём? Аврора не знала до сих пор, и эта недосказанность причиняла ей ещё большую боль.
Так вот самое обидное, что отношения Люциуса после этого изменились кардинально. Он стал просто игнорировать сестру, будто бы её не было, словно она стала невидимой. Он холодно отвечал на её вопросы, его голос был лишён всякой теплоты, перестал обнимать, интересоваться её учёбой и жизнью, и Аврора до сих пор не знала почему. Даже когда она впервые встретилась с папой, который приехал в Хогвартс на следующие выходные, чтобы поддержать её, она ответа не узнала. Никто не мог или не хотел объяснить ей эту внезапную стену отчуждения, выросшую между ней и братом. Мистер Малфой крепко обнял дочь, утыкаясь носом в её макушку и прошептал: «Я люблю тебя, моя душа. Прости». Больше в тот день он ничего не говорил, словно эти слова исчерпали все его силы и всю боль. Аврора так и не поняла, за что он просит прощения, и эта недосказанность повисла над ней тяжёлым облаком.
Но ни в одном его следующем письме он не затрагивал данную тему, лишь поздравлял с успехами в учёбе и интересовался её самочувствием, избегая всего, что могло бы вызвать вопросы.
Казалось, не было ни дня, когда одиннадцатилетняя Аврора не думала об этом, оставаясь в одиночестве в своей комнате или блуждая по коридорам Хогвартса. И сейчас, идя в гостиную Слизерина, погруженная в свои мысли, она вновь прокручивала в голове этот разговор.
— БУ! — громко раздаётся неожиданный голос, вырывая её из задумчивости.
Аврора вскрикивает, её сердце ёкает от испуга. Раздаётся хлопок, и ей в лицо летят разноцветные конфетти, прилипая к её щекам и попадая в волосы. Она инстинктивно стряхивает их с глаз и замечает перед собой четыре пары озорных глаз. Сириус Блэк. Джеймс Поттер. Питер Петтигрю. Римус Люпин. Четыре озорных мальчишки с Гриффиндора, которые то и дело снимают очки со своего факультета своими бесчисленными проказами.
Аврора смотрит, как они начинают переглядываться, пытаясь сдержать смех, и тут же, не справившись, начинают громко хохотать. Смех непроизвольно вырывается и из её уст. Она стряхивает с волос конфетти, которые летят на пол, украшая его яркими пятнами. Мальчики широко распахивают глаза, их смех мгновенно стихает, и вновь переговариваются шёпотом, явно поражённые её реакцией, отчего Малфой смеётся ещё больше, не в силах остановиться.
— У вас очень смешные лица. Простите, — пытаясь успокоиться, сквозь смех говорит Аврора, её голос слегка дрожит от веселья.
— Ты не будешь сейчас верещать и не пойдёшь рассказывать своему декану? — хмурясь, спрашивает Сириус, осматривая Аврору с ног до головы, словно пытаясь понять её истинные намерения.
Она улыбается, пожимая плечами, её взгляд ясен и совершенно беззлобен.
— Вовсе нет. Это же правда весело.
Мальчики вновь переглядываются, явно изумляясь подобному ответу, который никак не вписывался в их ожидания от слизеринки. Они молчат несколько минут, не зная, что ответить на такое неожиданное заявление. И лишь Джеймс Поттер делает шаг вперёд, его глаза светятся озорством, и неожиданно обнимает Аврору. Она широко распахивает глаза от удивления, а он начинает смеяться, покачиваясь вместе с ней из стороны в сторону. Его смех такой заразительный, такой искренний, что вскоре Аврора и сама вновь начинает смеяться, чувствуя, как напряжение спадает, а на его месте появляется лёгкость и радость.
— Ты... такая странная, — отстраняясь, говорит Джеймс, его улыбка сияет. — Прям, как мы, — добавляет он следом и оборачивается на друзей, которые тут же одновременно кивают, подтверждая его слова.
А Аврора улыбается, чувствуя, как что-то внутри неё отзывается на эти слова, на это неожиданное и тёплое принятие.
***
Как-то так странно, глупо и совершенно неожиданно началась дружба Авроры Малфой с Мародёрами. Они стали по очереди садиться с ней на совмещённых уроках, делясь ответами и подшучивая над профессорами, общаться в библиотеке, обмениваясь шутками и делясь впечатлениями от прочитанных книг. И да, оказалось, у Авроры очень много общего с Мародёрами, более того, ей нравилось с ними общаться. Она выходила из комнаты после отбоя, прячась вместе с ними под мантией-невидимкой Джеймса, исследуя запретные коридоры замка, помогала им в некоторых шалостях, в частности, лишь давая доработки идеям, но это всё было ужасно весело, и ей нравилось это чувство свободы и беззаботности. Её декан, профессор Слизнорт, часто говорил ей: «Ох, мисс Малфой, моя милая девочка, погубят тебя эти парни», а его голос был полон отчаяния и предчувствия неприятностей. А Аврора лишь улыбалась в ответ, в глубине души зная, что, возможно, он прав, но ей было всё равно.
Когда друзья наконец отстраняются друг от друга, Аврора выпрямляется, переводя взгляд на родителей Джеймса, которые наблюдали за их весёлой встречей с тёплыми улыбками.
— Здравствуйте, мистер и миссис Поттер, — вежливо говорит она, её голос звучит мягко, но уверенно, как подобает чистокровной ведьме.
— Здравствуй, Авророчка, милая. Какая ты красавица, выросла за лето, — щебечет миссис Поттер, заключенная в крепкие, любящие руки мистера Поттера, её улыбка широка и искренна.
— Спасибо большое, миссис Поттер, — мягко улыбается Аврора, ощущая теплоту их приёма.
— Сириус, какой джентльмен, молодец, — переводит взгляд миссис Поттер на Сириуса, которого Джеймс тут же начинает тормошить за макушку, портя его тщательно уложенные волосы.
Сириус кривится, отодвигаясь от лучшего друга, отчего тот заливается хохотом.
— Здравствуйте. Благодарю, миссис Поттер. Стараюсь, — Сириус выпрямляется во весь рост, выгибая грудь вперёд, стараясь выглядеть максимально солидно и аристократично.
— Перестань, моя мама не клюнет на твои аристократические выкидоны, — хмыкает Джеймс, его голос полон ехидства, и тут же уворачивается, ведь Сириус желал ему зарядить подзатыльник за такую дерзость.
Аврора смеётся, качая головой, наслаждаясь их обычными перепалками.
— Всё, пошлите. Рим и Пит должны были занять купе, — произносит Малфой, призывая их к порядку.
Джеймс и Сириус тут же выпрямляются и кивают, их лица принимают более серьёзное выражение.
— До свидания, мистер и миссис Поттер, — вежливо улыбается Аврора напоследок и уходит, ведя за собой мальчишек, которые уже предвкушали предстоящее приключение в поезде.
***
Адара идёт по вагону, её каблуки мерно стучат по полу, создавая ритмичный звук. Трое друзей — Регулус, Рабастан и Барти — идут сзади, оживлённо меняясь рассказами о том, как прошло их лето, их голоса сливаются в нестройный хор. Блэк открывает одно за другим купе, в надежде найти свободное место, но каждый раз лишь извиняется за беспокойство, обнаруживая уже занятые купе.
Её мини-юбка открывает обзор на длинные, стройные ноги, привлекая взгляды некоторых проходящих мимо студентов, но Адара совершенно не обращает на это внимания, её цель — найти подходящее купе. Через несколько месяцев Адаре стукнет шестнадцать лет, и за это лето её фигура значительно сформировалась. Появилась тонкая талия, изящные изгибы бёдер стали пышнее, подросла грудь, а также Блэк вытянулась в рост, которым славился весь их чистокровный род, да и в целом многие волшебники знатного происхождения. Рабастан был выше неё, даже если учитывать тот факт, что она ещё на каблуках, добавляющих ей несколько сантиметров. Регулус был пока одного роста с сестрой, но Адара была уверена, что к концу учебного года он её обгонит. Пышные чёрные кудри подпрыгивали от её шагов, словно живое облако, обрамляя её лицо.
Когда Адара открывает очередное купе, то замечает, что в нём сидит лишь один Гвен Флинт. Наследник своего чистокровного рода, учащийся на седьмом курсе Слизерина и являющийся охотником в команде по квиддичу. У парня были прямые, гладко причёсанные чёрные волосы, нос с заметной горбинкой и проницательные серо-зелёные глаза. Он криво улыбается при виде Адара, его взгляд останавливается на ней с нескрываемым интересом.
— Мисс Блэк, за лето вы стали лишь краше, — негромко произносит он, отвешивая комплимент, который звучал как тонкая лесть.
Адара никак не реагирует на это, лишь кивает, сохраняя невозмутимое выражение лица.
— Гвен, не уступишь ли мне и моим друзьям купе? — спрашивает она, невинно хлопая длинными ресницами, её голос звучит сладко, но в нём сквозит незыблемая уверенность.
В этот момент сзади неё появляются три мужские головы: усмехающийся Барти, насупившийся Рабастан и как всегда хладнокровный Регулус. Гвен отчего-то грустно улыбается при виде них, словно теряя нечто ценное, но тут же покорно встаёт, беря в руку свой чемодан.
— Конечно, Адарочка. Но я буду рад, если в знак благодарности ты приедешь на ближайшую тренировку по квиддичу, — Гвен подмигивает ей, его взгляд скользит по её фигуре, и проходит мимо, выходя из купе.
— Я приду, Гвен. Спасибо, — бросает ему вслед Адара, её голос звучит вполне искренне, и проходит в купе, занимая место у окна, откуда открывается вид на постепенно удаляющуюся платформу.
Все трое заходят следом, начиная закидывать свои чемоданы на верхнюю полку, их движения отработаны до автоматизма.
— Адарочка, — передразнивает Рабастан, морща физиономию, его голос полон сарказма и лёгкой ревности.
— Оу, неужто наш Паж ревнует принцессу? — хмыкает Барти, усаживаясь напротив Адары, его глаза блестят озорством.
Она в ответ лишь закатывает глаза, демонстрируя своё пренебрежение к их подначкам.
— Заткнись, Барти, — шипит Рабастан, его голос становится ниже и злее, и усаживается возле Круча. — Зачем ты согласилась прийти на его тренировку? — хмуро смотря на подругу, с нескрываемым недовольством спрашивает он.
— Во-первых, я что хочу, то и делаю, Рабастан, — холодно отрезает Блэк, её голос мгновенно лишается теплоты, заставляя Лестрейнджа тут же поменять своё самодовольное выражение лица на более осторожное. — Во-вторых, я в любом случае пришла бы на эту тренировку, потому что мой Брат будет пробоваться на роль ловца, — следом добавляет она, словно отрезая все дальнейшие вопросы, и демонстративно отворачивается к окну, давая понять, что разговор окончен.
— О, здорово! Ты мне не говорил, Рег. Всё-таки решился? — встревает Барти, его лицо озаряется интересом, смотря на севшего напротив Регулуса.
Регулус закатывает рукава рубашки, ибо в купе становится достаточно душно, и расстёгивает верхнюю пуговицу, его жесты спокойны и уверены, кивая.
— Да. Мы с папой и Сириусом ездили этим летом на игру по квиддичу. Очень завораживающее зрелище, после этого решил точно попробовать.
— Сириуса в команде держит, наверное, только из-за того, что влюблённые в него пигалицы на играх громко поддерживают, — откидываясь головой на спинку сиденья, небрежно бросает Барти, его тон полон ехидства.
— Ага. Самовлюблённый засранец, — добавляет Рабастан, кивая в знак согласия, искоса поглядывая на Адару, но не замечая нарастающего в ней напряжения.
Адара резко вскакивает на ноги, её движения быстры и решительны, она достаёт палочку из кармана мантии, отчего Лестрейндж вместе с Краучем подпрыгивают на своих местах, застигнутые врасплох. Грудь её тяжело вздымается от негодования, а пальцы сжаты на дереве палочки до побелевших костяшек.
— Заткнитесь оба. И никогда не высказывайтесь так о моём брате или я кину заклятие в ваши солнечные сплетения и глазом не моргну, — рычит, подобно дикому зверю, Блэк, её серые глаза сверкают яростью.
Барти поднимает руки вверх в сдающемся жесте, его лицо выражает испуг, а Рабастан сглатывает, понимая, что зашёл слишком далеко.
— Ад, мы шутим. Извини, видимо, не очень удачно, — быстро произносит Лестрейндж, смотря прямо в серые глаза Адары, которые обрели тёмный, почти чёрный оттенок от гнева.
— Да-да, расслабься, подруга, — кивает Барти, стараясь сгладить напряжение.
Адара наконец опускает палочку, заставляя их двоих выдохнуть с облегчением, словно они только что избежали серьёзной опасности.
— Всё равно мне, шутка это или нет, — добавляет она, хмуря тёмные брови, её тон не оставляет сомнений в серьёзности её слов.
Адара больше ничего не говорит и резко выходит из купе, громко хлопнув дверью. Рабастан тут же подрывается на ноги, желая её догнать и вновь извиниться, но Регулус его останавливает рукой, словно невидимая стена.
— Сядь. Не нужно, — говорит Блэк, его голос спокоен, но полон авторитета, и Рабастан покорно садится обратно.
Адара громко стуча каблуком туфель идёт по вагону, её шаги эхом отдаются в тишине. По телу словно разряд тока прошёл, она ощущает острую пульсирующую боль в висках. Ей дурно от собственной злости на своих же друзей. Никто не может трогать её брата, её частичку. Блэк ощущает горечь на кончике языка, отчего тихо шипит себе под нос, пытаясь унять бурю эмоций, бушующую внутри.
Ярость считается грехом, проклятием, что тяготит душу. Именно поэтому все Блэки, казалось, были грешными по рождению. Когда Блэк приходит в ярость, это равносильно тому, чтобы начать копать себе могилу. Они становятся неконтролируемыми, магия в них колышется, словно разъярённый зверь, сжимая разум и заставляя все органы полыхать неистовым огнём. Адара Блэк с детства имела безумную, всепоглощающую любовь к своим братьям, она видела в них свою крепость, свою опору.
Когда-то на каком-то чопорном приёме для чистокровных семей их дальняя родственница, чьё имя Адара даже не удосужилась запомнить, сказала, что Регулус — лишь тень старших. Адара тогда пришла в ярость, её глаза потемнели, а руки потянулись к палочке матери, желая уничтожить эту женщину, стереть её дерзкий язык. Благо, Орион Блэк всё решил первым, опередив её порыв, и сделал так, что эта женщина покинула приём, униженная и бледная, под его ледяным взглядом.
Да, возможно, Сириус был самовлюблённым, чем в целом была наделена и сама Адара, ведь это была черта их рода, проявление их Блэковской гордости. Но никто не мог его этим упрекать. Сириус был совершенным, или, по крайней мере, таковым его видели большинство. Красив, высок, подтянут благодаря годам тренировок в квиддиче, харизматичный, богатый, наследник великого рода Блэков. Он был безупречным во всех отношениях, идеальным воплощением аристократической мечты.
И порой Адаре казалось, что многие парни ему завидовали. Рабастан, например, был тоже далеко не беден, красив, умел общаться с девушками, но если спросить у любой ученицы Хогвартса: Сириус Блэк или Рабастан Лестрейндж, она без сомнений выберет первого, о чём знали все, и это знание раздражало Рабастана до глубины души.
***
В купе Мародёров всегда стоял оглушительный шум. В целом, где бы ни находились Мародёры, было ужасно шумно, словно за ними всегда следовала буря. Причины было две: Сириус Блэк и Джеймс Поттер. Их всегда было много, иногда чересчур, их энергия била через край. И у спокойного, молчаливого Римуса порой даже гудела голова к концу дня, проведённого с ними, словно в его черепе поселился рой шершней. Римус устроился у окна, оперевшись на него головой, что ужасно болела в преддверии ближайшего полнолуния, когда его тело готовилось к трансформации. Рядом с ним уселся Джеймс, напротив Сириус и Питер. И, как бы странно это ни звучало, места не хватило единственной девушке — Авроре. Просто у Джеймса и Сириуса появилась ежегодная традиция бежать до купе наперегонки, кто первый сядет, тот и занимает лучшие места, не особо заботясь об остальных.
— Аврора, ты можешь сесть ко мне на колени, раз тебе не хватило места, — Сириус хлопает ладонями по своим коленям и подмигивает ей, его взгляд полон озорства и самоуверенности.
Аврора закатывает глаза и моментально краснеет, чувствуя, как жар приливает к щекам, ведь Питер начинает несдержанно смеяться, не в силах сдержать веселья.
— Сириус, даже не мечтай, ты не в её вкусе, — вмешивается Джеймс, скрещивая руки за головой.
— Да прям, я во вкусе всего Хогвартса, — нагло говорит Блэк, его улыбка становится ещё шире, а взгляд самоувереннее.
— Сириус, хватит себя так вести, — говорит ему Аврора, скрещивая руки на груди, её голос становится холоднее.
— Так — это как? — щурясь, спрашивает он в ответ, наклоняя голову, словно не понимая, в чём дело.
— Как самовлюблённый мальчик. Я не весь Хогвартс, понял? Иди и говори такое своим маглорождённым, которые по тебе слюни пускают, — шипит она, её голос полон скрытого раздражения и презрения, последние слова она произносит с особым нажимом.
Сириус удивительно вскидывает брови, его улыбка сползает с лица. Он ощущает, как его желудок словно что-то скручивает в тугой узел, отчего он сглатывает, пытаясь избавиться от внезапно возникшей горечи. Питер тут же замолкает, его смех обрывается, он поглядывает то на Аврору, то на Сириуса, чувствуя нарастающее напряжение. Джеймс взъерошивает свои волосы, но тоже молчит, его обычно весёлое лицо становится задумчивым. А Римус прикрыл глаза, делая вид, что спит, предпочитая не вмешиваться в эту назревающую бурю.
— Прошу прощения за моё неподобающее поведение по отношению к чистокровной принцессе, — язвит Блэк, поднимаясь на ноги, его голос полон сарказма, но в нём слышится и нотка обиды. — Присаживайтесь, мисс Малфой.
Аврора тяжело вздыхает, стараясь на него не смотреть, чтобы не выдать своего смущения и гнева. Сириус больше ничего не говорит, проходя мимо неё, и выходит из купе, резко хлопнув дверью. Малфой тут же оборачивается, смотря в закрытую дверь, её взгляд полон смешанных чувств.
— Садись, Ав. Он успокоится и вернётся, — подаёт голос Джеймс, его тон мягче обычного, он старается её утешить.
Аврора обнимает себя за плечи, ощущая холод, и покорно садится на уступленное место, её взгляд устремлён в никуда.
Сириус, идя по вагону, чувствует себя подавленно, словно его только что ударили. Что-то внутри него словно режет, причиняя острую, незнакомую боль. Говорили ли ему когда-то что-то подобное? Нет, никто и никогда не смел так с ним разговаривать, особенно девушки. Но Аврора была другой, она не похожа на других девушек, которые боготворили его. Пока все желали быть ближе к Сириусу Блэку, она была рядом всегда, но о большем никогда не просила, а может, и не хотела вовсе. Аврора Малфой видела в нём лишь друга.
«Друг» — какое-то ужасно глупое наименование, совершенно не подходящее к тому, что он чувствовал. Сириус не знал, существует ли вообще дружба между мальчиком и девочкой, особенно когда эта девочка была Авророй. Но Сириус видел, как относится к Авроре Джеймс, его лучший друг, и это наблюдение добавляло ещё больше путаницы в его и без того взбудораженные мысли.
Джеймс видел в ней, правда друга, истинного товарища по проказам и приключениям. Они могли обниматься, но лишь за плечи, как верные соратники, он мог провожать её до комнаты, но никогда не засматриваясь на её профиль, словно она была лишь частью пейзажа, а не объектом восхищения.
Аврора могла обсуждать с Питером различные предпочтения в еде, делиться рецептами и спорить о вкусах, но он никогда не желал ей подарить тонну её любимого клубничного пирога, его забота была дружеской, без намёка на нечто большее. Они могли сидеть под одним пледом, ведь им двоим вечно было холодно, но Питер никогда не перетягивал его, чтобы она села поближе, не искал тактильного контакта.
Аврора могла часами сидеть с Римусом в библиотеке, погружённые в мир книг, но когда они обсуждали очередную загадочную книгу или философскую проблему, он никогда не терял суть её слов, не растворялся в мягком голосе Авроры, его внимание было сосредоточено исключительно на беседе.
А Сириус всё это делал. Сириус не видел в Авроре Малфой друга. Никогда. Даже когда он впервые стоял на платформе 9 и ¾, его взгляд уже тогда выделил её из толпы, и что-то внутри него откликнулось на её присутствие совсем не по-дружески.
— Сириус, — раздаётся тихий голос, и Блэк оборачивается на своё имя, словно пробудившись ото сна, и видит свою сестру, Адару.
Адара скрещивает руки за спиной. Сириус знает, что она так делает, когда чем-то встревожена, когда не может справиться со своими эмоциями, пытаясь скрыть их даже от самой себя. Она делает несколько шагов и тут же оказывается около брата, её взгляд полон беспокойства. Блэк натянуто приподнимает уголки губ в подобии улыбки, которая не достигает глаз, и обнимает её одной рукой за плечи, заставляя её прижать голову к его груди, где сильно бьётся сердце, выдавая его собственные тревоги.
— Что стряслось, моя милая сестричка? Ты встревожена, — спрашивает Блэк, смотря на её макушку, его голос звучит мягче, чем обычно, он всегда был нежен с Адарой.
— Ничего, Сириус. Просто вышла прогуляться, — Адара улыбается от его прозвища, "моя милая сестричка", которое всегда её успокаивало, и вдыхает родной запах горькой корицы, который перемешался с его терпкими духами, создавая неповторимый аромат Сириуса. — У тебя сильно стучит сердце. Что случилось? — спрашивает она, поднимая на него свои обеспокоенные глаза.
Сириус усмехается, криво, без былой самоуверенности.
— Просто вышел прогуляться, — отвечает он ей её же словами, пытаясь отшутиться, но его голос звучит глухо.
— Тогда давай вместе молча прогуляемся? — шепотом просит Адара, чувствуя его состояние и не желая давить. Она понимает, что иногда просто присутствие близкого человека важнее слов.
— Конечно, моя милая сестричка, — соглашается он, и в его голосе слышится облегчение.
Сириус прижимает сестру ближе, обнимая её крепче, словно пытаясь найти утешение в её близости, и они идут вдвоём по вагону, каждый думая о своём, погружённые в собственные переживания. И их успокаивает лишь наличие друг друга рядом, эта невысказанная поддержка, которая в моменты душевного волнения становится самой ценной. Их тишина была наполнена пониманием, связью, которая была между ними, единственная в своём роде, не требующая слов.