За гранью молчания
Ночь была влажной, душной. Хогвартс дышал тяжело, как будто сам знал, что слишком много сдерживается в этих стенах.
Я не могла спать. Мысли клубились, как чёрный туман, оседая в груди. Я взяла книгу — просто чтобы не чувствовать себя живой, пока всё внутри было таким... сломанным.
Библиотека ночью — место почти нереальное. Всё кажется большим, чем есть: столы — как скалы, коридоры между полками — как тропы в заброшенном лесу. Тишина — глухая, но полная звуков, которые рождаются от одного лишь дыхания.
Я не ожидала его увидеть. Тем более здесь.
Но он был.
Стоял у секции с древними заклинаниями, в рубашке с закатанными рукавами, с книгой в руках и выражением на лице, будто искал в этих страницах не ответ, а оправдание.
Я остановилась.
Он поднял глаза.
Мир замер.
— Ты не спишь, — тихо сказал он.
— А ты? — ответила я, шагнув ближе.
Он закрыл книгу. Медленно.
В его взгляде не было отстранённости, не было маски. Только боль. Желание. И... решимость.
— Я пытался.
Пауза.
— Но ты не даёшь мне забыться даже во сне.
Я сжала пальцы на корешке книги, будто это удержит меня от чего-то необратимого.
— Почему ты пришёл?
— Потому что больше не могу притворяться.
Я подошла ближе. Мы стояли посреди теней, окружённые молчанием и книгами, которые наверняка слышали сотни таких историй. Но эта — была наша.
— Ты снова уйдёшь? — спросила я.
Он качнул головой.
— Нет. Не сегодня.
Я не знаю, кто из нас сделал первый шаг. Это мог быть он — с рукой, медленно коснувшейся моего лица. Или я — с взглядом, которым молчала слишком долго.
Мы поцеловались. Без спешки, но с отчаянной точностью. Словно проверяли, живы ли.
Поцелуй был мягким вначале, почти неловким — и от этого до боли настоящим.
Но потом — будто прорвало.
Мои пальцы скользнули в его волосы, его ладони обхватили мою талию, будто он боялся, что я исчезну. Спина коснулась книжной полки. Где-то на полку выше упала книга, но мы даже не вздрогнули.
Он шептал моё имя. Не громко — почти беззвучно. Как молитву. Как признание.
Я не была испугана. Ни стыдом, ни страхом. Только ясным, мучительно светлым ощущением: всё, что было до этого — ничто.
Он провёл пальцами по моему запястью, так осторожно, как будто читал заклинание. Кожа вспыхнула, будто от прикосновения огня.
Я прижалась к нему ближе.
Он позволил.
Всё было слишком — слишком близко, слишком чувственно, слишком честно.
Мы не говорили.
Потому что слова были бы грубыми в этом тонком, хрупком мире, где оставались только дыхание, шёпот и желание.
Его губы коснулись моей шеи, и я тихо вздохнула. Не от боли. От того, как сильно можно чувствовать другого человека, не говоря ни слова. От того, как в этом поцелуе было больше любви, чем я когда-либо слышала в признаниях.
Я чувствовала, как дрожат его руки, как он сдерживает себя — словно ходит по краю. Я подняла голову и посмотрела ему в глаза.
— Не бойся, — прошептала я.
Он сжал губы.
— Я не боюсь за себя.
Он провёл рукой по моим волосам, прижал меня ближе. Его лоб коснулся моего.
И в этой тишине было больше истины, чем в любом заклинании.
Я не знаю, как всё произошло. Просто в какой-то момент пространство между нами исчезло полностью. Всё стало неизбежным.
Он притянул меня ближе, и я почувствовала, как его дыхание сбивается, как дрожат пальцы, скользящие по моей спине. Рубашка на мне сдвинулась, открывая кожу — и он поцеловал ключицу, медленно, с такой жаждой, будто каждый сантиметр моего тела был глотком воздуха после долгого молчания.
Я ответила — поцелуем в шею, руками, что зарылись в его волосы.
Наши тела двигались, искали друг друга, как будто ничего другого в мире больше не существовало. Только здесь. Только мы.
Он поднял меня на руки и, не отрывая губ от моей кожи, осторожно опустил на пол между книжных полок. Пальцы дрожали, когда расстёгивал пуговицы. Не от страха. От значимости.
Я провела ладонью по его груди, по животу — и он зажмурился, будто моё прикосновение было заклинанием, которого он ждал всю жизнь.
Ткани соскальзывали — как обещания, что больше не нужно скрывать.
Я была под ним, и он смотрел на меня с такой нежностью и страстью, что внутри всё сжалось.
— Если сейчас остановишься... — прошептала я. — Я всё равно буду твоя.
Он не остановился.
Поцелуи стали глубже, движения — смелее. Мы тонули друг в друге, снова и снова находя дыхание в поцелуях и прикосновениях.
Его руки скользили по моим бёдрам, по талии, по груди — будто создавали новую меня.
Моё тело отзывалось на каждое движение. Я не стеснялась. Я жила.
Когда он вошёл в меня, я зажмурилась — не от боли, а от полноты этого момента. Он двигался медленно, будто запоминал. Я сжимала его за плечи, чтобы не потерять связь, не потерять реальность.
Дышали в унисон.
Срывались на шёпоты.
На тихие стоны.
На признания, сказанные кожей, а не голосом.
Всё было слишком. Слишком ярко. Слишком чувственно. Слишком правдиво.
Мы сливались в ритме, как будто в этом действии — не похоть, а молитва.
Я прижималась к нему, он звал меня по имени, и в этой близости мы были честнее, чем когда-либо.
***
То, что между нами случилось — было не только телом. Это была капитуляция. Перед чувствами, перед судьбой, перед тем, что оба пытались отрицать слишком долго.
Это была ночь, где мы впервые разрешили себе быть неправильными. И от этого — до конца живыми.
Мы остались сидеть на полу. Я — в его объятиях, он — с подбородком на моей макушке. Тишина больше не была пустой. Она была полной.
Меня. Его. Нас.
— Если кто-то узнает... — начал он.
— Узнают, — перебила я. — Рано или поздно.
— Я не про последствия. Я про тебя. Ты потеряешь всё.
— А ты думаешь, я уже не потеряла? — Я подняла голову. — Я потеряла покой. Спокойствие. Чёрт, я потеряла себя. Но знаешь, что я нашла?
Он молчал.
— Тебя.
Он закрыл глаза.
Сжал меня крепче.
***
Мы разошлись под утро. Я шла по коридору босиком, с книгой в руке и щекой, на которой осталась тёплая память его поцелуев.
Это было безумие. Запрет. Риск.
Но это было наше.
И больше мы не могли это отнять друг у друга.