Океаны

  Как только я очутилась под металлическим, навесом крыльца «Синей розы», то рефлекторно прищурилась, в глазах нещадно зарябило, в уголках скопилась влага – ответная реакция на яркость дневного света, резко констатировавшего с желтым тусклым освещением, парившим в кафе.

  Я проморгала несколько раз, подушечками пальцев стерла остатки слез и взглядом уперлась вперед, силилась рассмотреть невидимые клинки дождя. Он понемногу утихал. Лишь редкие водные капли одиноко плескались в раскидистых пятнах глубоких мутных луж. Вперемешку с удушливыми выхлопными газами, в прохладном, влажном воздухе витала характерная, неприятная сырость, она незамедлительно отяжелила мои волосы и заставила майку противно липнуть к спине, так, что каждое движение корпуса неосознанно вызывало отвратительное чувство промозглости.

  Минуту спустя, запрокинув голову, я сделала несколько маленьких шагов и вышла из укрытия. Тяжелые темные тучи, залитые свинцом, угрожающе высились над Москвой, словно предупреждали о скором продолжении ливня, однако и не спешили окунуть столицу в потоки очередных сердечных терзаний. Оглянулась по сторонам, оценила живописную позолоченную природой обстановку городского парка, испещрённого неуместными многочисленными стеклянными высотками, считавшимися экологическими домами, я поняла, что самым правильным решением будет ни секунды не медля рвануть домой.

  И если вдруг ливень снова хлынет гораздо раньше, чем я доберусь до подъезда, то пускай, так тому и быть. В том, чтобы немного промокнуть не крылось никакой опасности.

  Самым коротким способом добраться до дома было срезать через эти самые стеклянные башни, одинаковые, точно близнецы. До сих пор непонятно, почему проект считался «экологическим». Стекло, составлявшее львиную долю конструкций, навряд ли можно было назвать неопасным для окружающей среды. И не смотря на многочисленные суды и забастовки, часто устраиваемые представителями городского совета, с целью сохранения земли, всё же некая важная фигура одержала победу в тендере, и воплотила зловещий замысел в жизнь.

  Проживание в высотках стоило «кучу денег» – так много лет назад заверил отец, на одном из нудных семейных ужинов. Подобные уверения странно слышать от человека на чьих счетах финансов немерено. Отец открыто считал, что арендная плата за жизнь в пределах зелени несколько превышала заслуженную цену, поэтому и предпочел не переплачивать несколько сотен тысяч за пару квадратных метров. Пожалуй, от того мы и проживали почти в схожем здании, – в частном секторе, названный мною в детстве, «союзом пяти похожих домов» – они располагались за парковой зоной, и ограждались шлагбаумом, поднимавшимся автоматически только при наличии специального пропуска – пластиковой карточки.

  Иногда, рассматривая «экологические» высотки я нередко задавалась вопросом «кто жил в этих стенах?», потому что, прогуливаясь в парке за все годы, мне ни разу не довелось видеть, как кто-то выходил или заходил в железные входные двери.

  Чтобы не обходить через огромную площадь асфальтированных дорог и хоть как-то сэкономить несколько минут, я широкими шагами срезала напрямую, по влажной траве, ловко лавируя между небольшими, но раскидистыми и ярко алыми кустами барбариса Тунберга, которыми был усеян весь парк. Мои носки и кроссовки быстро промокли от капель, попавших внутрь в огромном количестве. Но я старательно не обращала внимания – пыталась свыкнуться с навязчивым чувством, что с неба вот-вот хлынет дождь. И оглянувшись на миг, на свирепое темное небо, залитое свинцом, заметила, что где-то позади, остались высокие пушистые ели – единственные зеленые украшения посреди золотой осенней красоты.

  Когда я, наконец, добралась до высоток, – меж которых тоже вознамерилась сократить путь –признаю, было это не совсем законно ввиду того, что они фактически ограждались камерой и оранжево-желтыми кустами боярышника с плодами в виде мелких яблочек, то почувствовала на своей макушке легкие, почти невесомые капли воды. И ускорив шаг, завернула за угол: вдалеке, словно мираж в пустыне, царственно виднелся мой дом, в окружении таких же одинаковых темным башен с панорамными окнами, созданных из бетона, стекла и стали.

  Я узнала бы эту высотку среди тысяч других – недосягаемой высотой она в разы превосходила конструкции, красовавшиеся в парке.

  Оставалось пройти чуть-чуть. Я вновь повернула за угол, моей головы коснулась ещё одна капля воды. С надеждой в сердце, что если и суждено промокнуть, то не так уж сильно, я рванула быстрее. Влажные волосы запрокинулись назад, прохладный ветер гулял в складках одежды, а под ногами в разные стороны разлетались брызги из неглубоких луж, но я неслась вперёд, не оглядываясь и не смотря вокруг. Справа от меня образовалась стеклянная многоэтажка с массивной металлической дверью и ведущей вниз дорогой – подземной парковкой. Слева точно немые стражи – очередные оранжевые кусты боярышника.

  Рефлекторно прыгнула вперёд – перескочила внезапно появившуюся лужу, не желая ещё больше промочить кроссовки, которым и так светило место на свалке, и, приземлившись на ноги, сделала несколько резвых шагов, предстояло прошествовать совсем немного. Я почти покинула парковую зону.

  И внезапно, дорога перед глазами закружилось, я почувствовала резкий и сильный удар в правый бок, не успела притормозить и кубарем полетела в сторону. А секунду спустя очутилась на влажной земле, больно упершись коленями и внутренними сторонами ладони в мелкие камешки.

– Эй! Ты что слепая?! – яростно послышался мужской голос. Позади или справа, я не поняла, – в голове все вертелось, словно в калейдоскопе, – не видишь, куда идешь?

  Я молча поднялась на шатающихся ногах, оттряхнула колени от влажной грязи, но почувствовала, как внутри медленно вскипела кровь, руки сжались в кулаки, а зубы злобно сомкнулись: слепая? Это он выскочил из-за угла!

– Эй, я к тебе обращаюсь! – скользнуло нетерпение. – Глухая что ли?

  Обернулась. Подняла глаза на виноватого, открыла рот, чтобы оскорбить наглеца в ответ. Это он виноват. Смотреть по сторонам надо! А не обвинять всех вокруг!

  Но слова так и замерли в горле, едва я столкнулась с ним взглядом, дыхание застряло в груди, а желудок сжался в узел. Я не в силах была пошевелиться, а сердце задрожало, точно мерцающее пламя, способное потухнуть в любой момент.

  В его глазах промелькнуло удивление. Рот слегка приоткрылся.

  И тут, с неба нещадно хлынул ливень. Но и через густую пелену дождя, я разглядывала знакомые бледные и острые черты лица, ровный тон кожи, темную и мокрую копну волос свисавших на открытый лоб, от тяжести воды, и четко очерченные губы.

  И через силу глухо выдавила:

– Милявский?

  Я окончательно промокла до нитки – теперь одежда неприятно липла к телу, сковывая каждое движение.

– Кристина? – будто не верил собственным глазам. Провел правой ладонью по лбу, длинными пальцами смахнул влажные волосы с лица, закинув их назад.

– Что ты здесь забыл? – пыталась унять дрожь в голосе, придав ему равнодушия.

  Непривычно было видеть Виталия с прической, полностью открывшей лоб, – от этого его лицо казалось острее. Но вопреки удивлению, скользившему в словах, Милявский впился в мое лицо привычным холодным взглядом, от которого у меня внутри приятно защемило.

– Могу задать встречный вопрос. Почему не на работе?

  Шумно выдохнула. Точно, работа. Совсем забыла.

  И скользнула взглядом по одежде: подкаченное тело обволакивала черная кожаная куртка, та самая, в которой он приехал, и темные зауженные (но чистые) джинсы, похожие на те, в которых был вчера. На ногах черные массивные кроссовки.

  Судя по не испачканным вещам, я скоро поняла, что во время столкновения он даже не сдвинулся с места.

– Впрочем, не важно, – лицо Виталия оставалось абсолютно спокойным, будто не удивился встрече. – Пошли домой, – он легонько кивнул влево, где за декоративными кустарниками и металлическими прутьями забора виднелась бетонная многоэтажка, подобная той, возле которой мы стояли.

  Я фыркнула. Какая наглость! Мало того, что этот нахал, посмел назвать мой дом своим, так еще и требует повиновения! Обойдется! Не позволю потешить его раздутое эго! И никуда с ним не пойду! Пусть не думает, что из-за манящих бездонных глаз, я стану потакать его желаниям.

– У меня дела, – разглядывая коричневые пятна на своих коленях, выпалила первое, что пришло на ум. Знала, что если загляну в глаза, то и слова не скажу.

  Он нетрепливо и раздраженно выдохнул.

– Какие еще дела? – в стальном голосе прозвучало открытое недоверие.

  Мало того, что он разговаривал со мной, как с человеком, у которого не могло быть своих личных дел. Так ещё и совал нос, требуя посвятить его в подробности. Что он вообще о себе возомнил?

  Рефлекторно скрестила руки на груди – будто хотела отгородиться, хотя и понимала, что под его пристальным взглядом, сделать это невозможно.

– Тебе какая разница? – мой голос тут же был подхвачен тяжелым рокотом грома, – иди, куда шел, – переместила свой взгляд на его слегка опущенный волевой подбородок.

  Черное небо безжалостно рассекла молния. Холодный порыв ветра подхватил несколько капель дождя и влепил мне в лицо, будто влажную затрещину. Одна из крупиц нещадно попала в левый глаз, отчего он рефлекторно заслезился, и я сморщилась, сформировалось впечатление, будто мой зрачок глядел через вспотевшее увеличительное стекло. Пришлось проморгать несколько раз и почесать глаза указательными пальцами.

– Вот, что, – после недолго молчания, нарушаемого шелестом дождя, зазвучал твердый голос Виталия, – не знаю, что ты затеяла...

  Я улыбнулась. Конечно, он не знал. Ведь, у меня не было никакого плана. Но это не значило, что раз вчера он застал меня врасплох, то сегодня у меня не появилась возможность отыграться!

  Через секунду самодовольная улыбка с моего лица резко сползла, когда Виталий невозмутимо произнес:

– Или ты сейчас добровольно идешь со мной, или я дотаскиваю тебя домой. И раз я физически сильнее – говорю сразу: сопротивление бесполезно.

  От неожиданности мои руки безвольно повисли вдоль тела, а взгляд поднялся на лицо Милявского – оно было безучастно, уголок губ дружелюбно приподнят. Но в напряженно вздымавшихся плечах и глазах ощущались твердость и стойкость, точно он в любой момент собрался схватить меня и отнести домой, как мешок.

  Я закатила глаза, все еще наблюдая через пелену. Физически сильнее? Серьезно? Это все, что пришло ему на ум?

  На самом деле, я и сама с радостью отправилась бы домой. Перспектива переодеться в сухую одежду, заварить себе горячий чай и улечься в постель представлялась более соблазнительной, чем мокнуть под дождем.

  Однако, проблема крылась в отце, когда он вернется после совещания, то не оставит попытки докопаться до истины – уволилась я или нет.

  И Милявский... Я не сомневалась, что и он не прочь и сам превратить мою жизнь в ад... В таком случае, когда он успел стать заботливым по отношению ко мне? С одной стороны – это льстило. Но с другой – это тоже один из пунктов его гениального плана, разработанного много лет назад: «Как понравиться моему отцу?»

  Мои губы искривились в ухмылке, но в горле образовалась неприятная горечь. Разумеется. С недавних пор у Виталия все к этому и сводилось – к жалким попыткам завоевать внимание и доверие моего отца. С дотошной любезностью пожать мне руку – несомненно. Заглянуть в меню отца – без проблем. Подарить букет моих любимых цветов перед ним – заработать его одобрение.

  И вот теперь – привезти меня домой, и наконец, завоевать титул лучшего пасынка?

  Хитрый ход – что сказать. Чего еще ожидать от лицемера?

– Есть и третий вариант, – опять скрестила руки, и почувствовала, как по моей щеке скользнули капли дождя. Опустила взгляд на его зашнурованные кроссовки – мы расходимся, будто и не виделись. Ты направляешься куда шел, – неопределенно махнула рукой за свою спину. – Я – по своим делам, – непроизвольно вскинула запястье в противоположную сторону, где располагалась «Синяя роза».

– Ты намерилась пойти в ту забегаловку? – подняла глаза на Милявского – он нахмурился, сверлил меня взглядом, – отчего внутри стало не по себе. Его права рука вытянулась в сторону, и казалась неестественно длинной, и как огромный указатель подтверждала мое намерение отправиться в кафе, – я иду с тобой. И ты расскажешь правду.

– Нет, – вырвалось раньше, чем сообразила. Было все равно, о какой правде шла речь. И на самом деле, я хотела, чтобы он побыл рядом со мной. Разговаривал, или чтобы мы в молчании смотрели друг на друга. Не важно – мне всегда мало проведенного времени с ним.

  Но я не знала, почему отказала. Может, из-за навязчивой мысли, что Милявский, столкнулся со мной на улице неспроста – прямо, как два года назад – у стола с угощениями на свадьбе отца. У таких, как Виталий – всегда имелся лукавый замысел.

  Или же я не желала, чтобы он пошел в «Синюю розу». Не со мной. Не без меня.

  Но, почему?

  Густые уголки его бровей удивленно поползли вверх, рот слегка приоткрылся.

  Прямо над нашими головами вспыхнул яркий зигзаг молнии, следом прогремел гром. Ливень заметно усилился – потоки трескали как из ведра, и проникали в каждый сантиметр без того мокрой одежды, обволакивая даже кожу сентябрьским страданием.

  Я чувствовала, как щекочущие капли пробрались глубоко в недры лифчика, оставляя за собой влажный, трепетный след, и почему-то представила Милявского, разглядывавшего меня исподлобья и стоявшего по пояс в воде, пока кристальные блики моря, скользили по его обнаженному бледному торсу, опускаясь ниже, к плавательным шортам, и фривольно исчезая в их глубинах.

  Мое дыхание против воли затаилось.

– Иду, и не спорь, – он вывел меня из неуместной мысли тем, что отзеркалил движение, тоже скрестил руки на груди.

  Наигранно цокнула и закатила глаза.

– Чего ты ко мне пристал? – пропустила в голос нотки раздражения, и вскинула голову, смотрела куда угодно, лишь бы не в его глаза. – Заняться нечем? – и нетерпеливо добавила, то о чем думала прежде. – Можешь не проявлять заботу, здесь нет отца, который ее оценит.

  Шах и мат. Раз уж Милявский задумал играть в глазах моего отца и Инессы заботливого старшего братца, то пускай и соблюдает эту роль, исключительно перед ними. Мне его радушие ни к чему.

– Причем здесь твой отец? – Виталий оскалился, провел ладонью по лицу. В глазах застряли искры льда. – Ты ведешь себя как ребенок. Стоишь тут. Мокнешь. Не можешь объяснить, в чем дело.

  Вот и прошла наигранная доброта – вернулся настоящий Виталий Милявский.

  Я фыркнула. С вызовом засунула руки в карманы джинсов.

  Это я вела себя как ребенок? Это он из кожи вон лез, чтобы получить одобрение!

  Неудивительно – уважение отчима, если он богат, дорогого стоило.

– Он уехал в офис, – после минутного молчания, терпеливо произнес Милявский, точно разговаривал с малышом, и глядя себе под ноги. Но от его следующих слов, ощутила, как кровь прильнула к вискам. – Можешь не переживать. Он не устроит тебе допрос с пристрастием.

  Я сдержалась, чтобы не улыбнуться. Хоть одна хорошая новость. Отец слишком занят глупыми попытками Лоренса продать акции Мореско.

– Мне все равно, – пожала плечами, будто так и есть, и заметила, как Виталий широко улыбнулся, на его правой скуле показалась глубокая ямочка. Теперь, и мои губы стали против воли растягиваться в улыбке, но я сдержалась, внутри разлилось приятное тепло.

  Быстро обошла Виталия стороной и твердым шагом направилась к дому.

  Но его слова, самодовольно брошенные вдогонку, острым клинком, заставили меня замереть.

– Да, брось, я знаю тебя как облупленную.

  Я оскалилась. Знал? Что он мог знать? Догадывался ли он, хотя бы на миг, что я два года видела сны, где мы занимались страстным сексом на пляже под звездным небом? Сомневаюсь. Знал ли он, что при мысли о его разговорах с другими девушками, мне хотелось броситься на них и исцарапать им лица? Вряд ли. Осознавала, что от представлений его в объятиях другой, я едва не била кулаком в стену? Или что когда я застала ссору с Кирой, мне было ее жаль, и в тоже время, немного радостно, что они расстались?

  О, нет. Ничего он обо мне не знал.

  Меня затрясло от негодования, в горле встал тяжелый ком. Холодные водопады ливня беспощадно хлестали по щекам. С должным усилием я досчитала до пяти, перевела дыхание, обернулась и прищурилась.

  И застыла в изумлении.

  Виталий, склонив голову на бок, с дружелюбной улыбкой, с распахнутыми глазами, исподлобья разглядывал меня, точно древний экспонат в музее, а его взгляд... Он не искрил привычным холодом. Скорее выражал... интерес?

  С трудом прочистив горло, я представила, как твердо ответила на его несносный и наглый выпад. Но в реальности получилось как-то глухо:

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– О, правда? – он двусмысленно повел бровью, с вызовом засунул руки в карманы куртки и пропустил в голосе нотки издевательства. Я почувствовала, как мое сердце забилось где-то в легких, но жестокими ударами отдалось в висках. – Тогда скажи: зачем ты соврала отцу, что работаешь официанткой?

***

  Ни Мира, Ни Виталий не солгали – отца, и как выяснилось Инессы, дома не оказалось. Едва я открыла входную дверь, и, ощущая на затылке жгучий взгляд Милявского, шествовавшего по пятам, подобно тени, вошла во тьму коридора, искоса освещенную дневным светом, тянувшимся из кухни, то тотчас столкнулась с оглушающей, но привычной тишиной. В легком сквозняке, пронизывавшим до костей, и тянувшимся откуда-то из недр комнаты, явственно чувствовались глубокие ноты одеколона отца – жгучий перец и молотый кофе, смешанные в призрачном танце с легким цветочным шлейфом жасмина и сладковатым ароматом клубники.

  Виталий негромко хлопнул дверью, когда я дотянулась до выключателя кухни, и половина мебели в гостиной и ближняя часть коридора обрели свои черты под яркими косыми клинками, выглядывавшими из-за дубовых широких наличников.

  Сбросив грязные и промокшие кроссовки, во влажных носках я прошлепала по кафелю, даже через ткань остро испытывая на ступнях резкую холодность плитки.

  Все, что хотелось – поскорее снять липнувшие вещи, вытереться насухо, завалиться под теплое одеяло и забыть, что где-то в коридоре остался Виталий. И что возможно, ввиду удачного отсутствия отца и моего неодобрения, он нагрянет в мою комнату. Без особых причин просто, чтобы позлить.

  Я очутилась у дубовой двери комнаты, мрачно возвышавшейся надо мной, точно страж, и с глубоким выдохом спокойствия дотянулась до закругленной ручки, но сразу замерла, из-за спины послышалось холодное и требовательное:

– Жду тебя в гостиной.

  Я фыркнула. Нарочно оставила его выпад без ответа, вместо слов вошла в непроглядную тьму спальни и хлопнула дверью, так что накопившаяся злоба отдалась по стенам квартиры гулким эхом.

  Что он о себе возомнил? Надеялся на добродушные семейные посиделки?

  И сейчас же рефлекторно потянулась к стене правой рукой и включила свет. Осмотрелась и поняла, почему в отличие от остальной части дома, где едва ли возможно было рассмотреть очертания окружающей обстановки, в моей комнате царствовала кромешная темень – панорамное окно завешано тяжелой темной шторой.

  Разумеется, я не помнила, зашторила ли его сама, или это сделал кто-то другой (глубоко в душе надежды возлагались на то, что в комнате не появлялся посторонний), теперь это было не так важно. И взглядом отыскав темные спортивные штаны, валявшиеся у деревянного подножия кровати, и монотонную пижамную футболку фиолетового цвета, покоившуюся на высокой спинке компьютерного кожаного кресла, стоящего возле стола, заваленного стопкой тетрадей, стянула с себя насквозь промокшие вещи, и наконец, облачилась в сухую одежду. Влажные волосы заплела в тугую косу, закрутила и закрепила на затылке удачно попавшейся под руку черной заколкой-крабиком. А после с удовлетворением опрокинулась на кровать. Случайно поддела ногой валявшиеся на полу влажные джинсы, так что они отлетели в дальний угол и, заведя руки за голову, уперлась глазами в светящиеся хрустальные лепестки лилий, паривших под белым потолком на своде железной конструкции люстры.

  И запоздало поняла только одно – я не намеревалась выйти в гостиную.

  Ни сейчас. Ни потом.

  Наверное, меня страшила мысль, что Милявский начнет докапываться до истины. В этом, как и во многом другом, мы были схожи – он, как и я желал находиться в курсе событий, но при этом умалчивать о себе. Или же все гораздо проще – я не желала слушать его обвинения о том, что лгала отцу, ведь, в отличие от меня, Виталий был большим лжецом.

  Иногда, перед сном, лежа в постели, я часто задумывалась над тем, что Милявский мог утаить перед отцом правду о том, что на самом деле наше знакомство произошло на вечере, а весь наш завтрак в кафе был чистый фарс. И вспоминая скандал с Кирой, подслушанный накануне того дня, и сопоставляя факты, сказанные Мирой, что измены Лоренса с Карской начались задолго до торжества отца, то история приобретала иной смысл...

  Я рефлекторно привстала на локтях, точно в предвкушении долгожданного открытия: может Виталий бросил Карскую не из-за банкротства ее отца, а лишь из удара по собственному самолюбию? Вдруг он узнал об ее неверности, но, не желая выставить себя униженным, обвинил ее бедственное положение?

  Внезапный зловещий раскат грома, раздавшийся за окном, заставил меня рассечь поток надоедливых мыслей, затаить дыхание и прислушаться. В недрах Москвы разбушевалась настоящая стихия: испепеляемый вспышками молний, мелькавших за завешанными шторами, звериный рев нещадно оглушал столицу, пока тяжелые капли дождя барабанили по стеклам неиссякаемым водопадом.

  Вот так ирония – первый день осени начался с продолжительного ливня, окончательно уничтожившего яркие воспоминания о былом лете, оставляя за собой печальные намеки на возвращение в офисное и школьное русло.

  Глубоко в сердце я сочувствовала тем, кто поутру, обязывался облачиться в деловой стиль одежды, и вернуться за парту в душный класс и искренне радовалась, что за одиннадцать лет учебы, получила долгожданный аттестат. Теперь я могла не вставать по утрам. Не переодеваться в неудобные вещи и не засыпать на унылых уроках. И имела полное право вечерами коротать время не за скучным выполнением домашних заданий, а за тем, чего прежде не делала – за просмотром кино. И даже отец был не вправе помешать. А назойливое присутствие Виталия скорее чем-то украшало серую обыденность.

  Я вновь опустилась на кровать, но взгляд перевела с люстры на потолок. Если мои суждения верны, то вина Милявского была куда больше, чем представлялось на первый взгляд.

  Может, он виноват, что Кира изменила ему? Вдруг, вопреки запретам, на которые девушка пошла, слепо поддавшись чувствам, она не увидела в Милявском надежного парня, держащего обещания, потому и прыгнула в объятия другого? А Виталий, чтобы избежать последствий и натиска общественного мнения, (Кира наверняка придала бы это событие огласке), придумал историю про возлюбленную, сбежал за границу и как частые представители золотой молодежи, просиживал отцовские деньги, не задумываясь, над тем, как Мира устраняла результаты несостоявшейся семейной жизни. Он ведь не посмел рассказать моему отцу, что пассия жениха его сводной сестры – его бывшая девушка.

  Кажется, в моем рукаве появился отличный козырь.

  И тут же вздрогнула, а сердце быстро заколотилось, в дверь раздался негромкий стук. Я привстала, готовая применить познания, если Милявский ворвется в спальню, но почувствовала, как брови от удивления поползли вверх, когда следом, в коридоре, послышались твердые, но глухие, отдалявшиеся шаги.

  Ухмыльнулась, он не посмел войти в комнату.

  Я резко поднялась на ноги, шумно распахнула дверь, закругленная ручка с грохотом стукнулась о стену, таким образом, желала показать, что не расположена тратить много времени на пустые объяснения и с гордо поднятой головой вышла в темноту прохода, рассекла его тремя широкими шагами.

  Лучше пусть беседа скорее кончится, чем пустые мысли окончательно затмят разум.

  Милявского я застала в гостиной. Нагло развалившись на диване ко мне спиной, под ярким светом люстры он неподвижно рассматривал выключенный квадрат плазменного телевизора. А модно стриженый затылок и макушка были слегка взъерошены, точно наспех просушил волосы полотенцем.

  Обойдя диван боком, небрежно плюхнулась в кресло справа от него, скрестила руки, показывая, что не начавшийся разговор уже наскучил, и с недовольством принялась рассматривать его потяжелевшие от влаги волосы, и бледное сосредоточенное лицо, исказившееся доброй полуулыбкой, словно он пригласил поговорить, а не допрос устраивал.

– Итак, – он поднял на меня глаза, затененные веером ресниц, что с любопытством заблестели. Театрально сомкнул кончики длинных пальцев, поддался вперед, в мою сторону и с выжиданием наклонил подбородок. – Я жду.

  Я заметила, что он переоделся, и прикусила внутреннюю сторону щеки, стараясь вновь не провести параллель между нами, он надел фиолетовый верх. Хлопковая майка идеально подчеркивала эффектные мышцы на руках и рельеф на теле, а ноги облачили в черное трико.

  И сейчас как никогда захотелось стянуть с него одежду и лицезреть его тело во всем природном великолепии.

  Но вместо этого я цокнула, закатила глаза, сильнее откинулась в кресле и взглядом уставилась в вены, живописно выпиравшие на его руках.

– Ты ушла из дома рано утром, – я вздрогнула, прерывая мысли, когда он заговорил с наигранной безмятежностью. – Чтобы уволиться.

– Именно так все было, – с годами безупречная ложь не имела границ.

– Но не увольнялась, – будто нарочно проигнорировал мои слова, – ведь не работала. Так, почему не сказала правду? Зачем устроила спектакль?

  Спектакль? Верно, сказано.

  Я ухмыльнулась – знакомая история. Когда-то давно принимала в подобном участие. Но, неужели Милявский думал, что из симпатии получит сведения, не приложив усилий? Или же он пытался вызвать угрызения совести? Если вспомнить сколько раз врал отец, взять, к примеру, случай, что он скрыл правду о том, что у Инессы был сын, то моя маленькая ложь не имела последствий.

  Уставилась глазами на Виталия, от его пристального взгляда у меня все внутри заколотилось, но напустила равнодушие и мысленно сосчитала до пяти.

– Правда хочешь поиграть в праведника? – раздраженно выдохнула, привстала и вперилась в его фиолетовую майку. Тело Милявского напряглось, он затаился в ожидании.

  Раз уж Виталий собрался «поговорить по душам», то следовало воспользоваться сведениями и спросить о том, что терзало меня по ночам два года.

  Я хотела растянуть вопрос по частям, но от предвкушения удачной возможности, не сдержалась, и не глядя на него, на одном дыхании выпалила:

– Тогда вот тебе вопрос: ты, правда, бросил Киру из-за банкротства? Или потому что ее трахнул Лоренс?

  Вновь прикусила внутреннюю сторону щеки, силилась унять дрожание сердца, что отдавалось в ушах гулкими ударами.

  В гостиной воцарилось напряженное молчание. Воздух как будто замер, и мне вдруг показалось, что бежевые стены резко сузились, словно стремились раздавить нас своей тяжестью. Я перевела взгляд и через всю комнату заметила, как за окном на кухне очередная молния разверзла темное небо.

  А после глазами скользнула по Виталию. Его бледное лицо оставалось бесстрастным, в глазах светился привычный холод, а кончики длинных пальцев все также соприкасались друг с другом.

– Причем здесь Кира и женишок Миры, если мы говорим, о тебе? – после минутного молчания, точно очнувшись от ступора, спросил он.

  И я вдруг поняла, если он оставался спокоен, следовательно, с самого начала знал, об их отношениях.

  Наконец, история длиной в два года собрался воедино.

– Да или нет, – изогнула уголок правой брови.

– Она стала не нужна мне, – Виталий презрительно фыркнул, улыбка спала с его губ. Я заглянула ему в глаза, но он отвел взгляд, уставился в подлокотник кресла, на котором я сидела.

  Значило это одно – он нагло врал. И при этом упрекал во лжи меня.

– Ты бросил ее, потому что не пережил удара по самолюбию, – настало время словесно атаковать его, ведь если упустить шанс, Милявский не отступит от возможности докопаться до истины и узнать, почему я солгала отцу. Не исключался и факт, что он мог использовать эти знания против меня.

– Зачем ты ворошишь прошлое? – он взглянул исподлобья и угрожающе понизил голос. – Какое тебе дело до моих отношений с Кирой? – склонил голову на бок и снова вернул на лицо привычную, но на сей раз высокомерную улыбку, и спросил то, от чего мои пальцы вдруг стало покалывать. – Ты что, ревнуешь?

  Я рефлекторно цокнула. Ревновала или нет – не имело значения. Но лучше, ему не догадываться. И тут призадумалась, раз уж разговор принял такой неожиданный оборот, я могла исправить то, что произошло вчера – оспорить его обвинения в симпатиях.

– Тебя? – перевела взгляд на его трико, но после вернула на его лицо, а из груди вырвался нервный, неконтролируемый смешок. – Фу. Нет, – сглотнула, на сей раз слова дались мне с трудом.

  Виталий секундно промолчал, в его глазах пронеслось изумление.

  Что, не ожидал, что я вот так яростно отсеку его навязчивую мысль?

– Тогда я не понимаю к чему этот разговор? – он провел рукой по волосам и кончиками пальцев задел несколько прядей.

  Я театрально вскинула ладонью. Не уж-то, правда, не понимал?

– Потому что вся эта хрень связана, – наиграно растянула я, опустила руки и сложила их в замок, пытаясь унять дрожь, но тут же взорвалась. – Ты попрекаешь меня во лжи, но на самом деле, ничем не лучше. Солгал Кире, что бросаешь ее из-за банкрота-отца, но дело в том, что ты не смирился с тем, что она, за твоей спиной, спала с женихом Миры, ты знал об этом с самого начала, – я глубоко выдохнула. – Отец не хочет находиться рядом с моей сестрой дольше рабочего времени, потому что злится из-за измен Лоренса, но не может упрекнуть его из-за поганых акций и винит во всем этом дерьме Миру. Хотя, на самом деле, виноват ты.

– Я? – в его голосе скользнуло удивление, – разве я виноват, что этот француз засунул свой член в Киру?

– Ты виноват в том, что не удержал ее, – прищурилась, – она любила тебя. Но ты ей пользовался.

– Я тебя умоляю, – он откинулся на спинку дивана и, закинув голову, наигранно продолжительно рассмеялся. – Если бы ты знала, кто такая Кира на самом деле, то поняла бы, что она из тех, кто искал выгодную партию. Ваш Лоренс удачно подвернулся. Я не причём.

  Снова ложь.

– Выгодную партию? – ухмыльнулась, и с горечью произнесла достоверный факт. – Ты пасынок Александра Раевского. Одной ногой – молодой миллионер.

  Незаслуженный молодой миллионер, у которого все было при себе: модельная внешность, как с обложки журнала, расчетливый и холодный ум, шикарное подкаченное тело и манящие голубые глаза. На его фоне, Лоренс с блондинистыми локонами, зелеными глазами и аристократической внешностью, бесспорно, отходил в тень.

  Глядя на меня, Милявский самодовольно улыбнулся, оголив на острой скуле глубокую ямочку.

– Молодой миллионер. Согласись, неплохо звучит, а? – он мечтательно уставился в потолок и облизнул губы. От этого жеста у меня все внутри напряженно передернулось, и я быстро отвела взгляд в сторону. И перевела на окно. Дождь понемногу утихал, оставляя за собой только влажные неприметные следы, но пасмурные тучи, угрожающе сгустились, невольно надвигая на мысль, что очередная атака воды не за горами.

  Самое время прийти к заключительному выводу и одним выстрелом убить двух зайцев.

– Поэтому ты не сказал отцу, что Кира была твоей девушкой. Чтобы он не винил тебя, – поднялась на ноги и сделала несколько шагов в сторону своей комнаты, а после обернулась. Виталий вновь уперся взглядом в выключенный телевизор, словно прогуливался в лабиринтах собственной памяти, – думаешь, если бы он узнал правду, то позволил бы тебе околачиваться рядом с ним? О, нет. Потому что, каждый раз, говоря с Мирой, он бы видел твое лицо на скамье виновных. – я с вызовом засунула руки в карманы штанов. – Узнай он обо всем этом, даже не разрешил бы тебе приехать. Но вот, ты здесь. Живешь в ее комнате. Ешь с нами за одним столом. И что самое мерзкое, глядя на моего отца или Миру, ты не чувствуешь угрызения совести. Ведешь себя так, словно вся эта история тебя не касается. Так спроси себя: кто из нас больший лжец? Я или ты?

  Он. Окончательно и бесповоротно.

  Мира была виновата только в том, что позволила Кире пройти стажировку в отеле. Что не выставила за дверь, когда началось совещание. Лоренс – просто козлина. Кира – потаскушка. А Виталий – проблема, потому что его вина присутствовала здесь в самой большой мере – богатая Кира пошла наперекор отцу и встречалась с ним два года. Он наобещал ей многое, а когда они поменялись ролями, и ее настигло бедствие – кинул. Она обратила внимание на Лоренса лишь из чувства страха, что останется одна. А поскольку для таких как Кира наличие брендовых сумок и пластиковых карт ценнее больше всего на свете, то не стала упускать подвернувшуюся возможность. Милявский спокойно отошел в сторону, наплевав, что из-за него пострадала моя сестра. И теперь, она была вынуждена выйти замуж за изменщика, потому тот обещал акции отцу. В противном случае Лоренс грозился продать их конкурентам, а это серьёзный удар по бизнесу.

  Так что, Виталий Милявский виноват здесь больше всех.

  Я глубоко выдохнула, наконец, избавилась от груза, сковывавшего два года подряд. И повернулась, всем своим видом показывая, что разговор окончен, и решительно направилась в комнату, но дойдя до двери и потянувшись к закругленной ручке, вдруг остановилась, и почувствовала, как мое сердце бешено застучало, когда за моей спиной, раздался спокойный голос и приближающиеся шаги.

– Имея такие ценные познания, – почти неслышно проговорил Виталий у самого уха, так что мое тело рефлекторно накрыла пелена мурашек, я съежилась, ощущая своей спиной тепло и сладость его кожи. И чувствуя носом отблески морского бриза. Оглянулась, он возвышался надо мной на целую голову, отчего было не по себе. Своим ростом я и так была высокой, но стоя рядом с ним, ощущала себя маленькой. Я не подняла глаза, уставилась в его бледную шею, различая ее даже в темноте. – Почему сама не рассказала отцу? Почему молчала два года?

  Я прикусила внутреннюю сторону щеки. И правда, почему? Что мешало избавиться от сводного брата, когда была возможность?

– Сказать? – у меня перехватило дыхание, когда он наклонился, оставив между нами сантиметровое расстояние, так что я могла бы с легкостью сосчитать количество его ресниц. Я видела его соблазнительные четко очерченные губы, чувствовала равномерное дыхание на своих губах, но понимала, что едва сдерживаюсь, чтобы не наброситься на него, и не впиться в эти самые губы. – Или ты?

  Я рефлекторно сделала шаг назад, но уперлась лопатками в деревянную преграду.

  Сама не в силах была озвучить правду – это значило бы проиграть самой себе.

  И надеялась, что и он этого не скажет. Никогда.

  У меня во рту пересохло, а в горле встал ком, который я не в силах была проглотить, стоило ему выпалить:

– Потому что не смогла бы свыкнуться мыслью, что больше не увидишь меня.

  Нет. Боже. Нет.

  Я не хотела снова отступать.

– Это ты так думаешь, – неслышно выдавила, сглотнув, – если я следила за тобой у колонны, по-твоему, это любовь? – наиграно фыркнула, а, после, не сводя взгляда с его шеи, напустила на лицо равнодушие, – это любопытство. Ты ведь сам говорил – я замечаю мелочи.

  Снова принялась считать до пяти, удивляясь такому легкому обману.

  Если бы это были мелочи. Тогда я бы спала два года, не думая о Милявском.

– Вот как? – спросил он язвительно. А после, добавил то, отчего, как и два года назад, я словно разом лишилась жизненных сил. Меня бросило в жар, ноги подкосились, так что я с трудом сохранила равновесие. Уставилась взглядом в пол, но мне почудилось, что коричневый кафель, медленно уплывал из под ног. – Тогда загляни мне в глаза и скажи, что это не так. Что ты не испытываешь ко мне чувств.

  Мое дыхание стало сбивчивым, а сердце замерло в груди.

  Где-то там за окном снова начался дождь, будто издалека слышала его капли, что отдавались в моей голове настойчивым монотонным эхом.

  Я не могла этого сделать – смотреть ему в глаза. Стоило заглянуть в них, и тут же теряла дар речи. Их исключительная красота, заставляла меня часами их рассматривать, пытаясь впитать в свое сознание всю притягательность его холода, чтобы после перенести на бумагу.

  И не могла сказать ему этих слов, ведь это значило бы солгать самой себе. И подтвердить, что на самом деле я была без ума от Виталия Милявского – своего сводного брата.

  Но если промолчать, он снова выйдет победителем из нашего спора. Я проиграю. Он будет пользоваться моими чувствами. И мы снова пойдем по кругу.

  Этого я допустить не могла.

  И собрав все мужество в кулак, я подняла взгляд на его бледное лицо, оставшееся абсолютно невозмутимым, скользнула по волевому подбородку, и глубокой ямочке искрившей на правой острой скуле и почувствовала, как перехватило дыхание, когда я столкнулась с его бездонными глазами, окутанных веером темных ресниц.

  Его глаза, холодные, как воды Тихого океана и яркие как утреннее небо.

  Мои мысли спутались. В голове снова встал образ Виталия, выходившего из моря. Капли воды, исчезавшие в его черных плавках...

  Я не могла сосредоточиться и оказалась не в силах произнести хоть слово.

  Виталий с выжиданием исподлобья смотрел на меня. И уголки его губ стали шире растягиваться в стороны, он чувствовал предвкушение победы.

  Нет.

  Я глубоко вздохнула.

  Сейчас или никогда.

  Перед глазами медленно расплывались его очертания стоящие в море. Затем мы очутились в фойе отеля во Франции. Его лицо исказилось разочарованием, а в глазах встала обида.

  И чувствуя, как у меня внутри все сжалось, а в груди словно пробили дыру, я выпалила на одном дыхании:

– Ты мне безразличен.

***

  «Ты мне безразличен». Эти слова эхом отдавались у меня в голове, все время, пока я лежала на кровати в комнате и смотрела на пышные цветы лотоса. Когда разглядывала скатывавшиеся по стеклу капли дождя. Пока рассматривала беспорядок на моем столе. Когда вставала и измеряла комнату шагами. И когда снова ложилась на кровать. Эти слова точно тенью преследовали меня. Не давали покоя. И стоило отвлечься на какую-нибудь мелочь как перед глазами снова встало лицо Виталия, его глаза. Его бледная шея и четко очерченные губы, искаженные в полуулыбке, которую я хотела стереть в поцелуе.

  Поступала ли я правильно, говоря такие слова? Я и сама не знала.

  Провела рукой по лицу, силясь отогнать воспоминания, но они как назойливая муха летали перед глазами, заслоняя собой абсолютно все.

  И почему он приехал? Почему не остался в... а где он, собственно говоря, был все это время? Я поняла, что на самом деле ничего о нем не знала. Ни кем он был, кроме его сущности, ни чем он занимался. Виталий был для меня загадкой. Загадкой, которую я была не в силах разгадать.

  Я почувствовала, как мое сердце отдалось глухим ударом в висках, когда хлопнула входная дверь, и из глубин коридора послышался беспокойный голос отца.

  Замерла у двери и затаила дыхание, силясь услышать, о чем велась беседа.

– Нам следует позвонить Лоренсу, – в его твердом голосе проскальзывала тревога, что весьма непривычно для него. – Серьезно, завтра у нас совещание, но Мирослава и этот мерзавец не подходят к телефону.

– Подожди, тебе нужно немного передохнуть, – робко и истерично вторила Инесса.

– Какой передохнуть? – вскинулся отец, – если Мореско получить эти проклятые акции, считай, все пропало. Она станет главным партнером. Я с этой женщиной ничего общего не хочу иметь.

– Даже если ты позвонишь, сейчас, ничего не изменится, – полушепотом произнесла Инесса. – Сейчас во Франции шесть вечера. У них закончился рабочий день. Следует подождать до утра.

– Как бы не было слишком поздно...

– Мы непременно ему позвоним, – твердо заверила Инесса, – вопрос надо решить как можно скорее.

– И чего он задумал их продать... Кристина! – вдруг, крикнул отец из глубин гостиной, когда я сделала шаг назад и почти легла на кровать. Мое дыхание замерло в груди, и я осталась стоять на месте. – Кристина!

  Не трудно догадаться, что ему понадобилось.

  Я глубоко выдохнула и вышла из комнаты. Бледное лицо отца точно растворилось в ярком свете хрустальной люстры.

– В чем дело?

– Надеюсь, ты разобралась с так называемой работой, – он фыркнул, не глядя на меня.

  Я промолчала, но краем глаза заметила, что дверь в комнате Миры распахнулась и в проеме показалась подкаченная фигура Виталия. Он словно нарочно не удостоил меня вниманием, а я подметила, что на нем красовалась все та же фиолетовая майка.

– В любом случае, не имеет значение, – отец отвлек меня от мыслей, целиком приковав внимание, и выпалил то, от чего я почувствовала, как кровь стынет в жилах, – работа помешает учебе.

– Учебе? – переспросила, точно ослышалась, – я закончила школу. Какая еще учеба?

  После выжидательной минуты он довольно заметил:

– Я нашел в твоем беспорядке аттестат. Кстати, неплохо было бы прибраться, – он взглянул на Виталия с одобрительной улыбкой, а после я почувствовала, как желудок свелся в тугой узел, – с завтрашнего дня вы оба зачислены в университет.

  Университет?

– Я никуда не подавала документы.

  Ведь должна была уехать.

– Верно – отец согласно кивнул, мельком взглянув на Инессу, – поэтому я позвонил знакомому, и он вас пристроил. Виталий, будет в группе бухгалтерского учета. Ты – гостиничное дело.

  Я шумно выдохнула и вздохнула через нос, понимая, что шанс на счастливое будущее, как вода медленно утекал сквозь пальцы.

– Гостиничное дело? Я же сказала, что хотела взять выходной год, – произнесла, едва сдерживаясь, но трясясь от переполняющего негодования. – Почему ты не посоветовался со мной? Может, я не хочу идти в гостиничный бизнес.

  И связывать с ним жизнь.

– Так, поменяйся местами с Виталием, – отец, словно нарочно не замечал моего неприятия.

– И в бухгалтерский учет – тоже, – нетерпеливо зарыла руку в волосы. Инесса испарилась в пределах кухни, Может, я хочу на архивное дело.

– Ты определись, счета или управление, – произнес он тоном, не терпящим возражений.

  И я поняла, что спорить бесполезно.

  Ничего не ответила. Развернулась, не глядя на Милявского, большими шагами рассекла гостиную и громко хлопнула дверью.

  Я обессилено упала на пол. Как он мог отправить меня в университет?! Почему я не спрятала аттестат?! Лучше бы я его сожгла! По щеке скатилась одинокая слеза, пальцы непроизвольно зарылись в волосы, и едва сдержалась, чтобы не закричать в голос, у этой истории рисовался один печальный финал – я не смогу накопить денег. А значит, и переехать в Лондон.

  Отец разрушил мою мечту.