35 часть
К похоронам Феликса Чанбин уже мог держать себя в руках. По крайней мере, на людях. Кошмары до сих пор преследовали его, но сон с реальностью больше не путались так сильно. Оказалось, что успокоительное на фоне огромнейшей психологической травмы вызвало серьёзные галлюцинации, к счастью, единичные. Сам по себе Чанбин просто сдался, а Минхо и Джисон, что по-прежнему лежал в больнице, пугались чрезмерной апатии друга. Благо, его хотя бы кормили, а вот насчёт сна... Снотворные ему не выписывали, так как боялись повторного приступа, а за самостоятельный сон не ручались. Парень всегда молчал и спокойно дышал. А в голове у него прокручивались все моменты совместной жизни с младшим Ли, и малейший звук мог их спугнуть. По этой причине Чанбин чаще всего находился один в закрытой комнате. Лучше находиться в сознании, чем во сне, где Феликс без остановки винит во всём его. Он так устал от этого, но понимал, что заслуживает всех оскорблений. Он виноват в этом. Он и только он.
Парень стоял, одетый во всё чёрное, с поникшей головой и безучастно смотрел, как люди по несколько человек заходят и встают перед большой фотографией его любимого, его родного Ли Феликса. Когда в комнату зашла Йонсун, Чанбин отвёл глаза. Он не мог её видеть. Не мог видеть, как она встаёт на колени и плачет, просит прощения, а после молча кланяется Со, всем видом выражая сожаление. После её ухода парень вновь поднял взгляд на фотографию. Он видел тело Феликса в морге. Такой бледный, такой холодный, с просвечивающимися венами. Эта картинка вставала перед глазами каждый раз перед сном. В этом виде Ли винил его в сновидениях. Снова слёзы катятся по щекам, и шатен дёрганными движениями размазывает их по лицу. Не сейчас. Если снова увидят слёзы, они начнут успокаивать его. Он устал от этого. Он не хочет лишних слов. Он их не заслуживает.
Последний, кто вошёл, также не был удостоен особым вниманием. Чанбин видел лишь его ноги, но когда тот опустился на колени... Со узнал его. Того, кто оберегал его Феликса 15 лет. Того, кто спас его и провернул весь этот побег. Только сейчас разум прояснился. Только сейчас вина заполонила мозг. И в этот раз вина не только перед Феликсом.
Как только Чан встал перед Чанбином, чтобы поклониться, тот упал на колени и опустил голову. В ответ ничего не последовало, а пауза, заглушаемая громким сглатыванием накопившейся слюны, наконец оборвалась сиплым голосом:
- Прости... меня... - Чанбин смотрел в пол, стиснув зубы. Ему не хватало смелости посмотреть в глаза человеку перед ним. От него по-прежнему не было ответа. – Прости, что не смог уберечь его... Я... мог его спасти... но не сделал этого...
Тишина. Только шмыганье младшего заглушало звенящее молчание. Но тут случилось то, чего шатен совсем не ожидал. Чего угодно: пинка, оскорблений, просто ухода из комнаты – чего угодно, но не того, что сделал Бан. Он встал на колени напротив младшего и обнял его. И почему-то именно его слова, повторяемые многими, донесли до Чанбина истину:
- Чанбин, ты не виноват, - такой же сдавленный голос, полный боли и скорби. Но он звучал сильнее, чем у младшего.
Это заставило разреветься. Разреветься, как ребёнок. Чанбин прижался к Кристоферу и сжал чёрный пиджак в таких маленьких, по сравнению с руками Бана, ладошках. На голову легла рука, которая немного неловко, но нежно примяла волосы. Со был так благодарен Чану сейчас. Этот жест стал действительно важным для него, и, когда смог успокоиться, шатен поблагодарил старшего за поддержку и поклонился, после выйдя вместе из такой тяжёлой для восприятия комнаты.
- Сынмин, Чонин, Дианелла и я улетаем завтра обратно. Благодаря камерам, которые нашли в квартире, смогли установить, что Кэхё причастна к... - парень тяжело сглотнул и продолжил. – К убийству. Видимо, Феликс успел их развесить когда-то... А когда ДиДи показала свой шрам, Кэхё с Серлом за решётку упекли, даже связи и деньги не помогли.
- Я... рад, - пролепетал Чанбин. Если он предложит попрощаться с ними в аэропорту, Чанбин не придёт. Он не сможет посмотреть Йонсун в глаза. Слишком больно. До сих пор.
- Я понимаю, что ты не хочешь видеть ДиДи, но мальчики хотят увидеть тебя перед отлётом. Они стоят неподалёку, может, попрощаешься? Я не заставляю, если не хочешь, то...
- Сынмин~а, Чонин~а, - позвал Со, и двое выглянули из-за угла. Заплаканные лица, красные глаза, а у Чонина руки дрожат. Они были совсем недавно перед ним и выглядели лучше. Ян первый побежал к Чанбину, в то время как брюнет на дрожащих ногах плёлся за ним.
- Я боялся, что ты откажешься с нами видеться, - прошептал младший, как только оказался в объятиях друга. Совсем недавно этот человек стал ему довольно близким, и парень даже сам не знает почему. – Хён, прости нас.
«Хён?» - пронеслось в мыслях, и лёгкая улыбка даже скользнула по лицу. Этот маленький мальчик всё-таки не такой противный, каким казался. И объятия у него милые. Старший напоследок сжал тельце Чонина и отдалился от него. Настала очередь только подошедшего Сынмина, и тот словно упал в руки шатену.
- Хён~, я правда буду скучать, - прохныкал Ким, всё больше сжимая чёрную рубашку. Он был похож на ребёнка даже больше, чем его младший друг. Чанбин прошептал тихое «я тоже» и чуть не разрыдался вновь. Он теряет новообретённых друзей, каждый из которых чувствует вину перед ним. И только один человек чувствует её заслуженно. Парень краем глаза заметил маякнувшие за углом чёрные короткие волосы. Ну уж нет, с ней он точно прощаться не будет.
---
После всех церемоний Чанбин вернулся домой. Наконец-то, дом, милый дом! Так бы было, приди он с Феликсом. Но сейчас такое большое пространство пугало. А разбросанные кое-где вещи Ли делали всё больнее и больнее. «Интересно, битьё посуды и правда делает легче...?» - пронеслось в мыслях, и парень прошёл в кухню, дабы проверить это. Может, Джисон просто знаток в том, как облегчать душу?
Как только зашёл, Со заметил странную вещь. Ноутбук Феликса, подаренный ему Джисоном, стоял на кухонном столе, а сверху была прилеплена какая-то бумажка. Парень медленно прошёл к нему и прочитал написанное на приклеенном квадратике жёлтого цвета.
«Дорогой Чанбин!
При обыске квартиры вместе с камерами (я должен был тебе про это рассказать на похоронах, если нет, то прости) нашли ноутбук Феликса, спрятанный под подушкой в комнате. Я попросил Минхо занести его сюда перед похоронами, прости, что не предупредил. В общем, посмотри, может, тут есть что-то важное.
И, пожалуйста, не замыкайся в себе. Ты не виноват в его смерти.
Чан~и-хён»
Чанбин быстро вытер слёзы с лица и дрожащими руками поднял крышку гаджета. О боже, эта заставка... Их совместная фотография... Нет, всё-таки слёзы уже не остановить. Прикрыв рот ладонью, дабы не издавать громких всхлипов и не раздражать себя же, парень разблокировал ноутбук и оглядел рабочий стол. Он был довольно чистым, все документы по папочкам. И только одна папка лежала прямо посередине, а название «для друзей» уже что-то значило. Почему-то сердце упало сразу. Что там может быть написано? Со наконец открыл её и принялся читать самый первый документ, постепенно начиная рыдать ещё сильнее:
«Привет! Думаю, если вы это читаете, со мной что-то случилось. Простите, что не предупредил и сам сдался Кэхё (если меня украли), но она бы не оставила ни вас, ни меня в покое, пока не заполучила своего ненавистного сына...
После той встречи в кафе я понял, что на мне прослушка, и приходилось играть роль верящего сына. Простите, что грубил вам, я не со зла. А увидев Чана-хёна, я понял, что большое количество людей страдает из-за меня. Простите, что был таким эгоистом.
Я сделал письма для каждого из вас, они есть в этой же папке. И не вините себя ни в чём.»
- Эгоистом... Придурок, какой из тебя эгоист? – шептал Чанбин дрожащим голосом. Болезненная улыбка дрожала ещё сильнее, пока слёзы падали на стол около ноутбука. Так вот чем занимался Феликс, пока они сидели по разным комнатам. И вот почему перед смертью он упомянул это устройство. Непослушные пальцы нажимали, куда не надо, и только с восьмой попытки Со смог открыть письмо для себя. Слова оттуда заставили разрыдаться, упасть на пол, сжимая в руках мышку, и кричать на весь дом от боли:
«Чанбин~и-хён
Я... Прости меня. Прости меня за всё, что я наговорил тебе сегодня, за всё, что я сделал не так за эти два года. Наши отношения – самая лучшая вещь, что случалась со мной после приезда в Корею, и я благодарен за подаренное мне счастье. Наверно, ты сидишь, читаешь всё это и по-прежнему винишь себя. Не делай так, ты не виноват. Если бы я не пожертвовал собой, эта страшная женщина не отстала бы от нас никогда и продолжала бы калечить близких мне людей. Надеюсь, камеры, которые я расставил, сыграли свою роль и упекли её за решётку.
Сейчас я жалею лишь об одном. О том, что мы не сможем пожениться, как хотели, потому что я... А что со мной станет? Я окажусь в рабстве у Кэхё? Или она сделает что-то похуже? Не думаю, всё-таки, у неё должны были остаться хоть какие-то материнские чувства...? Или нет.
Пока у меня есть время, я расскажу тебе ещё один факт о себе, который не рассказывал вообще никому. Помнишь, когда я узнал, что ты встречаешься со мной из-за спора, мои глаза побелели сразу же? На то были причины. Они белели не первый раз.
Когда мама в 15 лет ссылала меня к папе, она сказала кое-что, что разбило мне сердце навсегда. «Я тебя ненавижу». До сих пор больно вспоминать. Тогда мои глаза белели, как положено, но я ничего не хотел с этим делать. Я хотел остаться безъэмоциональным роботом, но меня вовремя спасли. И сейчас я благодарен за это, ведь смог полюбить тебя два года назад.
Ты всё ещё винишь себя. И все мои слова, как об стенку, да? Что ж... Если я умру... Хотя почему я могу умереть? Но если это всё же случится, не вини ни себя, ни Чана-хёна, ни Йонсун. Никто из вас не виноват. Только я и моя мать.
Я приду к тебе. Только в другой жизни. Постараюсь оставить воспоминания о тебе, найду и приду. Скажем... в виде котика. Почему бы и нет? В виде котика. Рыжего. С... белым пятнышком на лбу в форме сердечка. Идёт? Это заставило тебя улыбнуться? Если да, то сохрани эту улыбку для меня.
Я буду скучать. И я очень тебя люблю, хён.
Прощай.»