Повелитель Смерти I

"Живи, братик..."

Слова прозвучали глухо, будто через толщу воды.

Рюо сначала даже не осознал, что они адресованы ему.

Но взгляд Гао — спокойный, решительный, полный нежности — пронзил его сильнее любой стрелы.

В одно мгновение всё вокруг замерло. Ветер стих. Крики исчезли. Остались только он, брат... и неумолимо приближающийся рой смерти в небе.

Рюо почувствовал, как внутри что-то оборвалось.

Он понимал — что-то идёт не так.

Слишком поздно.

Слишком быстро.

Он хотел было крикнуть, хотел оттолкнуть брата, встать рядом, разделить удар, но тело не слушалось. Оно будто застыло от страха, от невозможности поверить.

"Нет... он просто шутит. Он сильный, он не позволит себе пасть. Он же всегда рядом. Он же всегда — со мной..."

Он отчаянно цеплялся за эти мысли, заглушая в себе ужас.

Старался убедить себя, что всё будет хорошо. Что брат просто прикрыл его — на миг, из рефлекса. Что всё это — ещё не страшно.

Что всё это — ещё не правда.

Но небо продолжало рваться на части.

А правда летела к ним с неумолимой скоростью, обнажённая и беспощадная, как лезвие, направленное в самое сердце.

И Рюо понял: этот миг может стать последним. Но не для него. Для Гао....

В этот миг — время остановилось.

Рюо сперва подумал, что это он сам перестал дышать. Что сердце просто отказалось биться от ужаса. Но затем понял: всё вокруг застыло. Не только он. Всё.

Звук исчез. Ветер исчез. Даже свет стал каким-то густым, вязким, будто воздух превратился в смолу.

Стрелы. Они повисли в небе — сотни, тысячи — застыв, как грозовые капли перед падением. И в эту нечеловечески тихую тишину закралось движение. Едва уловимое — дрожь. Они затряслись. Покрылись тонкими трещинами, словно стеклянные.

Стрелы рассыпались в воздухе — не сломались, не сгорели, а рассыпались, будто мир сам отверг их. Воздух на миг сгустился.

Молчание разлилось над полем. Не обычное — гнетущее, тревожное, как перед последним вздохом. Всё застыло.

Гао поднял голову.

На вершине холма, как живое знамя, стоял Он. Повелитель Смерти. Окутанный клубами магии, что струились по земле, как дым по сожжённым алтарям. Его мантия развевалась на ветру, а глаза вспыхнули ледяным сиянием. Рука была вытянута вперёд. Он держал эти стрелы своей магией, стараясь защитить войско от гибели.

Гао выдохнул:

— Господин...

И в этот момент он заговорил. Голос Владыки пробирал до костей, как гул далёкого грома, что нельзя не услышать.

— Рабы! Отборные воины, в чьих жилах с детства течёт жажда сражений и побед! Вы — продолжение моего меча. Вы — грязь, которую я, Повелитель Смерти, сделал своим оружием. И потому вас не сломать.

Он шагнул вперёд. Земля будто прогнулась под ногами.

— А он — тот, кто осмелился бросить мне вызов... Он не Бог. Он даже не Тень. Он — ошибка, которую мы вместе должны стереть с лица земли. Сегодня. Не потому что он опасен. А потому что он смешон.

Он прищурился, и взгляд его метнулся к горизонту.

— Откройте им глаза на слепую истину, что война с Повелителем Смерти — не сражение. Это приговор.

Леонхард чеканил каждое слово, даря уверенность каждому воину, что пришел сразиться за него.

Гао ощущал, как сердце колотится в груди. Он был готов двинуться в бой, как вдруг заметил, что Владыка облокотился о ближайший булыжник. Чувствуя неладное, он схватил брата за плечо, впившись в него глазами:

— Иди. Будь его щитом. Его клинком. Его дыханием. Если он падёт — падём мы все.

Рюо колебался — но в глазах его уже плескалось не сомнение, а отчаянная решимость. Нужно брать себя в руки, хотя бы ради брата и его приказов.

Гао повернулся к своим воинам. Голос срывался, но в нём звучало больше жизни, чем в стонах умирающих:

— Вперёд! За Повелителя Смерти! Докажем, что мы достойны быть клинками в его руках!

И армия двинулась, как волна, что не ведает пощады.

Гул приближающейся армии Повелителя Смерти стал плотным, как ударный вал. Земля вибрировала. Ветер донёс аромат закалённой стали, масла и давно знакомый запах смерти.

— Они идут, — спокойно сказал Лорд.

Его взгляд упал на Суа, стоявшего на шаг позади.

Суа не ответил. Он вытянул меч из ножен, поднял его над головой и без единого слова — махнул вперёд.

И мир раскололся на два лагеря.

Со стороны Доминика хлынула лавина. Пехота в доспехах, маги с кристаллами, впаянными в шлема, Каратели, чьи лица были искажены безумием. Их движения были резкими, дёргаными — как марионетки. Но они бежали быстро. Чётко. Без малейшего колебания. Стройно, как машина. Никаких криков. Только топот. Глухой, как приближение конца.

Армия Повелителя Смерти встретила их как стена.

Чёрные ряды безмолвных воинов сомкнулись в сплошную линию. Ни один не дрогнул. Их глаза были пустыми — не от страха, а от того, что страх был для них чужд. С детства их учили только одному: держать строй и умирать достойно.

В столкновении не было крика — был удар.

Первый ряд Доминика, состоящий из бесполезного мяса, просто разлетелся. Обученные воины Повелителя встречали их с безукоризненной точностью. Щиты скрежетали о клинки, шеи ломались под ударами булав, копья пробивали животы и выходили через спины. Кровь забрызгала лица. Один из бойцов воткнул меч в живот врагу, вырвал, и уже в следующую секунду шагнул дальше, оставляя тело за спиной.

Но дальше следовала другая часть войска Доминика....

Каратели — высокие, с белесыми глазами и плащами из вороньих перьев — ринулись в бой, скользя по полю, как хищники. Они не пользовались оружием. Только магией. Один из них поднял ладонь, и вспышка черного света испепелила сразу пятерых. Другой, с зловещей маской, метнул тень в грудь врагу, и тот упал, словно кукла с перерезанными нитями.

Но даже тогда — ни один воин Повелителя не отступил.

Они падали, но закрывали собой товарищей. Кто-то умирал стоя, вцепившись в горло врага зубами. Один солдат, потеряв обе руки, упал на врага грудью, сжимая кинжал в зубах. Его убили, но врага он унёс с собой.

Где магия стирала лица, вставали новые ряды. Где падал воин — на его место вставал другой. Без магии, без сверхсилы, но с цепким захватом, точным ударом, твёрдым сердцем. Их строи дышали, перестраивались, держали фронт. Их обучили умирать — и они делали это правильно.

Сражение стало кашей из тел.

Бой шёл на равных. Воины Леонхарда — как лезвия, точные и безжалостные. Армия Доминика — как яд, стремительный, непредсказуемый, и смертоносный. Один маг попытался вырваться вперёд — и был растерзан пятью воинами Повелителя. Один из них уже был ранен, но всё равно вонзил кинжал в горло магу и умер, не вынимая клинка.

Суа шёл где-то в середине своих. Он не поднимал взгляд. Его клинок работал безостановочно — как жернова. Отсечённая рука. Вспоротое горло. Колено. Удар — в сердце. Снова. И снова.

Он сражался, как и должен — уверенно, ювелирно, без заминки. Но каждый раз, когда его клинок вонзался в плоть, сердце вздрагивало. Он узнавал лица. Бывшие товарищи, сослуживцы, братья по лагерю — те, с кем делил хлеб, боль и детство. Теперь они — мишени. А он — их палач.

Суа не позволял себе замедлиться, но внутри всё сжималось. Он просил прощения в мыслях за каждое прерванное дыхание, за каждый удар, который должен был обрушиться на врага, но обрушивался на прошлого друга. Не он выбрал эту сторону. И не они. Но всё равно — он вырезал их один за другим.

"Простите меня, братья мои.... Я не могу поступить иначе!" - и снова очередной удар вырвал его из своих мыслей.

Гао чувствовал, как бьётся сердце — громко, неумолимо, будто каждый стук напоминает: ты жив, но только пока. Крики, грохот стали, всплески магии — всё слилось в один сплошной шум, но сквозь него он слышал главное: ответственность. Она жгла сильнее любого заклинания.

Он должен был защитить Повелителя. Должен был спасти Рюо. Должен — не потому что приказ, а потому что не вынесет, если они пострадают. Это было больше, чем долг. Это была вера, тяжелая как плита, давившая на плечи. Он не имел права дрогнуть. А внутри всё дрожало.

Он сжимал меч до боли в костяшках. Шёл вперёд, пробиваясь через тела и ярость, отбрасывая врагов, как щепки. Его пугало, насколько близка смерть, но ещё больше пугала мысль, что он может не успеть. Что он потеряет тех, ради кого живёт.

И вдруг — он увидел его....

Сквозь разрывающуюся толпу, сквозь вихрь магии и кровавого дыма, на холме стоял он — Доминик. Глава мятежников. Спокойный, уверенный, как будто всё это — лишь театр. Их взгляды встретились.

И Гао впервые по-настоящему понял: "Это мой враг и он слишком близко, чтобы я упускал его".

Он не отступит. Ни за что.

Гао рванулся вперёд.

Он прорезал толпу, как стрела сквозь бурю. Магия резала воздух, тела падали вокруг, но он уже не слышал — только чувствовал, как взгляд Доминика обжигает его издалека. Цель была ясна. Он должен был добраться до него. Убить его. Любой ценой.

Когда расстояние сократилось, Доминик шагнул навстречу, словно ждал именно его. Спокойный. Чужой. Уверенный в себе, как будто всё уже решено.

Они сошлись. Молча.

Первый удар — искра.

Второй — звон металла.

Третий — будто сталкиваются не мечи, а идеалы.

Доминик был искусен. Безукоризненен. Его движения были чистыми, отточенными — почти красивыми. Но Гао не уступал. Его рука дрожала от напряжения, но не от страха. Его удары были рваными, жесткими, как сама ярость. Он не был из тех, кто сражается ради славы. Он бился ради тех, кто за спиной. Ради брата. Ради Повелителя. Ради Империи.

На миг Доминик отступил, оценивая.

— Ты хорош, — произнёс он, легко, будто бы между прочим. — Сильный, сосредоточенный... Тебе не место среди тех, кто тебя не ценит. Присоединяйся. Я дам тебе силу. Свободу. Всё, что ты захочешь.

Гао усмехнулся. Кровь стекала по скуле, глаза горели.

— Свободу? — он сплюнул на землю. — Свобода ценой предательства — пустышка.

Доминик не ответил.

— Я никогда не опущусь так же низко, как ты, — бросил Гао. — Даже если погибну. Я стою на земле, а ты — на трупах собственных подчинённых.

И он снова пошёл вперёд.

Мечи взревели, как голодные звери. Каждый удар теперь был личным.

Доминик резко отступил на шаг, словно что-то уловил в воздухе. Его глаза вспыхнули красным отблеском. Он коснулся пальцами груди, в области, где под одеждой сиял кристалл, и негромко прошептал:

— Суа.

Магия дернулась, словно струна, и в следующую секунду из клубов дыма позади вышел он.

Тихо. Уверенно.

Кровь капала с его клинка. Лицо оставалось непроницаемым, но в глазах тлела усталость.

Гао застыл.

— Суа...? — он узнал его. Не по доспехам. По походке. По тому, как тот держал меч. — Ты... жив?

Суа ничего не ответил. Лишь остановился между ним и Домиником, поднимая меч в боевую стойку.

— Что ты делаешь? — Гао напрягся. — Он тебя использует!

— Он не слышит тебя, — отозвался Доминик, уходя. — Он слышит меня. Всегда, - Доминик только усмехнулся и медленно пошёл назад, растворяясь в дыму, пока Суа заступал дорогу.

Суа шагнул вперёд.

Гао встал в защитную позицию, не отводя взгляда от глаз противника. Но в них не было вражды.
Была... боль. Молчаливая. Упрямая.
Была борьба внутри.

— Прости, — прошептал Суа почти беззвучно, и ринулся в бой.

Клинки встретились с глухим звоном. Гао отшатнулся, перехватил меч, снова ударил — Суа отразил. Ни одного небрежного движения. Ни единой ошибки. Они знали друг друга слишком хорошо. Знали каждую стойку, каждый приём.

— Ты предал нас, — глухо бросил Гао, отбив резкий выпад. — Предал Повелителя. Предал Рюо. Меня.

Суа молчал. Лишь двигался — точно, беззвучно, как тень, как всегда. Он не атаковал первым. Он сдерживал Гао, отводил удары, отступал, но не сдавался.

— Помнишь, как ты учил нас в лагере? — голос Гао дрожал, не от гнева, от отчаяния. — Служение Повелителю — не бремя, а честь. Мы живём ради него, и умираем ради него. Это твои слова, Суа. Твои!

Меч Суа скользнул вдоль клинка Гао, оставляя едва заметную царапину. Он мог бы убить. Он не стал. Сдержался.

— Я не отрекаюсь от того, чему учил, — тихо произнёс Суа. — Тогда я знал одно. А теперь... знаю чуть больше.

Гао шагнул вперёд. Их лбы почти соприкоснулись, сталь дрожала между ними.

— Что ты теперь знаешь, Суа? — прошипел он. — Как предавать? Как сражаться за тех, кто ввел тебя в заблуждение? Или за того, кто лишил тебя чести? Ты всегда говорил — мы рождены для Империи. Для защиты Повелителя. Так что ты вообще сейчас защищаешь?!

Суа не ответил сразу. Только выдохнул, коротко.

— Я не защищаю. Я... подчиняюсь.

— Тогда остановись, — голос Гао надломился. — Прошу тебя. Вспомни, ради чего мы живём. Ради чего были созданы. Мы с тобой — не просто рабы. Мы — оружие. А оружие служит одному хозяину до самого конца.... Отступи, Суа. Пока не поздно.

Молчание.

Ветер пронёсся между ними, поднимая пепел и пыль.

— Я не могу, — Суа смотрел прямо в глаза. — У меня тоже нет выбора.

Гао сжал меч. Глаза его потемнели.

— Тогда... — он отвёл клинок назад, — я сам тебя остановлю.

Они сошлись снова — не как враги. Как два бойца, которых жизнь столкнула с болью, которую невозможно вынести. Ни один не хотел убивать. Но оба знали: возможно, им придётся.

***

Крики и гул битвы ещё слышались, но будто издалека — как сквозь толщу воды. Всё тело Леонхарда дрожало, но не от холода. Он стоял посреди поляны, как вкопанный, в упор глядя на то, как мечи сталкиваются внизу, а в голове — звенящая пустота.

— Господин! — голос Рюо ворвался в этот звон, хрипловатый, взволнованный. Он подбежал, обхватил его за руку. — Вы не можете стоять здесь. Идемте!

Раб потянул Владыку за собой.

Леонхард не сопротивлялся. Его собственные шаги казались чужими, тело было ватным, разум — оглушён. Он не понимал, как дошёл до палатки. Не осознавал, что его ведут, что кто-то говорит с ним.

— Господин, — голос Рюо звучал твёрдо, но сдержанно. — Сядьте. Вы должны прийти в себя.

Он послушно опустился на кушетку. Голова откинулась на стенку шатра. Дышать стало тяжело, будто воздух сгущался. Вены пульсировали пустотой. Магия ушла. До капли. Он не чувствовал её в теле — ни искры, ни жара, ни тяжести в груди. Только истощение и... страх.

Леонхард провёл рукой по лицу. Оно было липким от пота.

— Со стрелами... было что-то не так, — выговорил он, глядя в одну точку. — Я не понимаю, Рюо.

Он сжал кулаки. Потом разжал. Глянул на руки, как будто искал на них ответ.

— Я потратил всё. Всё, что у меня было, чтобы отразить их. И теперь... я не чувствую ничего.

Рюо стоял рядом, напряжённый, как струна. Он молчал. Он знал, что надо сказать — но знал и то, когда лучше не говорить вовсе.

— Доминик... — Леонхард выдохнул имя с такой тяжестью, будто оно обжигало язык. — Это не просто метежник. Не просто жалкий Лорд, жаждущий власти. Я сражаюсь с кем-то, о ком ничего не знаю. Совершенно ничего. Ни силы, ни слабостей. Ни цели. Ни границ. Он может всё. И, кажется, он пришёл за... всем.

Тишина. Только сердце, стучащее в ушах.

— Я думал, что уже не способен бояться, — шепнул он. — Но теперь я думаю о Розарии. Об Айзеке. О Коте. Об отце. Я оставил их без защиты. Я ушёл, потому что был уверен, что никто не посмеет.... А теперь...

Он взглянул на Рюо — растерянно, беззвучно.

— Теперь я не уверен, что вообще смогу вернуться.

Рюо сжал его плечо. Крепко. Молча. Он пытался утешить господина, но не понимал, с чего начать.

Леонхард молчал. Тишина давила сильнее, чем крики за пределами палатки. Он смотрел в пустоту, в свои ладони, словно там было то, что он давно потерял.

— Знаешь... — начал он глухо, — я всю жизнь думал, что всё под контролем. Что если я захочу — смогу. Что стоит лишь взяться, и я стану сильнейшим, как мне всегда твердили. Меня же готовили к этому с рождения, верно? С рождения... Повелитель Смерти.

Он усмехнулся — коротко, криво, почти с отвращением к самому себе.

— Только вот... я не взялся. Я тратил годы на праздники. На охоту, на вино, на развлечения, на игры. Учёба? Бои? Магия? Всё это было где-то рядом, но не внутри меня. Я смотрел на них, как на скучные обязанности, которые можно отложить до завтра. А потом — ещё на день. Ещё на месяц. Ещё на год.

Пальцы дрогнули. Он опустил голову.

— Может, если бы я учился, если бы тренировался по-настоящему... я бы сейчас не сидел здесь, опустошённый, как сосуд после обряда. Может, мог бы одним заклятием... одним ударом... закончить всё. Но я не могу.

Он выдохнул — резко, как будто из него вырвалось что-то лишнее.

— Время утрачено. Назад не вернуть. И вот что имеем — то имеем. Недостойного... жалкого... червя.

Он поднял взгляд на Рюо. В глазах не было гнева. Только стыд. Глухой, давящий, взрослый.

— Я никогда не был готов к войне. Но она всё равно пришла за мной.

После паузы, в которой звенела не тишина, а стыд, Рюо вдруг медленно опустился на одно колено. Затем — на оба. И без лишних слов склонился к ногам своего Повелителя, касаясь лбом пола.

Леонхард даже не сразу отреагировал. Это было привычно. Так кланялись все — с детства. Перед его взглядом и именем склоняли головы сотни. Но сейчас...

Сейчас ему было не по себе.

Он посмотрел на Рюо сверху вниз, как когда-то привык — но теперь почувствовал: он не выше. Он ниже. Он недостоин. Ни этого поклона. Ни этой верности. Ни одного слова, сказанного в его защиту.

Он хотел было сказать это — уже приоткрыл рот, чтобы признаться: «Хватит. Не надо. Я не заслужил» — как Рюо резко поднял голову и перебил:

— Не смейте, — коротко и резко.

Леонхард замер.

— Умение признать свои ошибки, — сказал Рюо, глядя ему прямо в глаза, — это навык самых достойных людей в мире. Вы ошибались. Да. Но теперь знаете, что были неправы. Значит, теперь можете поступить правильно.

Он медленно поднялся, не отводя взгляда.

— У Империи нет никого, кроме Вас. Семья — осталась дома, потому что доверила Вам всё. Если Вы не встанете — кто встанет? Я? Гао? Айзек? Малыш Кота?.. Мы все за Вами, но мы — не Вы.

Он шагнул ближе, положил руку ему на плечо — крепко, уверенно.

— Поднимитесь. Не как Повелитель. Как человек, которому всё ещё есть, кого защищать.

Леонхард смотрел на него, молча. А в груди, в той части, где ещё недавно царила пустота, зашевелилось что-то живое.

Леонхард молча кивнул, будто принял внутреннее решение. В его глазах зажёгся слабый, но настоящий свет — первый с начала сражения. Он поднялся с кушетки, выпрямился, стиснул кулаки, как будто вновь чувствовал силу в теле. Он собирался выйти. Показать себя своим воинам.

Он шагнул вперёд. Но шаг получился неуверенным. Мир вокруг едва заметно покачнулся, как корабль на волне. Он сделал ещё один шаг — темнота налилась на края зрения, будто чернила растеклись в воде. В ушах зашумело.

— Рюо... — едва слышно прошептал он, — кажется...

И рухнул.

Рюо успел подхватить его прежде, чем Повелитель ударился о пол. Тело обмякло, как тряпичное. Он был горячий — слишком. Лицо бледное, губы пересохли, ресницы дрожали в забытьи.

— Господин?! — голос Рюо сорвался в испуге. Он осторожно уложил его обратно на кушетку, сжав плечо. — Господин Леонхард, очнитесь!

Он потряс его за плечи, быстро осмотрел руки — те безвольно свисали. Рюо чувствовал, как дрожит его собственное тело — не от страха за себя. От страха за него.

— Ох... — выдохнул он, сдерживая панику. — Не сейчас. Только не сейчас...

Воздух в шатре словно задрожал. Было тихо. Слишком тихо. Даже крики снаружи на миг затихли, будто сама тьма затаила дыхание. И в эту тишину бесшумно, как хищник, вошёл он.

Доминик.

Мягкая поступь. Чистые, тяжёлые одежды. Светящийся кристалл на шее пульсировал, будто в такт биению чужого сердца. На губах — ухмылка, в глазах — ледяной расчёт.

Рюо не обернулся. Но знал о появлении незваного гостя. Он чувствовал его. Спинным мозгом, телом, каждой клеткой.

— Даже не пытайся, — сказал он, не вставая с колен около Повелителя. Голос был холоден. — Ещё шаг — и ты умрёшь.

Доминик остановился. И усмехнулся.

— Как трогательно. Маленький пёс охраняет поверженного льва. Становится почти... жалко.

Он сделал шаг вперёд, небрежно скользнув взглядом по бездыханному телу Повелителя Смерти. Потом снова посмотрел на Рюо.

— Ты знаешь, что ты ничтожество? — произнёс он мягко, с вкрадчивой жестокостью. — Ты всегда им был. Ты всего лишь тень собственного брата. Придаток. Бесполезный придаток. Гао — талант. Гао — сила. А ты?.. Ты просто рядом. Вот ты сидишь, дрожишь, ломаешься, защищаешь своего хозяина, как шавка. Потому что ничего другого не умеешь.

Рюо встал. Медленно. Ровно. Глаза — спокойные, но в их глубине что-то зажглось.

— Это правда, — сказал он негромко, кладя руку на рукоять меча. — Я не лучше брата. И не хочу быть. Он мой свет. Моя гордость. Он — то, чем я восхищаюсь. А я — тот, кто будет стоять рядом. Всегда. Пока я жив. И даже после.

Он сделал шаг вперёд, лицом к лицу с Домиником.

— И тебе, Лорду ублюдку, до него, до раба, не дотянуться. Ни руками, ни идеями. Ни душой.

Улыбка Доминика дёрнулась. Впервые.

— Достаточно, — прошипел он, вытаскивая клинок, переполненный магией. — Я сломаю тебя. Быстро.

Он взмахнул рукой — магия рванулась вперёд, как копьё.

И тут — удар. Вспышка. Вой.

Перед Рюо, словно из дыма, встал Гао. Лицо искажено болью, кровь уже заливает доспехи. Он поймал удар грудью, остановил на себе, не отступив ни на шаг.

— Рюо! — выкрикнул он, не оборачиваясь. — Хватай Повелителя... и беги... к воротам.. в замок. Быстро!

— Но...

— Я сказал — беги!

Рюо колебался миг — лишь миг. Затем подхватил тело Владыки, перекинул руку за плечо. Гао всё ещё стоял между ним и Домиником, как стена.

— Ты умрёшь зря, — хрипло произнёс мятежник.

Лорд взмахнул рукой, и воздух взорвался магией — пламенный клинок вырвался вперёд, словно хлыст, разрывая шатёр, но Гао отбил удар, рывком вбивая меч в поток энергии, пробившийся сквозь защиту. В ответ — ещё один удар, быстрее, жёстче, и снова встречный блок.

Рюо воспользовался моментом, чтобы вынести Владыку подальше, в безопасное место, посадить на коня и умчаться прочь, оставив Гао наедине с более сильным соперником.

Металл визжал, искры разлетались. Доминик был как вихрь: то исчезал в тени, то возникал сзади, то бил с высоты, будто падал с неба. Гао держался. С каждой секундой — всё тяжелее. Он едва успевал. Но не отступал ни на шаг.

Оба двигались, как два зверя, загнанных в клетку. Доминик всё больше раздражался — его магия крошила стены палатки, рассекая воздух, а Гао — всё ещё стоял. Усталый, залитый кровью, с дрожащими руками, но живой. И тогда Доминик рванулся в упор, клинок вонзился под рёбра, выбив хрип из груди. Гао осел на колено, кашляя кровью. Победа Лорда? Доминик уже не смотрел на него. Он развернулся и медленно, с грацией хищника, двинулся на на поиски своей жертвы, как истинный Каратель.

***

Леонхард стоял на холодных каменных ступенях замка, покрытых багровым лоскутом — свежей, ещё не засохшей кровью. Под его ногами лежали груды безжизненных тел — мужчины и женщины, разбросанные, словно отбросы, чьи лица навсегда застыло в гримасе ужаса и боли. Тишина вокруг была почти неестественной, словно сама смерть застыла в ожидании.

Он сжал пальцы в тонких прядях волос, будто пытаясь вырвать из головы тревожные мысли и вернуть себе хотя бы крупицы рассудка. Его сердце колотилось в груди, но казалось, что звук его биения тонул в гнетущем молчании бездушных стен.

Вдруг, сквозь мёртвую тишину, донёсся душераздирающий крик — женский, полный страха и боли. Он пронзил Леонхарда, как холодное лезвие, и без раздумий он бросился в сторону двери замка, ведомый порывом отчаяния и вины. Каждый шаг отдавался эхом, отражаясь от стен, словно сам замок вздыхал в предвкушении новой трагедии.

Леонхард думал только о ней — о Розарии. Если какая-то тварь осмелилась прийти сюда и тронуть его жену, он не оставит это безнаказанным. Только не сейчас. Не в этот раз. Сердце стучало в груди, от каждого вздоха казалось, что в ней бьётся вулкан, готовый выплеснуться в ярость. Он свернул за угол коридора, откуда исходили вопли — пронзительные, наполненные страхом и отчаянием.

И вот, перед ним предстала ужасная картина: четверо солдат в чёрных мундировах стояли над молодой девушкой, не Розарией, словно звери, что загнали добычу в угол. Их крепкие руки сжимали её так, что кожа побелела, лицо девушки было искажено мукой и беспомощностью. Она пыталась вырваться, дрожащие губы беззвучно шептали мольбы, глаза жгли слёзы страха и боли. Леонхард ощутил, как холод проникает под кожу.

— Отпусти её! — приказал он.

Никто даже не обернулся.

Леонхард оцепенел. Сердце будто замерло, всё вокруг погрузилось в зыбкую тишину, и лишь крики беззащитной девушки звучали в его голове громче всего. Он собрал последние силы и бросился в атаку, кулак, искрящийся от магического потока, рванулся вперёд, полный решимости и ярости. Но... удар прошёл сквозь солдат, не задевая ни одного. Их тела были прозрачны, словно призраки.

— Нет... — шепнул он, отступая, холод пробежал по спине. — Это опять сон. Иллюзия. Но, если это так... всё в порядке? Или я умер?!

Паника вспыхнула внутри Леонхарда, словно пожар, бушующий в сухом лесу. Мысли путались, сознание будто рассыпалось на осколки. Он не понимал, где он, что происходит — только страх и отчаяние сжимали грудь железной хваткой.

— Так, Леонхард, успокойся, — пронеслось в голове, словно единственный якорь в этом шторме. — Как бы там ни было, ты — Повелитель Смерти. Ты не можешь просто взять и умереть абсолютно безвозвратно. Перерождение никто не отменяет, но... — дурные мысли о том, что может случиться с его близкими, не оставляли в покое. — Нужно найти способ выбраться из этого сна, пока до меня не добрался Доминик. Рюо в одиночку меня не защитит.

Леонхард сорвался с места, оставив девушку в лапах солдат, потому что понимал — сейчас он бессилен. Он бежал вперёд, слепо и безумно, словно тёмная буря, что рвётся сквозь разруху и хаос.

Виды, мелькавшие на его пути, словно из кошмара, рвали сердце на части. Люди, израненные и измученные, ползли по земле, их глаза были полны боли и отчаяния. Где-то звучали мольбы о пощаде, где-то — невыносимые крики, что рвались сквозь ночь, словно предсмертные стоны мира, который разваливался на глазах. Кровь текла ручьём по разбитым ступеням, перемешиваясь с пылью и песком, а тела падали бесцельно — без милосердия и сострадания.

Теперь Леонхард смотрел на это совершенно иначе. Раньше он бы скорее ответил на такое представление безразличием или усмешкой, но сейчас он понимал, что, в подобном положении могли быть его близкие - отец, брат, друг, - а потому в груди что-то предательски сжималось.

Свидетелями этой резни были дети, прижимавшиеся к останкам родителей, старики, потерявшие последние искры надежды, и женщины, которые пытались защитить своих близких любой ценой — но тщетно. Самосуд, беспредел, хаос — всё слилось в неумолимый вихрь боли и страха.

— Что ты хочешь мне показать?! — вопил Леонхард, обращаясь к пустоте, к невидимому собеседнику, к самому себе — он сам не понимал, от кого ждет ответа.

И тогда, как ответ на его вопль, он влетел в распахнутую дверь, ведущую в тронный зал.

— Что ты себе позволяешь?! — раздался женский крик, полный ужаса и обиды.

Леонхард взглянул вперёд и увидел её — женщину из одного из его снов, ту самую, что когда-то приютила ребёнка. Время оставило на её лице следы — волосы поседели, морщины углубились, плечи немного согнулись. Но несмотря на годы, она всё ещё держалась с достоинством, стараясь скрыть внутреннюю боль под маской силы.

Навстречу ей шагал молодой человек — высокий, плечистый, гордый. Его осанка излучала уверенность, а взгляд был полон твёрдости и решимости. Он одет в чёрные, словно ночное небо, одежды с тонкими серебристыми вышивками, играющими на ткани при каждом движении. Широкий пояс из тёмной кожи подчёркивал стройную талию, а длинный плащ, слегка развевавшийся за спиной, говорил о статусе не просто дворянина, а наследника трона. Его лицо - Леонхард узнал и его - острое и благородное, украшали лишь лёгкие тени от густых чёрных бровей, а губы сжались в непреклонной линии.

— Вестериан, сынок, остановись... Ты не ведаешь, что творишь! — голос женщины дрожал, но в нём звучала непоколебимая воля.

— Пришло моё время, матушка. — Вестериан говорил спокойно, словно произносил приговор. — Ты засиделась на троне. Мир меняется, а ты не поспеешь за ним. Позволь же заполучить власть тому, кто поспеет и обгонит это время!

Королева взяла себя в руки и крикнула:

— Стража!

Её слова звучали почти как последняя мольба. Было видно, как тяжело ей отдавать приказ на борьбу с собственным сыном, но выбора не было — она должна была остановить его любой ценой.

Все стражники в тронном зале одновременно ринулись к Вестериану, готовые отдать жизни за королеву. Но юноша был подобен молнии — быстрый, хладнокровный, и каждый его удар был смертельно точен. Он свёл с ними счёты с хладнокровной эффективностью, словно уже давно привык к этой борьбе.

Когда последний из стражей упал, Вестериан медленно, с достоинством и властью, шагнул к матери.

Королева стояла неподвижно, её тело и душа не были подготовлены к этой схватке. Она не знала приёмов боя, не имела навыков сражения — ей оставалось лишь смотреть на сына, в котором когда-то видела надежду и свет, и безмолвно ждать своей смерти. В глазах её застыл весь горький груз прожитых лет — годы борьбы, жертв и одиночества. Она подарила ему всё: бескрайние богатства, власть, лучшее образование, строгие уроки чести и силы. Она воспитала его, стараясь сделать гордым и непобедимым. Но именно она, своими руками, подписала приговор не только себе, но и всему своему народу, когда заключила в объятия монстра.

В памяти королевы оживали моменты прошлого — как она держала на руках маленького мальчика, с надеждой глядя в его глаза, как она верила, что вырастит великого правителя. Но теперь всё это казалось горькой иронией судьбы. Горькие слёзы, словно горящие капли расплавленного стекла, скатывались по её щекам и падали на холодный каменный пол тронного зала. Они были молчаливым проклятием и прощанием с тем, кем он был, и тем, кем он стал.

Но Вестериан лишь усмехнулся, словно играя с огнём, который вот-вот сожжёт всё дотла. Его взгляд был холоден и беспощаден, в нём не было ни капли жалости — только торжество над падением королевства к его ногам. Он произнёс с издёвкой пожелание красивой смерти, и в тот же миг клинок молниеносно вонзился в её грудь.

Вспышка красного света взорвалась в воздухе, озаряя зал алым огнём, разрывая тишину пронзительными криками — голос матери, разрушенной и преданной.

Леонхарда на миг ослепило.

Когда вспышка рассеялась, Вестериан медленно вынул меч, и по холодным ступеням, ведущим от трона к ногам Леонхарда, покатился маленький осколок красного кристалла. Он мерцал в полумраке, словно капля чистейшей крови, напоминающая о разрушенной любви, предательстве и цене, которую заплатили за эту власть.

В этот миг в тронном зале повисла гробовая тишина — каждый вдох казался предсмертным, и сердце Леонхарда сжалось от безысходности, осознавая, что он стал свидетелем конца целой эпохи.

Леонхард опустился на одно колено, руки дрожали, но он отчаянно тянулся к осколку красного кристалла. Его пальцы почти касались холодного, мерцающего камня, когда краем глаза он заметил движение.

Вестериан без малейшего усилия оттолкнул ногой бездыханное тело матери. Затем он уверенно подошёл к трону, словно эта сцена была лишь частью давно продуманного спектакля. Сев на царское кресло, он повернулся к Леонхарду и с ехидной ухмылкой посмотрел прямо в его глаза — взгляд, полный дерзости и злорадства, словно он говорил без слов: «Теперь всё во власти моего контроля».

Леонхард почувствовал, как по телу пробежал ледяной холод — не от страха, а от глубинного осознания неизбежности и безжалостной жестокости этого момента. Вся его сущность напряглась, словно каждый нерв окаменел в предчувствии грядущей катастрофы.

Внезапно Вестериан нарушил тягучую тишину, и слова его прозвучали словно удар молота по расколотой стеклянной душе Леонхарда:

— Ну, что, Леонхард? Понравилось? — с самодовольной ухмылкой процедил принц, глаза его сверкали холодным триумфом.

В этот момент Леонхард осознал, что Вестериан его видит....