Insensitive

Проснуться однозначно было неудачной идеей. Неудачней этого было только накидаться вчера.

Тэхен вроде проснулся, но он совершенно не в состоянии двигаться. Минут десять альфа просто лежит на лопатках, глядя в потолок, и думает, торгуется с собой, оттягивая момент отречения от постели.

Болят кости. Болят руки, болят губы, голова, но хуже всего то, что болит задница. Тэхён не хочет спрашивать себя, почему она болит.

Воспоминания вчерашнего яркими красочными вспышками атакуют обескураженного Кима. Он старается от них избавиться, еле вертит головой и жмурится, надеясь забыть то, что не стереть из памяти.

Тэхён пропах им. Тэхён испачкан им. Его язык был везде и всюду, его руки больно давили на запястья, а его член рьяно долбил тэхёновский зад.

Альфа мельком вспоминает свои стоны, грязные шлепки, рычит на себя и наконец подрывается с места, жалея об этом: голова, словно позвонили в колокол под ухом, загудела. Парень чешет макушку и шипит от того, что не может сидеть.

И, кажется, только сейчас альфа осознаёт весь масштаб произошедшего. Его трахнул человек, о котором он практически ничего не знает, больше того - он того же пола. Ким Тэхён переспал с Чон Хосоком. Отдался прямо на столе, глотал его член и просил глубже. Выгибался не хуже кошки, скакал на нем, как сучка.

У альфы от своих мыслей задёргался глаз. Он бежит, игнорируя ноющую боль, в ванную и, истерически повторяя «блять», залазит под холодный душ и, взяв мочалку, трёт ею своё тело. Каждый участок, где отпечатались поцелуи Хосока. Каждый засос, подобно бельму в глазу. Тэхён трёт со всей силой, будто пытается сбросить старую кожу и затянуться новой. Если бы он так умел, ему было бы легче.

Но сколько бы тот не царапал мокрой мочалкой своё тело, ничего не поменяется. Факт остаётся фактом - его трахнул альфа, и Ким этому не сопротивлялся.

В конце концов парень оседает на холодный кафель и, раздвигая ноги, точно тряпичная кукла, облокачивается на борт, без всяких эмоций рассматривая туалетные принадлежности на стиральной машине.

***

— Тэхён трубку не берет, - убирает от уха сотовый Юнги, взволнованно кусая губы. Он переводит внимание на рядом сидящего Акиру, — странно, он не из тех, кто игнорирует звонки просто так.

— Может, спит ещё, - Чонгук, прекрасно знающий причину отсутствия прокурора, с актерским мастерством строит участливый вид.

Омега пожимает плечами, перебросив сумку через плечо.

— Значит, сегодня без него. Нам нужно поехать в Ёндам, поговорить с господином Ли.

— С тем подозрительным администратором клуба? - мигом подключается к работе Чон, открывая дверь для парня и пропуская того в коридор, за что и получает одобрительный взгляд Мина.

За время, проведённое в компании юристов, Чонгук чему-то научился.

— Ты тоже считаешь его подозрительным? Его показания и показания бармена не совпадают. Один из них врет, и я уверен, что врет администратор.

Юнги кланяется старшим, направляясь к служебной машине, однако, заметив отсутствие Акиры, останавливается и вопросительно глядит на того.

— Давай поедем на моей машине, - предлагает альфа.

Юнги, щурясь из-за солнца, переводит взор на припаркованный у обочины синий Феррари.

— Она привлекает внимание.

— Ты тоже.

— В смысле?

Японец приближается к недоумевающему парню, бережно берет его за крохотную по сравнению с его ладонью руку и ведёт к автомобилю.

— Красивый очень, говорю.

Юнги моментально краснеет, удивляясь щедрости Чона сорить комплиментами. То про ноги скажет, какие они стройные, то задержит взгляд на попке, комментируя, насколько она упругая, то про глаза скажет. Юнги не привык к подобному общению: ему не делали комплиментов, по крайней мере, так часто.

Пока омега думает об этом, Чонгук нагибается к нему, чтобы застегнуть ремень безопасности, но замирает, принюхиваясь. Лёгкие его загорелись в приятном зуде. Вытащить бы их, проветрить и заново вставить.

— Твой запах стал таким пикантным... Я словно сейчас среди деревьев сакуры, - неузнаваемым тоном обращается Акира к вжавшемуся в сидение пепельноволосому Мину.

Их взгляды на одном уровне. Зрачок японца расширен и поблескивает, как сапфир, тем временем в глазах Юнги одно - страх.

Парень бледнеет, не выдерживая животный взор альфы, но радуется, когда тот садится за руль, глубоко дышит.

Омега в уме считает месяцы, хмурит брови и сглатывает. Это точно течка. Его пальцы зарываются в кожаное кресло.

— Что с тобой? Ты весь побледнел, - замечает японец, дотрагиваясь рукой до лба напряжённого прокурора, голова которого забита мыслями об одной лишь надвигающейся течке.

— Душно просто. Всё нормально.

Нет, он лжёт. Какое нормально? У него на носу течка, он совсем не знает, как она пройдёт, ведь раньше у Юнги не было альфы, он справлялся подавителями и рукой, теперь же всё намного сложнее. Чонгук уже слышит его аромат, ему не составит никакого труда догадаться, что к чему. Секс? Юнги не готов к сексу. Он вообще не хочет заниматься любовью.

Однажды омега ради любопытства решил посмотреть порнушку. Увиденное разочаровало. Омегу на том видео как будто пытали, натягивали на член до упора и грубо вжимали в кровать. Юнги кажется, что тот парень кричал больше из-за боли, чем от удовольствия. Секс - это боль.

Вернувшись под ночь, уставший Юнги принимает душ и находит в аптечке блокаторы, пьёт три таблетки, чтоб наверняка сработали, и ложится в постель, обнимая Гурыма.

Перед сном он много думает о внезапно пропавшем Тэхёне, прокручивает в голове комплименты Акиры, улыбается, как дурачок, чуть не задушив Гурыма, и проваливается в сон, пропуская смс «как ты себя чувствуешь, моя сакура?» от Чонгука.

Ломота.

Омега раскрывает веки и подскакивает на кровати, держась за живот.

Жар. Температура настолько высокая, что кажется, словно кожа плавится.

Головокружение.

Юнги не понимает, что происходит, кусает губы и негромко охает от неутолимого желания прыгнуть в сугроб, чтобы остыть, и вдруг выпрямляется.

Началось.

Нет, нет, нет. Это какая-то ошибка. Течка не могла начаться так скоро, тем более омега выпил блокаторы. Мин на ватных ногах плетётся в ванную, набирает воду и, забив на все, прямо в одежде ныряет в ванну, чувствуя, как кожа становится гусиной.

Тело все ещё горит, желание распаляется, в голове его голос.

Чонгук говорит постоянно, без остановок, перебивая собственные реплики. Он зовёт Юнги своей сакурой, шепчет что-то неразборчивое, снова сорит комплиментами. У Мина от одного его голоса волосы дыбом, он откидывает голову назад, трется о дно, царапает ногтями борт и зовёт его.

Его. Почему именно он? Почему Акира, почему не любой другой альфа? Омега пытается думать о Тэхёне, однако картинки с Чонгуком вытесняют всякие мысли.

Руки парня скользят по бёдрам, он надрачивает сам себе, стонет, скулит и уже почти плачет от желания оказаться рядом с тем, кого мысленно видит в себе.

Акира альфа Юнги, и если это так, то он должен что-то почувствовать. Он должен почувствовать желание омеги.

Мин кончает прямо в воду и слышит звонок в дверь, затем сильные удары. Гурым лает, скребется, только омега не в состоянии ходить. Он похож на растаявшее масло. В глазах туман, в мыслях беспорядок, устроенный течкой и Акирой.

Вдруг звонки и удары прекращаются. Юнги тяжело дышит, бессвязно бормочет под нос и ни черта не видит. Зато слышит.

Это его запах. И он с каждой секундой становится всё более выраженным.

Дверь в ванную медленно со скрипом открывается, Мин поворачивает шею в нужную сторону и мычит.

Акира не мог уснуть из-за непрочитанного сообщения. Весь путь омега был каким-то задумчивым, молчаливым, альфа испугался, что тот заболел. Но теперь все ясно: у омеги течка. Вот почему было тяжело дышать, вот почему зверь выпускал когти, почему пахло вишней даже там, где на неё не было намёка.

Туман в глазах пепельноволосого рассеивается, он отчетливо видит похоть в чёрных, как пуговицы, очах японца, забывает о смущении и о своём убеждении, что секс - это боль, сам просится.

Чонгук шумно сглатывает, сам не понимает, как ему удаётся держаться и не сожрать то, что себя предлагает. Альфа запирает дверь, приближается к ванной и садится у изголовья, пальцами поглаживая скулу мокрого парня, бьющегося в агонии.

Акира затягивается ароматом сакуры, громко выдыхает и сжимает кулаки.

— Уходи. Нет, то есть останься. Я не знаю, не знаю. Сделай что-нибудь, - мечется между собой и сущностью омега, царапая ногтями кисть Чона.

На его руке расцветают полумесяцы.

— Ты заболеешь, - хмурится второй.

Он засучивает рукава, открывает тёплую воду и набирает ванну заново, помогая хныкающему Юнги раздеться.

Плечи. У него самые красивые эстетичные плечи на планете. Ключицы, напоминающие лебединые крылья, заманивает кусаться. Плоский живот, по которому стекает вода, манит дотронуться, покрыть поцелуями. Ноги созданы для того, чтобы ими любовались. Даже по земле ходить с такими ногами опасно: они будто фарфоровые.

Юнги сидит обнаженный, мокрый, тесный, тяжело дышащий от любого прикосновения. Чонгук сам над собой смеётся: тот, на кого он зарекался не засматриваться, возбуждает до такой степени, что Акира готов кончить лишь от одного его «хочу».

— Мне жарко. Мне очень жарко, - ноет Юнги.

Чонгук раздевается догола, перелезает бортик и сажает дрожащего омегу на свои бёдра.

— Я боюсь. Я не хочу, чтобы было больно, - дышит в ямку ключиц Мин, обнимая шею альфы.

— Больно не будет, я сделаю тебе хорошо. Если, конечно, ты сам этого хочешь. Ох, блять, - еле сдерживается Акира, когда омега случайно дёргается на его члене, — забудь. Даже если ты не захочешь, я не смогу остановиться. Я безумно тебя хочу.

— Что мне нужно делать? - кусает губы до крови парень, не отлипая от груди Чонгука.

— Расслабься. Открой глаза и посмотри на меня.

— Не могу.

— Юнги, посмотри на меня.

Больше повторять не было нужды. От голоса альфы спина покрывается потом, поэтому пепельноволосый подчиняется рычащему зверю Чона, заглядывает из-под ресниц в лицо мужчины и возбуждается по-новому. Акира до невозможности сексуален. Он подобен богу: атлетическое, стройное тело, чёрные, подобно ночи, короткие волосы, глаза, во мраке которых потеряться не страшно.

Омега постепенно расслабляется, отлипает от японца и концентрирует внимание на чужих плечах.

Мускулистые руки Акиры скользят по позвоночнику Мина, пуская мурашки по тронутым участкам; ладони сжимают половинки. Юнги стискивает губы, и альфа тут же врывается в них в требовательном глубоком поцелуе, языком стараясь поймать чужой, собирая сладкий вкус, фактически поедая омегу. Они целуются долго, мокро и жадно. Целуются, как в первый раз. Чонгук вкладывает в эти поцелуи всю свою нежность, но и одновременно дикость, засасывает язык, параллельно размазывая пальцами стекающую по колечку мышц смазку.

Юнги в другой вселенной. Он ни о чем больше не думает, слышит только бульканье воды, звуки поцелуев и собственное сердце. Парень хмурится, отодвигаясь от лица Чона, задерживает дыхание и оттягивает пальцами волосы на затылке альфы, чувствуя два пальца, растягивающие стенки.

— Больно...

Чонгук снова его целует, стараясь отвлечь, позволяет ему привыкнуть, входит медленно, следя за ощущениями, и шепчет слова успокоения. Вскоре омега забывает о боли, сам подставляется и смотрит в потолок, открывая вид на тонкую шею. Акира этим видом любуются, понимая, что ничего красивее не видел. Он чмокает его в плечо, трахает пальцами в воде и ловит чужие хриплые стоны, облизывая ключицы.

Юнги кончает, пачкая кубики пресса японца, обмякает в его руках, только желание трахаться становится неудержимее. Альфа целует его, сжимая руками тонкую талию, а Юнги приподнимается, трется о твёрдый член. Не знает, что творит, но делает, потому что до звёздочек в глазах хорошо. Ещё никогда ему не было так жарко, но это приятное и новое ощущение. Чонгука не хочется отпускать, хочется примкнуть, зарыться, не отпускать, стать одним целым. Акира руками рисует на нем линии, проводят пальцами по спине, спускается по груди к животу, даря приятные судороги. В такие секунды Мин задерживает дыхание, жмурится, мычит. Альфа от смены эмоций на кукольном лице балдеет. Это совершенно другой Мин Юнги - мягкий, хрупкий, его тело - сплошная эрогенная зона. Он послушный и гибкий, отзывается на ласку и просит больше, отдавая всего себя без остатка. Юнги вкусный, Чонгук целуется с ним и вспоминает свой любимый японский десерт - персиковое желе с сакурой. Вечность бы им питался.

Акира даёт омеге попробовать собственную смазку, и Юнги сосет его пальцы.

Горячо. Невинность и похоть в истинном обличии. Невозможно оставаться невинным в сексе, однако у омеги это получилось. Чонгук не любит целоваться, но слаще губ Юнги он ничего не пробовал.

— Смазки много, будет не так больно, - обещает альфа, фиксируя попку на головке члена.

Однако омега все равно узкий, оттого альфа с трудом входит. Мин даже вскрикивает и кусает кулак, привыкая к размеру, глотает комок и жалуется, что ему жарко.

Чонгук придерживает молочные половинки ладонями, умиляясь тому, что они идеально подошли его рукам, медленно двигается, позволяя Юнги отдышаться.

Юнги на его члене - картинка на миллион. Через минуту Акира входит в него до упора, ловя вскрик, наращивает темп, двигается плавно, проникая языком в приоткрытый рот омеги, чуть ли не грызёт розовые губы. Они двигаются в такт, Юнги стонет в плечо альфы, качает головой, бурчит что-то непонятное и выгибается, разгораясь от удовольствия. Они занимаются сексом, но Мин ненасытен, ему мало, он просит ещё и дрочит одной рукой, напрочь позабыв о стеснении. Толчки становятся размашистыми и быстрыми, Юнги зарывается пальцами в волосы альфы, стонет глухо и заламывает брови.

— Не останавливайся...

— Не буду.

— Чонгук, не останавливайся, - задыхается от темпа, бьется в судорогах, кончая в воду.

Чонгук выпрямляется, готовясь кончить вслед за ним. Выходит из омеги, пачкая спермой его плечо. Юнги тут же оказывается в его объятиях, его утягивают в мокрый поцелуй. Омега заново взбирается на член, уже сам подставляет головку и круговыми движениями насаживается.

Хочет ещё.

Ещё и ещё. До самого утра. Два раза в ванной, на полу, на кровати. Под утро они трахались на диване. Юнги был вжатым в обивку, кусал подушку, чтобы криками не пугать соседей и запертого в кладовке Гурыма.

Чонгук шлепает его по заднице, раздвигает ноги шире и головкой размазывает смазку, трахая на сей раз грубо и остервенело, как он делал всегда. Юнги кончает, обессилено тянется к альфе и обнимает его.

— Не говори, что хочешь ещё, - шутливо кусает того Чонгук, поднимая на руки и опуская в кровать.

Он кутает сонного и вымотанного парня одеялом и ложится рядом. Омега тут же выбирается из-под одеяла, перебрасывает одну ногу через бедро японца, оттопыривая обнаженную попку, на которой заметны следы ладоней альфы.

— Хочу, только завтра. Сейчас я не могу даже пальцем пошевелить.

— Ты пахнешь очень вкусно, и вообще весь ты сам вкусный, так бы и сожрал.

— После секса альфы всегда такие романтичные?

Чонгук усмехается, затягивая омегу в поцелуй, и играется с его влажными волосами, пока Юнги не засыпает.

Вдруг телефон альфы загорается. Он осторожно, чтобы не потревожить чуткий сон парня, тянется к тумбочке и тотчас мрачнеет.

Хосок: Сокджин хочет встретиться.

***

На четвёртый день течка Юнги заканчивается. Все эти дни и ночи омега провёл на коленях альфы, дегустируя разные кухни, которые заказывал на дом Чонгук.

В перерывах они отдыхали в ванной с пеной, смотря сериалы на ноутбуке и разговаривая обо всем на свете.

— У тебя густые волосы, - Юнги завязывает два хвостика на затылке Акиры и смеётся от щекотки. — Мне бы такие.

— У тебя очень красивые волосы. Мягкие, жидкие. И цвет тебе очень идёт. На эльфа похож.

— Вообще, мой натуральный цвет волос - чёрный, но я перекрасился, когда мне исполнилось пятнадцать. Папа говорил, чтобы я этого никогда не делал, - погрустнел в конце Мин, спрятав глаза.

Чонгук соединяет руки на его пояснице, разглядывая каждую родинку на лице.

— Ты красивый такой в папу? - меняет тему японец.

Юнги хмыкает.

— Угадал. Мой папа разбивал сердца одним только взглядом. Отцу повезло, папа в него влюбился до беспамятства.

— Прямо как я в тебя?

И весь мир Юнги переворачивается с ног на голову. Он резко поднимает подбородок, округляет глаза, пытаясь осознать, правильно ли он всё расслышал. Сердце в груди словно осадили бабочки. Он меняется в лице, хлопая ресницами.

— Ты меня любишь? - дурацкий вопрос, думает Мин, но так хочется его задать.

Акира заправляет завиток волос за ухо и нежно улыбается. Сколько раз альфа спрашивал себя об этом.

Любит ли он Юнги? И что вообще значит любить кого-то?

Чонгук проверял, без омеги ему тошно: мир стал чужим, действия потеряли значимость. Нет ничего важнее его. Возможно, это и есть любовь? Спрятать от дождя, потому что Юнги ненавидит дождь. Накормить шоколадом, потому что Юнги обожает шоколад. Утешить, когда проблемы на работе. Подарить все цветы вселенной, хотя ни один цветок все равно не сравнится по красоте с Мином.

Пока обычные люди дышат кислородом, Чонгук дышит Юнги.

— Люблю, - уверенно отвечает альфа.

— Что... - давится парень, не ожидая подобного. — В смысле?

Акира смеётся, подперев голову рукой.

— Ну да, люблю тебя.

— И... и как ты это понял? - Юнги застенчиво опускает взор вниз, кусая губы.

Он спрашивает только потому, что хочет понять себя. Без Чонгука ему плохо - это любовь? Без Чонгука ему страшно - это любовь? Или это простая зависимость, привычка? Юнги боится любви больше смерти: когда влюбляешься, можешь остаться с разбитым сердцем в любой момент.

— Все просто: ты все, что мне нужно.

— А может, это только похоть?

— Я думал так сперва, - не скрывает альфа, не отрывая проникновенного ока с внимательно слушающего его Юнги, — но мне нужен был именно ты сам, а не твоё тело. Не скрою, ты жутко сексуальный, вставляешь покруче афродизиака...

— Тогда выходит, я тоже тебя люблю?

— Ты меня спрашиваешь? - смеётся над парнем Чон, за что получает кулачком в грудь.

— Иногда ты такой раздражающий. В кого интересно, - бурчит омега, фыркая.

— В отца, наверное, - ёрничает Акира, вспоминая Цуками и его сложный характер, доставшийся по наследству всем сыновьям: брачным и внебрачному.

Юнги, нащупав почву, весь подбирается, обрадовавшись, что альфа наконец заговорил о себе, ведь его жизнь для Мина - тайна, покрытая мраком.

— А какой он, твой отец? Вы похожи внешне?

— Он человек тяжелый, бескомпромиссный. Его слово - нерушимый закон. Возможно, когда-то он был неплохим человеком, но, сколько себя помню, отец никогда не улыбался.

Омега заражается тоской Чона, ощущая нутром его настроение. Юнги обводит пальчиком брови Чонгука, касается губ, как бы говоря «я рядом».

— Хорошо, что ты не пошёл в своего отца.

— Откуда ты знаешь? Даже я сам до конца не понимаю... - чуть резковато выдает Чонгук, но Мин не пугается, пожимает плечами.

— Я просто вижу. Во-первых, ты улыбаешься. Во-вторых, ты уступчивый и отзывчивый. Ещё ты, судя по интонации, понимаешь, что твой отец - не образец порядочного альфы. Если понимаешь это, значит, не все потеряно.

— Хотелось бы в это верить. В любом случае, он мёртв.

— А твой папа?

— Сакура, давай не будем вспоминать покойников, когда мы оба голые, - Акира устаёт от разговоров о прошлом, тянет парня на себя и долго целует.

Однако Юнги руками упирается в грудь и отворачивает голову.

— Нет, ну серьёзно. Какой был он? Мой вот - самый лучший человек.

Чонгук смакует вкус чужих губ, закатывает глаза и поднимает белый флаг. Видимо, у омеги из-за течки резкое желание пооткровенничать.

— Мой папа заслуживал лучшей жизни, но, увы, он повстречал моего отца.

— Ты так сильно его ненавидишь? - недоумевает Юнги.

Каким должен быть отец, чтобы ребёнок питал к нему лютую ненависть, как Акира питает к своему? Омега не сомневается - на то есть причины, но он не понимает, хочет ли знать правду...

— Я просто не хочу быть его сыном.

***

На бесконечные вопросы Тэхён отмахивается, сворачивает заседание, прося оставить его сегодня в покое.

Прошла почти неделя, неделя бессонных ночей и душевных переживаний.

Тэхён принял факт, что его трахнул альфа, но это не меняет того, что ему теперь не по себе.

Он сидит постоянно дома, на работе концентрироваться нет мочи, беспорядочные половые связи больше не привлекают. Тэхён словно за одну ночь превратился в старого ворчуна. Он даже матернулся на целующуюся парочку в парке.

Тошно быть собой. Тошно вообще быть.

Альфа приезжает на выставку картин, проводит в ратуше около часа, но не сдерживается и закуривает. Из-за этого его просят уйти.

— Вы же Ким Тэхён? - слышит за спиной голос прокурор , которому даже покурить спокойно не дают.

Тэхён высовывает сигарету изо рта, жмурится и оборачивается за спину, замечая на полупустой парковке взрослого омегу.

— Я папа Ли Тори, вы помогли нам выиграть дело по изнасилованию два года назад, не помните?

Альфа замирает на секунду и смягчает взгляд, много раз кивая, сжимая между двумя пальцами сигарету.

— А, да, здравствуйте, - кланяется тому прокурор .

— Я просто хотел вас ещё раз поблагодарить и спросить, как ваши дела.

— Все хорошо.

Что-то чересчур вежливая омега. Ким редко ошибается, мужчина с ним кокетничает. Для убеждения альфа решает поинтересоваться:

— А как ваш муж? Он, помнится, страдал от болезни. С ним все хорошо?

— Ах, мой супруг... он скончался, - и следуют напускные слёзы.

Тэхён еле давит напрашивающийся смешок, теряется, когда омега обнимает его, стоит статуей.

— Это такое горе, господин прокурор . Мы с моим сыном еле пережили его потерю. Понимаете?

«Блять, хули ты хочешь от меня? Мне плевать на тебя и на твоего покойника-мужа».

— Соболезную, - кивает Ким.

Внезапно он устремляет взгляд вперёд и натыкается на стоящую на другом конце парковки курящую фигуру. Веки широко распахиваются, а внутри бурлит кровь.

Альфа хлопает плачущего омегу по плечу и легонько отодвигает, не убирая сверкающего взора с мужчины напротив.

— Прошу прощения, мне срочно нужно отойти. Ещё раз сочувствую.

Тэхён фурией несётся на расслабленного Хосока. Он ещё не добрался до него, а Чон чувствует колючую злость, проникающую в нутро. Блондин тушит сигарету подошвой и оказывается припечатанным к своей машине. Тэхён держит его за ворот пиджака, горячим воздухом дыша тому в лицо.

— И тебе салют, - кряхтит Чон, не сопротивляясь.

Брюнет сильнее припечатывает того к окну.

— Ты гребаный извращенец, омег тебе мало, мою задницу захотел?! - Тэхён нагибается близко, пытается передать всем своим видом ярость, которая все эти пять дней кипела в нем, как бульон.

— Ты сам её подставил, - и Ким сильно бьет Чона затылком о стекло.

Хосок не издаёт ни звука, лишь скрипит зубами, кое-как держась, чтобы не оторвать прокурору  голову. А ведь он может.

— С такими, как ты, у меня разговор короткий. Я убью тебя.

— Угрозы от представителя закона, какая ирония.

— Пасть закрой, мудло. Если бы не таблетка, я бы не лёг под тебя!

— Лги кому хочешь, но не себе, крошка. Я сразу понял, что ты по альфам.

И снова удар, только теперь кулаком в морду. Хосок вытирает кровь с губы и усмехается.

— Не знал, что ты любишь погрубее.

— Пошёл на хуй.

— После тебя. Кстати, как твоя задница? Я столько в тебя долбил, что она, наверное, по глубине не уступает марианскому желобу.

Тэхён брызжет слюной, набрасывается на белобрысого и бьет столько раз, сколько Чон тому позволил ударить. Хосок больше не тормозит, даёт щедрую сдачу и валит Кима на лопатки, садясь сверху и раскрашивая бантиковидные губы в бордовый.

— Мразь! - кричит тому Тэхён.

— Да завались ты нахуй!

— Я убью тебя! Ты кровью харкать будешь!

— Угу, как ты сейчас?

Альфа секунду не двигается, а потом со всей силой бьет Хосока лбом в голову, из-за чего второй падает, хватаясь за больное место.

— Истеричная сволочь, - глядя на поднимающегося окровавленного Кима, шипит японец.

— Я обязательно испорчу тебе жизнь. В Корее тебе станет тесно.

— Ну конечно, коленки от страха подкашиваются. Даже омеги не истерят, как ты. Можешь отрицать, язвить и заниматься самобичеванием, но я вижу тебя насквозь, господин прокурор Ким Тэхён. Ты хотел переспать со мной, а таблетка - это просто удобная отговорка.

— Ты ошибаешься! - неубедительно звучит брюнет, вытирая кровь из носа.

Ни за что. Тэхён себя знает: его кроме омег никто не интересует, а блондин сейчас пудрит ему мозги. Только для чего? Чего он добивается?

Ким недоверчиво хмурится, сжимая кулаки.

— А если я тебя сейчас засосу, что ты сделаешь? - Хосок играет во взрослые игры.

Он, делая маленькие шажки, подбирается к жертве и наклоняет голову, не убирая пристального взгляда с разбитых губ, которые совсем недавно обхватывали его член. Вообще-то Чон часто пересматривает отснятый материал, фиксируя внимание на альфе. Сам не знает зачем, но это настолько занимательная вещь, что Хосок даже дрочит, возбуждаясь от такого Тэхёна. Развязного, грязного, доступного. Отсюда и вопрос: может, это не Тэхён лжёт сам себе, а Чон Хосок?

— Максимум сломаю твою наглую рожу, минимум - руку, - отвечает спустя паузу Ким.

— Ну я рискну.

Альфа крепко хватает брюнета за затылок и впивается в болючем поцелуе в его сжатый рот, языком пытаясь протиснуться внутрь. Хосок понимает, что парень вот-вот выберется из хватки, потому кусает нижнюю губу, и Тэхён непроизвольно раскрывает рот, а японец врывается в него горячим языком.

Тэхён задыхается, поцелуй со вкусом крови растягивается на тридцать с лишним секунд. И прежде чем Тэхён замахивается, белобрысый сам отходит в сторону, облизываясь, усмехается.

— Обожаю стейк с кровью, а ты?

— Беги, правда беги, пока я тебя не закопал.

Хосок думает, брюнет шутит. Он с ироничной улыбкой наблюдает за его уходом, однако выражение лица тут же искажается, когда альфа замечает в руке прокурора пистолет.

— Вот же черт, - японец в спешке садится в свою машину и нажимает на педаль, оставляя после себя разъярённого Тэхёна и столб пыли.

***

Сокджин выходит на веранду с бокалом вина и смотрит на звёздное небо. Он выдыхает горячий пар и одними глазами соединяет светящиеся точки в созвездия.

Шум за спиной оповещает о приходе гостей. Альфа покидает веранду и спускается в главный зал, где был накрыт стол.

— Удивляюсь, в Сеуле столько элитных коттеджей. Почему ты выбрал именно загородную усадьбу? - Чонгук в хорошем настроении после времени, проведённого с омегой.

Сокджин скользит по нему взглядом, зная, где тот пропадал всю неделю.

— Не люблю города. Шумно.

— Мы ждём кого-то ещё? - косится на набитый разными блюдами стол, приподнимает брови Хосок.

Джин и по нему проходится, разглядывая каждый пластырь на лице: от уголка рта до носа и скулы.

— Нет, можете занимать места. Что с лицом?

— Пустяки, - отмахивается белобрысый, садясь на стул.

Альфы принимаются за ужин. Ким разливает всем вина и просит не стесняться. Акиру это бесит. Они ведут себя, как будто близкие родственники, только все не так: будь воля Чонгука, он бы даже не посмотрел на Джина, ведь там, где Джин, там и Цуками. И раз уж он позвал их к себе, намечается нечто грандиозное и неприятное для всего человечества.

— Почему не ешь? - тычет вилкой в чистую тарелку Чона Сокджин.

— Сыт. Лучше скажи, зачем позвал нас.

— Сразу к делу... В этом вы с отцом похожи.

— Не сравнивай нас, - сжимает вилку в кулаке Чонгук, морщась от нежелательных слов, — мне это не нравится.

Джин натягивает хитрую, раздражающую Чонов ухмылку, упирается в младшего острым взглядом, медленно прожёвывая мясо.

Хосок замечает настроение альф, запивает теперь уже любимое блюдо - стейк с кровью - вином, стремглав вспоминая о беснующемся прокурор е и их связи, собирает руки в замок и обращается к широкоплечему:

— Что по плану?

— Он изменился, - сдержанно отвечает Сокджин, — Цуками должен остаться в тюрьме до зимы.

Акира в шоке выпучивает глаза и глубоко вздыхает, матерясь. Блондин в непонимании хлопает ресницами.

— Нахуя?

— Знаете Чикаго? Или, иначе, Ким Намджуна?

— Конечно, - тянет Хосок, закуривая, — он же сын китайца, которого грохнул наш папаша пять лет назад. Очень влиятельная семья в Пекине.

— Я не слышал о нем, - хмурится Акира, стреляя у дворецкого Кима хорошие папиросы, — и что дальше?

— Кровная месть, вот что. Семейное дело перешло к Намджуну четыре года назад, и все это время он пытался выйти на Цуками. Дальше сами можете догадаться.

— Наш непобедимый Цуками Дзэн не в силах приструнить китайца? Не верю.

Сокджин пальцами рисует узоры на полупустом бокале.

— Он мог, но Чикаго - очень важная масть в игре. За его плечами весь Китай, Тайвань и Америка. У Цуками множество врагов, но Намджун - настоящая чума. Он уже делал попытку убийства, но мои люди успели - Цуками отделался легкими травмами.

Стол спустя пару минут убирают, расставляя десерты.

— Получается, Чикаго ждёт освобождения отца, чтобы завалить? - Хосок, пробуя фисташковое мороженое, садится поудобнее, следя одним глазом за подозрительно молчаливым Акирой.

— Верно. Поэтому нужно растягивать суд как можно больше.

— Смысл? Это пустая трата времени. Как насчёт инсценирования смерти?

— Зная Цуками, я уверен, после освобождения он не ляжет на дно. Он начнёт войну с Чикаго. Намджун - его главная проблема.

Чонгук, остававшийся лишь наблюдателем, приходит в себя, тушит папиросу и следит за дымом, растворяющемся в воздухе. Альфа догадывается, что скоро всему придёт конец, особенно его счастливым мгновениям с Юнги, потому что стоит Цуками выйти на свет - свет пачкается кровью.

Юнги не должен ею испачкаться. Кто угодно, даже сам Акира, только не его сакура.

— Пусть отца посадят, - севшим непонятно из-за чего голосом говорит альфа.

Братья поворачиваются в его сторону.

— Срок будет отбывать какой-нибудь лох, а отца мы тайно вытащим.

Сокджин прыскает со смеху, чем злит и без того расстроенного Чона.

— Ты не понимаешь? Пока он под следствием, его охраняют, за ним наблюдают сутками напролёт, а стоит доказать его виновность, он просто станет очередным заключённым. Намджуну стоит пальцем повести - его уберут. Сейчас за Цуками следит весь мир, эта слежка и есть гарант его безопасности.

— Да. Чикаго останавливает только это, - поддерживает Кима Хосок, скрещивая локти на груди, — он не играет грязно. К тому же за отца он хотел бы отомстить красиво, а что может быть красивее пыток?

— Тогда решено. Вы оттягиваете слушание до зимы.

— А чем занимаешься ты, кроме, конечно, того, что доносишь отцу о наших действиях? - перебивает альфу японец, щуря глаза.

Джин и бровью не ведёт, оставаясь холодной глыбой.

— Я нащупываю слабое место Чикаго.

— Какой удобный ответ, - язвит Акира.

— Тебя что-то не устраивает?

— Меня всё не устраивает, - альфа, поправляя пиджак, поднимается из-за стола, — меня заебали проблемы Цуками.

— Чонгук, - предостерегающе рычит Хосок, предвидя, что Сокджин обязательно доложит отцу о сегодняшнем недовольстве младшего.

— Ты его сын. Его проблемы - твои проблемы.

«Сын». Японец ненавидит это слово. Он лучше бы скальп с себя снял, чем считал бы себя его сыном. Ирония жизни... Чонгук должен помогать тому, кого презирает, только потому, что таков закон. Так его воспитали. Всегда слушайся отца и не иди против него. Цуками - Бог и Сатана, он вездесущ, ему должны поклоняться.

Поклоняться? Поклоняться тому, кто отнял тысячи жизней, одна из которых для Акиры важнее его собственной? Была...

Чонгук начал ненавидеть отца после смерти папы - это он его убил. Своими изменами, образом жизни, мировоззрением. Папа братьев постоянно был на иголках, пугался за жизнь детей, вечно терпел скандалы и насилие, а потом он умер. Не выдержал, узнав про первый суд. Сердце остановилось.

Чонгук потерял того, кто любил его просто так. Того, кто ни о чем не просил. Будто свет погас, и тьма его сожрала.

Акира, ничего не сказав альфам, выходит во двор усадьбы, садится в Феррари и набирает номер любимого. Через пару гудков ему отвечают.

— Ты разбудил меня, - хнычет сонный Мин.

Чонгук улыбается.

— Я приеду к тебе, ладно?

Копошение на другом конце линии.

— У тебя голос грустный. Что-то случилось?

Похоже, Юнги - тот самый свет, который у Чонгука когда-то отняли.

— Нет, я просто соскучился. Не засыпай, я привезу тебе что-нибудь вкусное.

Альфа отключается, давит на газ и выезжает.

Сокджин, стоящий с хмурым Хосоком на веранде, цокает.

— Следи за своим братом. Он бросается громкими словами, за них обычно расплачиваются.

— Мой брат осознанный взрослый парень. Ему не нужна нянька. А слова - это только слова. Он верен Цуками так же, как и мы с тобой.

— Молись, чтобы это было так.