Шипы

День начинается и заканчивается для Киры одинаково — со вкуса крови, заполняющего рот.

— Прости, прости, прости!

Адреналиновая волна пульсирует во всем теле, когда девушка ошарашенно вскидывает голову и смотрит в обеспокоенное лицо лучшей подруги, которая только что одним ударом рассекла ей губу.

— Перестаралась, — пытается улыбнуться, и пускает одинокий кровавый пузырь.

В туалете спортзала вода не самая чистая, но лучше, чем ничего; Кира сплевывает в раковину и широко улыбается в зеркало, прежде чем промыть рот. С акварельно-алыми разводами на зубах и с растрепанными волосами она выглядит, как рыжий домовенок-каннибал.

Но глядя на это, Кира с какой-то истовой гордостью отмечает, что даже с окровавленным ртом ни за что бы не сошла за сумрачную. Она склоняет голову, обнажая лишь веснушками тронутую шею; поправляет непослушные короткие волосы рукой с обломанными ногтями; смотрит в каре-зеленые, нетронутые бессмертием глаза, с расширенными от плохого освещения зрачками. Разбитая губа скоро посинеет и распухнет, и будет больно говорить и есть, но этот изъян будет ярким показателем ее человечности... пусть и неуклюжести тоже.

— Выглядишь, как черт, родная, — Диана, виновница этого позора, виновато улыбается и протягивает Кире сумку с вещами, когда та возвращается в зал. Тренировку на этом, пожалуй, можно бы и закончить. — Тебе отдохнуть надо. Ты себя просто загоняешь.

— Угу, а потом как в подворотне потом буду радоваться, что отдохнула.

Диане просто говорить: у нее ни один учебный бой за последние три месяца не заканчивался провалом, она даже тренеру как-то колышек осиновый к шее приставила — хитростью больше, правда, чем силой, но это было не важно. В Кире же много ярости и порыва, которые часто застилают ей глаза. В ней нет холодного расчета, так охотникам необходимых. Поэтому они с Дианой и оказались в паре, как решил тренер — пусть уравновешивают друг друга... ну и попутно наносят друг дружке множественные совместимые с жизнью увечья.

— А судороги от перетрена тебе в подворотне как помогут? — Диана театрально-тяжело вздыхает. — Если тебе так хочется подвигаться и на неприятности нарваться, давай хоть в клуб сегодня сходим...

Кира всегда была тусовщицей среднего пошиба — не сторонилась клубов совсем, но чаще все же проводила свои пятницы безалкогольно. Особенно в последние полгода, когда ее цель стать охотницей затмила все остальное. Было бы просто глупо регулярно разменивать дополнительную тренировку на шесть часов пьяных танцев; она старалась держать свои слабости в узде.

И все же ей всего двадцать лет.

— Ты не оставляешь мне ни единого шанса вести благостную и целомудренную жизнь.

Соседство с Дианой сначала до каления ее доводило, ей было сложно смириться с тем, как легко этой девушке все удается — лучшая в группе и по борьбе, и по стрельбе, и колледж закончила, в отличие от Киры... и даже есть у нее бойкий черноволосый паренек, каждый вечер поджидающий у общежития, не теряющий почему-то надежды на благосклонность ее ледяного высочества.

— Конечно, я же в бойцы пошла, а не в монашки, — игриво подмигнув, девушка уходит собирать свою сумку.

И пусть не сразу сложилось их общение, довольно скоро Кира в загадочной душе Дианы откопала неожиданный клад — способность видеть людей насквозь не только для того, чтобы их разрушить, но и для того, чтобы исцелить. Осторожно и боязливо, как уличный котенок к человеческим рукам, Кира подбиралась к этой дружбе. Для Дианы же все было легче — она просто в определенный момент решила, что берет над новенькой шефство. Что-то ей подсказывало, что за рвением к тренировкам и злостью в бутылочно-зеленых глазах скрывалось нечто более глубокое, чем простая гражданская ответственность перед такими же смертными...

Только вот о своей истории с полуночниками Кира никому — даже лучшей подруге — ни единого слова правды не выдала.

— Лед не забудь приложить, а то фейс-контроль не пройдем.

— И это будет полностью твоя вина, между прочим.

Позже Кира будет часто возвращаться к этой мысли: лучше бы их просто на пороге развернули. Все бы было проще.

Это бы ее спасло.

***

Синеющую после удара губу Кира попыталась замаскировать макияжем, игнорируя пассивно-агрессивные шутки Дианы про заражение крови; если сильно не присматриваться, можно подумать, что это — последствия неудачного похода к косметологу, а не неловкости на тренировке.

Когда она выходит куда-то повеселиться, под ребрами всегда ноет отголосок старой жизни, взывает к ней, напоминает, как раньше было легко и радостно; Кира насильно заглушает этот голос, сжимая в ладони рукоять серебряного кинжала. Маленькие радости не должны отвлекать от главной цели, и пока это лезвие ни разу не испило бессмертной крови, разве у нее есть право?..

Но Диана не дает ей погрузиться в эти мысли; она ведет подругу напрямую к бару и хватает нескольких шотов, чтобы треклятый долг перед Покровителями отошел наконец на задний план. Подруга совершенно бесстыже флиртует с барменом, наклоняется ближе к его уху, над чем-то смеется, и Кира видит, что бедный мальчик просто не может отвести глаз от цветных бликов светомузыки на ее смуглой коже.

— Мы сюда вернемся, — хитро улыбается Диана, протягивая Кире очередной напиток.

— Ты знаешь, что не обязательно закусывать алкоголь мужскими сердцами?

— Так вкуснее, — девушка подмигивает бедняге за баром в последний раз и за руку утягивает Киру на танцпол.

Голова пустеет, и в этой приятной пустоте эхом отдается бит слишком громкой клубной музыки. Диана сначала «ведет» подругу в танце, не отпускает рук, так что Кира невольно следует за ее движениями и расплывается в улыбке. Не вслушиваясь в музыку, отпустив все мысли и все страхи хотя бы до конца этой ночи. То, что было нужно.

Она старается впитать в себя все одновременно — горькое тепло алкоголя на языке, ритм толпы, отблески на черных волосах подруги, смесь запахов чужого парфюма и человеческих тел.

Кира знает, что на них смотрят; нет смысла кокетничать с собой — ей это нравится. Особенно внимательно следит за ее движениями парень за одним из столиков. Он пришел сюда с компанией, но уже давно не участвует в разговоре, хоть и к толпе не присоединяется; пока просто потягивает что-то темное из стакана, и ухмыляется, когда в танце Кира закидывает голову назад, и пятна света играют на ее обнаженной шее и ключицах. Она выглядит ярко и одновременно хрупко в молочном платье с тонкими бретелями, ее рыжие волосы и веснушки оттеняют белизну кожи и ткани. Первые языки пламени пожара в зимнем лесу — то, что могло бы согреть, но вырвалось из-под контроля.

К тому же, только сами девушки знают о кинжалах в потайном кармане сумочки каждой.

После нескольких песен Диана отправляется к бару, скорее за флиртом, чем за напитками, и Кира отходит к краю толпы, чтобы чуть передохнуть; прислонившись спиной к стене, она на секунду закрывает глаза, чувствуя, как все в ней дышит, движется и пульсирует.

Из-за музыки не слышно, как к ней подходят; вырывает из этого секундного транса ее легкое прикосновение — тонкие пальцы скользят по изгибу от ее шеи к плечу.

Едва подавив инстинктивное желание тут же ударить того, кто подкрался, Кира распахивает глаза — и видит ухмылку на тонких губах и протянутую с коктейлем руку.

— Решил угостить даму, — пытается перекричать музыку тот наблюдатель из-за столика в углу. — Пока тебя снова не украли

.

Острые, точеные черты лица, лисий разрез глаз и длинные белые волосы, собранные в расслабленный низкий хвост; красив, зараза, с удовольствием про себя отмечает Кира и аккуратным движением чуть отталкивает его руку от себя.

— Дама пьет только то, что видела, как готовили, — чуть приподнимает подбородок, добавляя картинной дерзости взгляду. Он ее где-то на голову выше, даже когда она на каблуках.

Парень пожимает плечами, делает глоток — мол, как знаешь, тут не отравлено — и просто вкладывает в ее ладонь этот стакан.

— Наглый, — хмыкает Кира и все же пьет.

Коктейль приятный, но немного терпкий, даже тяжелый, и в послевкусии ощущается нечто странное, хоть и лекарствами не отдает. Вряд ли подмешал что-то, иначе сам не стал бы пить; охотница отмахнулась от тревожной мысли. Она впервые в этом месте, кто знает, может, тот мальчик за баром чем-то разбавляет для большей прибыли.

— Потанцуем? — блондин делает нарочно театральный поклон. Этот жест комично выбивается из общего настроения пятничной полуночной вакханалии.

И снова Кира оказывается утянута в самую гущу толпы, только теперь не с Дианой, а с парнем, чье имя она в принципе и не планирует узнавать.

Он тонкий, высокий и гибкий, как будто танцами занимается профессионально уже много лет. Движения у него уверенные, плавные, почти кошачьи; ладонь снова следует по линии плеч Киры, холод металла нескольких колец контрастирует с разгоряченным телом, и от этих прикосновений по крови растекается трескучее, колючее, будоражащее электричество. Каждый отпечаток пальцев будто не пропадает, а обжигает, оставляя клеймо, и все ощущения обостряются, и ускоряется пульс.

Самодовольно ухмыльнувшись, блондин притягивает Киру ближе к себе властным движением, так что, не будь в клубе так громко, она услышала бы его сердцебиение. Зато она точно чувствует его запах — металла, дерева и почему-то молитвенных благовоний.

Взгляд у него оценивающий, высокомерный, с хитрецой, похороненной на дне темных зрачков. Тонкие, аристократичные пальцы сначала поправляют непослушную прядь рыжих волос, потом мягко возвращают на место упавшую лямку платья, и останавливаются легко, но цепко на изгибах девичьего тела.

Обычно после таких наглостей он уже держался бы не за ее бедра, а за свой сломанный нос; но почему-то Киру полнейшим дурманом окутывает. И не так много она выпила, и парень сам хоть и красив, но вовсе и не бог какой-то, чтобы так им сразу очароваться. Но музыку заглушает шум крови в ушах, и, чуть приоткрыв рот, она ошалело смотрит на него снизу вверх. Даже будь они в полной тишине, ни слова не вышло бы из ее губ сейчас.

Он наклоняется к ее уху; от холодка дыхания на коже Киру пробивает мелкая дрожь.

— Нравится, олененок? — и не услышав ответа, мягко целует ее в шею.

У нее в прямом смысле подгибаются колени.

Диана уже уселась прямо на барную стойку, вполоборота дразня своего нового подопытного; но краем глаза она время от времени старалась присматривать за младшей. От этого спектакля у нее просто челюсть упала; ни разу за полгода она не видела, чтобы Кира у кого-то руках так таяла.

Танцующая толпа сильно мешает обзору, но Диане со своей высоты видно чуть больше. Не выглядит, будто кто-то сопротивляется, да и уж что-что, а постоять за себя перед наглецом она умеет и без помощи; просто это совсем на нее не похоже.

Вот и оставила тихоню на десять минут без присмотра.

Когда незнакомец впервые пытается выдернуть Киру из толпы, она еще пытается сопротивляться, остаться, вжимаясь телом в него и каблуками в танцпол. Ей странно, куда это ему понадобилось, здесь же так хорошо!.. Дурман совершенно застилает рассудок.

— Пойдем, олененок, — тихо, ровным тоном произносит он, отстранившись. — Есть дела поважнее.

Кира слышит смесь досады, раздражения — и все же удивления.

Все звуки вокруг резко приглушаются, и голос его звучит будто эхом между стенок черепа охотницы. Аккуратно маневрируя между пьяными весельчаками, они выходят из клуба.

Ночь обжигает холодом, свет фонарей сквозь легкий туман размывает границы всего, на что падает. Блондин вывел Киру через черный ход в какой-то закуток, узкую подворотню между каменными стенами. Ее колени все еще были ватными, и между ребер невыносимо жгло так, что подступили слезы; что сейчас произошло и почему она следует за ним?

— А ты с характером, — он продолжает усмехаться. Что бы ни придумало ее отравленное сознание, сейчас даже сквозь чары она видела, как ожесточилось его лицо. — Но так даже лучше. С такими интереснее.

Кинжал, — проносится спасительная мысль. Дрожащими пальцами девушка пытается нащупать рукоятку под тканью подкладки в сумочке, но кошачья плавность незнакомца не оставляет его и сейчас.

Кира просто не успевает сопротивляться.

Мягкие, холодные губы снова прикасаются к ее шее, но на этот раз не для ласки. Резкая боль пронзает и без того ослабшее тело; горячая кровь стекает струйкой в вырез атласного платья.

От осознания становится дурно и душно.

Ее самый страшный кошмар, вампир, сумеречное отродье, пьет ее на заднем дворе какого-то притона.

Взвыв от ужаса, едва обретая контроль над телом, Кира бьет его коленом в пах, и, упираясь руками в стену, чтобы не упасть, с силой носком туфли отталкивает парня вглубь подворотни.

— Дура, — рычит тот, с совершенно бешеными глазами, оскалившись — больше не прячет тонкие клыки. — Я — кровь древнего бессмертного рода, предлагаю тебе вечность, а ты, грязь, гниль...

В ее руке наконец сверкает серебряное лезвие.

— Ты — ошибка Покровителей, — Кира сглатывает, в ужасе понимая, что очарованная ее часть сопротивляется даже мысли об исполнении долга. — Я тебя не боюсь.

Ложь.

Вампир издает странный, страшный звук — его смех клокочет в горле, будто оно все еще полно свежей крови. Он расправляет плечи, и медленно, играясь, подходит чуть ближе к вжавшейся в камень бледной, истекающей жизнью девушке со святым оружием в трясущихся руках.

— Я знал, что в тебе есть что-то особенное. Маленькая охотница, — он демонстративно облизывает губы, последний оскал хищника перед умирающей добычей. — Что же ты тогда так беспечно берешь конфетки у незнакомцев? Или я у тебя первый?

Еще немного, и Киру стошнит.

Она бросается на него, замахнувшись кинжалом, и целится ровно в сердце; невольно из ее груди вырывается дикий, отчаянный крик. Он уворачивается от ее движения беззвучно, как ветер, и резко бьет девушку по запястью, выбивая смертельное серебро из пальцев. Жалко звенит последний шанс на победу по уличной брусчатке; тело Киры снова вжимают в стену, на этот раз с в прямом смысле нечеловеческой силой заломав ей руки.

Она бьется, как мотылек в паутине, в хватке полуночного хищника — снова, снова, снова; предательские, глупые, неуместные слезы текут по щекам на шею и смешиваются там с разводами крови. Она кричит, но помощи уже не дождется; в исступленной надежде возносит последнюю молитву.

Все зря. Она не справилась.

— Это даже забавно, что сейчас ты так борешься, — растрепанные белые волосы слипаются на концах бордовыми иглами, так близко к укусу он снова держит свое лицо. Вампир дышит тяжело, сбивчиво, и его речь чуть свистит из-за клыков. — Скоро ты поблагодаришь меня за эту встречу, совсем скоро, милая...

И почти мурлыкая от удовольствия, тот, кто должен был стать жертвой, снова впивается в шею охотницы.

Кира вздрагивает и затихает, даже не всхлипывая уже больше. Ее руки безвольно повисли по сторонам, она не может сопротивляться. Судорожными, жадными глотками рыжую охотницу выпивают, не дав даже шанса на честный бой.

Смерть иссиня-черным бархатом опускается на веки Киры.

Вкус крови заполняет ее рот вновь.