IV. Амстердам
Евро-вечеринка в Амстерадаме должна была состояться пятого апреля. Артисты приехали несколько ранее и имели прекрасную возможность отлично провести время друг с другом, чем, собственно, они не преминули.
Наша неразрывная тройка почти всё свободное время была в сборе, прогулки и посиделки в номерах были очень ламповыми и производили впечатление мирной однодневной дружбы детей, которые никогда не были знакомы, но теперь были вынуждены развлекать друг друга, пока их родители занимались своими взрослыми делами.
Под конец первого дня что-то начало ломаться, словно бы неразрывной тройки больше не было, а было три пары: Сиссаль и Кайл, Кайл и Йоханнес, Йоханнес и Сиссаль. Это была уже не шайка, которая в едином порыве буйствовала и безумствовала – часто можно было увидеть, как двое увлечённо беседовали, а третий шёл в стороне и безучастно смотрел под ноги; или как кто-то один отходил по делам, а двое других начинали шептаться о чём-то, что нельзя было сказать в присутствии другого. Так, всё самое важное и решающее происходило по парам, а в своей тройке они будто перемещались и коротали время до нового судьбоносного эпизода.
Сиссаль начала замечать, что Кайл стал особо тих и задумчив. Он всё время отстранялся, когда в компании громко смеялись – не меняясь в лице, смотрел в экран телефона, переспрашивал, тяжело вздыхал, глядел грустно и устало. Он, в свою очередь, заметил, что Сиссаль постоянно на него смотрит. Ему становилось неловко, ведь взгляд этот был пристальный, взволнованный и проникновенный: она не просто обращала внимание на его хмурость – она допытывалась, изучала, одними глазами хотела спросить и ответить что-то приятное. Она часто стояла или сидела подле него, ей безумно хотелось его обнять, прижать к себе, погладить по голове и сказать на ушко что-нибудь мудрое и светлое. Надо сказать, что и Кайла к ней тянуло, как к теплу походного костра в тёмной глуши. Когда ночью перед выступлениями все разошлись и эти двое остались наедине, Сиссаль, уже не сдерживаясь и не прячась, спросила:
— Милый, что с тобой? Ты с каждым днём всё печальнее.
Кайл молчал, будто оценивая ситуацию. Что-то в тоне подруги заставило его воздержаться от мгновенного ответа. Этим молчанием он вытянул из Сиссаль ещё несколько слов.
— Пойми, ты для меня важен как никто, я люблю тебя, окей? Поэтому если есть хоть что-то, чем я могу облегчить твоё страдание (а я вижу, что ты страдаешь), то просто скажи мне об этом, я всё сделаю. Ну?
Кайл продолжал молчать, тогда Сиссаль взяла его за руку и с жаром проговорила:
— Кайл, ты можешь мне верить! Я помогу тебе, просто позволь мне. Неужели ты не видишь?..
Но он видел, и он начинал понимать. Снова взяв театральную паузу, он заговорил бойко и прямо:
— Мне очень нравится один человек... – Сиссаль вздрогнула. – И мне кажется, что это взаимно. Но я боюсь какого-то развития этих чувств и взаимоотношений.
— Почему? – она почти перебила его.
— Во-первых, такая... «любовь» предосудительна. Не только со стороны общества: я тоже немного против таких отношений.
— Каких «таких»?
— Ну... Скажем так, я считаю, что отношения надо строить с кем-то приблизительно... равным тебе. Слишком большие различия в... некоторых аспектах меня смущают довольно сильно. И, во-вторых, я не представляю будущего с этим человеком, буквально физически это очень сложно, и я не хочу, чтобы нам обоим было плохо, а нам по-любому будет. Вот мне и грустно.
Надо было видеть лицо Сиссаль: такие лица бывают у неопытных игроков в покер, которые увидели на столе заветную комбинацию, но нужно делать вид, что эти карты никак не соотносятся с твоей рукой. Она подалась вперёд и дрожащим голосом произнесла:
— Я тебя очень понимаю! Я нечто похожее сейчас переживаю, мне тоже трудно и больно, да, жизнь несправедлива и иногда вот так всё складывается. Но знаешь, что я думаю?
— Поведай, – ухмыльнулся Кайл. Он почему-то был очень доволен собой в этот момент.
Сиссаль в сомнениях посмотрела на него, но всё-таки сказала:
— Я думаю, что если чувства настоящие и очень сильные, то надо на всё забить и попробовать это! Кто знает, как оно обернётся: а может, это судьба? И любые сложности преодолимы, была бы любовь! – она перевела дух. – Я, может, бред говорю, но...
— Да нет, ты права, – как-то слишком заносчиво отметил он. Она же застыла и ещё раз внимательно посмотрела на него. Что-то здесь было совсем не то. Она решила поверить этому ощущению и лишь выдавила, поникнув:
— Ну да... В общем смотри по ситуации. Если ты не против, я, наверное, пойду. Устала, – и, приулыбнувшись на испуганный кивок Кайла, ушла прочь из номера.
Кайл досадовал на себя ужасно. Какое-то наваждение, какая-то ужасная теневая часть его души забрали контроль и, вполне возможно, сделали непоправимое. Было очень стыдно, но что же делать? Наверное, стоит извиниться. Но это значит озвучить, вынести на поверхность то, что он действительно сподличал и умышленно обидел человека (который, к тому же, был так добр к нему). В общем, дело спорное. Однако в комнату постучали, и раздумья закончились.
После слабого «угу» зашёл Йоханнес. Он, как это часто случалось, был в игривом настроении, но, увидев выражение лица друга, немножко присмирел и сел рядом с ним на кровать, застыв в вопросительной позе. Кайл рассказал, разумеется, без подробностей, о случившемся и поделился своими соображениями на этот счёт. Йоханнес великодушно предложил замолвить словечко и попробовать восстановить контакт между не такими, как он, сговорчивыми друзьями.
Они налили по бокалу шампанского и стали распускать сплетни про всех, кто жил с ними в одном отеле: кого видели вместе, кто поссорился, что услышали тайком и что узнали от других. Кайл немного расслабился и повеселел.
Потом стали обсуждать, конечно, предстоящий конкурс и свои ощущения, потом перешли на музыку вообще, а где музыка – там любовь. Заговорили о ней.
— У меня проблемы с доверием в отношениях, – делился Йоханнес. – Для меня любовь и отношения очень интимная вещь, и в жизни мне встречалось очень мало людей, с которыми я бы мог расслабиться и полностью раскрыть себя. Я всё время стыжусь и чувствую неловкость, как будто бы мной невозможно интересоваться и меня нельзя полюбить. Я считаю, что во мне как в личности нет ничего особенного, и мне всегда кажется, что люди вокруг притворяются либо я и это сам себе придумал.
— Мне правда интересно с тобой. Я тебя сейчас слушаю, и мне хочется, чтобы ты говорил о себе дальше.
— Спасибо, конечно, но сказать мало...
— А что ещё я должен сделать? – Кайл на секунду призадумался. – Чтобы показать, что ты мне дорог и важен.
— Прям так? – он опустил взгляд и расплылся в улыбке, а нежный румянец слегка дотронулся до его щёк. Эта реакция, которую нельзя было не заметить, зацепила Кайла. Он, прикусив губу, подумал над ответом и вымолвил:
— Если ты ничего не замечал всё то время, с тех пор как мы познакомились лично, то скажу прямо: да, я к тебе неравнодушен и мне интересен ты, твоя душа, твои чувства и мысли. Неужели ты не понимаешь? Или я беру на себя слишком много...
— Нет! Просто... мне сложно... поверить...
— Во что? В то, что ты замечательный человек?
— В кое-что другое...
Кайл замер в ожидании. Йоханнес опасливо сел ближе.
— Если ты позволишь мне... – сказал он, приближая своё лицо к его лицу. Кайл не двигался, хотя и был соблазн, но он проверял, хватит ли смелости внезапно обогатившемуся ей другу. Он же натурально дрожал, и эта дрожь долетала вплоть до ресниц и воздуха, выдыхаемого из полураскрытого рта. Однако отступать было поздно – он закрыл глаза и, будто прыгнул с обрыва в океан, поцеловал Кайла, как не целовал доселе никого, хотя и таких счастливцев было не очень много.
Поцелуй по структуре своей был обычный: не очень страстный и не очень скромный, не изощрённый и не дилетантский, не быстрый и не затянутый. Но сколько души, сколько чувства вложил в него Йоханнес, как беззаветно он это делал – в фильмах так целуются, когда видят друг друга в последний раз: будто отливая в себе очертания любимого и зашивая под своей кожей его запах.
В ход пошли и руки, которые трепетно, но уверенно поднялись по плечам к шее и аккуратно обхватили голову. Кайл всё так же почти не двигался, и было непонятно, не замечал этого Йоханнес или ему было всё равно.
Где-то через минуту они рассоединились и со странными лицами посмотрели друг на друга. Столько всего можно было сказать и сделать, но почему-то Йоханнес выпалил отчаянно, но безжалобно:
— Мы будем притворяться, что этого не было?
— Было. Но это ещё ничего, – только и всего ответил Кайл.
— А, окей, – Йоханнес ничего не понял, но расспрашивать, конечно, было бы фатально.
Невыносимая, чудовищная неловкость водрузилась в комнате. Йоханнес будто обязан был сейчас же её покинуть. Он так и сделал, даже не нагружая их обоих какими-либо объяснениями, только промямлил: «Если что, пиши».
Это «если что» уже во второй раз озадачивало Кайла. Что это за «что»? И откуда взяться этому «если»? И что же они оба говорят загадками? Какой в этом смысл?
Он остался один и долго-долго отрабатывал у зеркала свою мимику на завтрашнее выступление.
А Йоханнес из этой холодной пещеры понёсся туда, где всегда тепло и приятно. Его переполняли эмоции, и хотелось просто раздербанить чьё-нибудь спокойное существование своими невероятнейшими вестями.
Сиссаль лежала в кровати, уже думая в сторону сна. Она была взбудоражена появлением друга, но с готовностью подсобралась и приготовилась слушать.
— Мы с ним поцеловались! – без прелюдий выпалил Йоханнес. Он был таким счастливым в это мгновение, что на секунду Сиссаль искренне обрадовалась за него. Но потом до неё дошёл смысл сказанного, и, не успев сориентироваться в выражаемых эмоциях, в недоумении уставилась на собеседника.
— Вы что? – скорее для того, чтобы выиграть немного времени, спросила она.
— Поцеловались, – поумерив пыл ответил он. Его перенесло в детство: каждый ребёнок помнит тот поворотный момент, когда ты прибегал к маме и со сказочным упоением рассказывал о чём-то безмерно важном для тебя, но она не разделяла твоей радости и в лучшем случае просто разворачивала, хотя чаще злилась и ругалась.
Мама опомнилась и поспешила успокоить:
— Пойми меня правильно. Ты уже давно не маленький, и надо думать головой, когда ты что-то делаешь. Понимаешь, последствия и ответственность. Как вы будете дальше?
— Да это же просто поцелуй... Зря я пришёл.
— Зря ты думаешь, что поцелуй – это «просто».
— Да, просто. Просто! Он нравится мне, а я нравлюсь ему. Люди и не такое делают, когда нравятся друг другу. А ты просто завидуешь нам. Извини, но то, как ты себя ведёшь сейчас, – тоже не очень по-взрослому.
Он поднялся с кровати и переводя дух направился к двери. «Просто немного поддержки – это так много?», - почти в слезах говорил он себе под нос.
И все теперь были одни. Кто чем мог и как умел, помогал себе снять это гнетущее напряжение.
Глухая ночь окутала Амстердам. Ветер носился по улицам, набережным, скверам, стучал в окна, но до них было не достучаться: они были где-то далеко отсюда, в мире снов, если угодно, и не хотели ничего знать о реальном мире, реальных людях и о том, что будет потом.