I. Let It Happen
Жизнь стала какой-то непреодолимо биполярной. Хуже всего было засыпать и просыпаться: эти два часа до сна и после пробуждения были мучительны, ненавистны и невыносимы. Дышать было испытанием; смотреть на лицо в зеркале ванной и омороченные глаза, еле выдерживающие тяжесть век, было совсем невозможно; всё, что попадалось на глаза – каждый предмет и каждого человека – хотелось оскорбить и послать, цензурно выражаясь, к чертям собачьим; любая мысль и любое действие претили – приходилось сквозь изжигающе давящее ощущение в груди заставлять себя делать хоть что-то, хотя желание было только лежать не двигаясь или вовсе перестать существовать на какое-то время, что, впрочем, практически одно и то же; но самым ужасным в этом и без того не очень приятном состоянии было вспоминать о своих делах, обязанностях и обязательствах: они появлялись в сознании, как скримеры и вызывали такой выброс отвращения, что хотелось уже не просто перестать существовать, но прямо-таки умереть.
Потом начинался день, закручивались дела, общение с людьми, и всё менялось: улыбка почти не покидала просиявшее лицо, движения и речь были резвыми и несколько даже суетливыми, могучие планы вселяли энтузиазм, и каждое занятие приносило немереную радость. Каждый день он попадался в эту ловушку и думал: «Я вылечился! Мне снова хорошо, и теперь так будет всегда». Но накатывала ночь, смертельная усталость обрушивалась на слабеющее тело и истончающуюся душу, и снова не хотелось ничего.
Оттого Кайлу казалось, что он медленно начинает сходить с ума (это было не так уж далеко от правды): он совершенно перестал понимать себя и, наверное, вполне разумно предполагал, что оба эти состояния не могут быть правдивыми – одно из них точно врёт, и либо ему действительно ненавистна жизнь и он сам, а весёлость посередине дня – притворство, либо он счастлив и полон энергии, а утренние и вечерние упадки – обыкновенная усталость вместе с накручиванием и преувеличением нормальных человеческих эмоций. Он уже не знал, что на самом деле чувствует, чего хочет, где и с кем ему хорошо, где и с кем плохо – словом, потерялся, запутался и параллельно тонул в каком-то странном болоте, временами выгребая, но безотказно возвращаясь на дно.
Поэтому самым прекрасным временем в сутках был сон – состояние небытия, отсутствия и блаженного отдыха. Он спал наивно и невинно, никому ничего не было нужно, это было раем, это было бегством от всего гнетущего и отягощающего, и это было спасением. Если бы можно было спать всё время, он бы обязательно воспользовался этой возможностью и ушёл бы от всего и всех на неопределённый срок в лучшее место на земле.
Но, увы, такой опции жизнь нам не предоставила, и сегодня, в это тягомотное серое утро, наш герой, невероятными усилиями воли преодолев описанные трудности с пробуждением, шёл со стаканчиком айс-кофе в любимый тренировочный зал, который удачно расположился в соседнем квартале.
Сквозь лёгкую завесу облаков проступал бледный молочный свет, приятная февральская прохлада бодрила и поторапливала скорее очутиться в тепле и разогреться привычными, но по-прежнему наполняющими энергией движениями. В тихой безлюдной улице слышны были размеренные шаги и шелест ткани свободных штанов песочного цвета. Поворот налево, ещё десять неторопливых шагов, переход четырёхполосной дороги, на которой тоже почему-то не было ни автомобиля, ещё чуть-чуть, и вот он за считанные минуты добрался до зала, где ближайшие два часа будет трудиться над своими навыками танца.
Репетиции, конечно, порядком наскучили: каждый раз одно и то же, и ладно, если бы был виден прогресс и улучшения, но номер уже был доведён до хорошего рабочего уровня, и теперь многочасовые тренировки были направлены лишь на то, чтобы поддерживать этот уровень, и ничего более, ничего нового и занимательного, и от этого было особенно тоскливо.
Так что единственным развлечением Кайла на все эти бесконечные прогоны было представлять, что он находится на сцене и выступает перед визжащей толпой. Воображение работало так хорошо, что по телу как будто разливался адреналин, и эта тёплая, почти горячая энергия каждый раз воодушевляла выдавать блестящее «выступление», как ни велика была усталость на второй, а то и на третий час непрерывной репетиции.
Он смотрел на себя в зеркало, восхищаясь каждой линией, каждым движением мимики, каждым шагом, поворотом, взмахом руки; он наслаждался своим голосом и чистыми нотами, а потом по десять раз пересматривал видео, записанные для анализа ошибок и несовершенств, но ни первых, ни, тем более, вторых он не находил, а только бесконечно любовался самим собой...
По пути домой, еле переставляя ноги, он думал о еде. Он понимал, что поесть надо, он даже как будто хотел, но наравне с голодом он чувствовал тошноту, к которой уже привык, и разрывался между тем, чтобы с благодарностью наполнить тело полезной пищей, и необъяснимым влечением к голодовке. В итоге он снова взял айс-кофе и без удовольствия закинулся каким-то ЗОЖным снеком. После этого вернулся домой, полчаса простоял под горячим душем и устроил себе незапланированный дневной сон вместо ещё каких-то дел.
Он проснулся за десять минут до эфира, умылся, сменил одежду и отписал уже было начавшим беспокоиться друзьям, что он на месте и готов. Он устроился в своём любимом закутке углового дивана и, как ему показалось, первый раз за день посмотрел в окно.
Закат. Нежное солнце клонилось к горизонту, лучи его мягко и ненавязчиво били прямо в глаза. Их хотелось закрыть и засверкавшей кожей впитать тёплое золотистое сияние, от которого становилось уютно, как в маминой кровати в детстве. Жёлто-оранжевое небо напоминало догорающий костёр. Весь большой шумный город как будто стал тише и, уставший и замученный, смотрел на этот целебный огонь, и всё становилось лучше, и каждый становился немного спокойнее и счастливее, греясь у него. Кайл улыбнулся солнцу в ответ и пошёл на эфир.
Болели щёки, тело чувствовало себя свободно и расслаблено, а телефон разливался уведомлениями из чата "SIJJKA", где ребята продолжали что-то разгонять и добивать себя весельем и шутками. Кайл бы смеялся вместе с ними, но он жутко вымотался. Он встал, потянулся, покрутил суставы и опять пошёл зависать в душе под золотую коллекцию альтернативной музыки. Как всегда, после общения с ребятами тревога спáла и на душе стало легче, но привычный тёмный туман, клубившийся в сознании, не рассеивался никогда – вот и теперь что-то мешало, что-то было не так, и Кайл надеялся, что проточная вода хотя бы слегка осадит этот дурманящий дым.
К несчастью, оно не проходило, и размякшее от кипятка вялое тело только усиливало бессилие и не давало ни шанса на хоть сколько-нибудь приятный вечер – он обещал быть, как обычно, нудным и тоскливым, а так хотелось дать себе простого человеческого отдыха и умиротворения.
Когда после двух шоколадок, половины серии сериала и апероля он понял, что сам не справится, он написал Сиссаль: «Можно позвонить?» Через две минуты она позвонила сама.
— Что такое, Кайл? – прозвучал бодрый, но обеспокоенный голос.
— Опять... – неуверенно начал он. – В общем мне нужно поговорить.
— Окей, давай поговорим. Что случилось?
— Ничего не случилось, – он включил громкую связь и сделал себе ещё апероль, параллельно болтая что-то невнятное о своих делах. – Я очень устаю вообще прям от всего, я знаю, что это нормально и это часть пути, но это какая-то не такая усталость. Раньше я уставал и просто отдыхал, как все обычные люди. Теперь мне просто хочется... исчезнуть. И это очень тяжело переживать. Ничего не могу с этим сделать. Ничего.
На том конце провода повисла задумчивость. Прошла, может, минута тишины, прежде чем девушка заговорила вкрадчиво, аккуратно и подбирая слова:
— Что ж... Ты молодец, что осознаёшь и проговариваешь свои состояния и что обращаешься с этим за помощью – это уже половина дела. Это первое. Второе: ты должен принимать эти состояния, и мы уже об этом говорили. Ты считаешь, что это плохо и неправильно и пытаешься исправить это, сделать «лучше». Не надо. Мы говорили, что ты человек и ты можешь чувствовать себя по-разному, и это не значит, что какие-то чувства плохие, а какие-то хорошие. Это всё ты, твой мир, твоя жизнь. Прочувствуй на полную всё, что ты испытываешь, дай этому пожить в тебе, и ты не заметишь, как одно перетечёт в другое. Пока ты акцентируешь на том, что так, как сейчас, плохо, а как-то по-другому – хорошо, ты ничего не сможешь с собой поделать. Не сопротивляйся: насильно тут ничего не решить.
— Но оно жить мешает, понимаешь?
Опять молчание.
— Жить всегда что-то мешает. Ты справишься с этим – появится что-то другое.
— Мне что угодно, только не это, – изнывал Кайл.
— Поосторожнее со своими желаниями, «что угодно», – усмехнулась Сиссаль. – Сейчас Бог посылает тебе это. Принимай и живи свою жизнь.
— А у тебя такое было? Что ты делала?
— Ну, может, не прям такое. Но кризисы, конечно, были всякие. В твоём возрасте, например, потеряла цель, потеряла смысл и не знала, для чего просыпаюсь каждый день. Я тогда, как ты, тоже думала, что в этом есть проблема и мне обязательно нужно всё исправить, вернуть себе смысл и желание жить. Но, блин, не надо. Как только я подумала: «Да и насрать, пропади всё пропадом, буду бессмысленно существовать», – сразу как камень с души, и всё стало так просто. Конечно, это я сейчас так рассказываю. Не один месяц потребовался, чтобы принять это и зажить по-новому. Но у меня и не было в друзьях взрослой женщины, которая раздавала бы мудрые советы и учила жить.
Оба посмеялись.
— Так что давай, не теряй молодость и делай, как я говорю: отпусти и позволь этому быть. И у тебя, в конце концов, столько прекрасных вещей и возможностей вокруг, столько людей тебя поддерживает. А ты собрался исчезать! Не смей, ты нам нужен! Ты всем нам нужен. И мне, и Йоханнесу, и своей семье, и слушателям, и вообще всему миру. Не унывай, мой друг, ты понял?
Друг сидел на полу с пустым бокалом и мокрыми глазами. Но он улыбался.
— Понял, – тихо проговорил он.
— Умница.
— Спасибо.
— Всегда пожалуйста. Что ещё нового?
И они час с лишним проболтали обо всём подряд, как старые друзья. Под конец разговора Кайл очутился в кровати и, когда пришла пора прощаться, после всех ласковых слов и пожеланий добавил:
— Слушай, а вот тогда, в тот момент, когда ты потеряла смысл... ты в чём его в итоге нашла?
— В музыке, конечно, в чём же ещё.
— Понятно. Круто.
— А ты озадачен поиском смысла?
— Не знаю. Наверно.
— Уф, ясно. Ну ты не озадачивайся сильно. Просто живи, он обязательно к тебе придёт.
— Ладно, буду ждать. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Кайл уснул через тридцать секунд и спал часов десять самым мирным и сладким сном, на какой только способен человек.