Треть солнца

Я... всё ещё... здесь?

Я иду с папками в руках к центру вселенной — точнее, в общий зал, где обычно мы собирались с парнями.

Навстречу мне летит Август, как всегда растрепанный и в мятой форме. За ним медленно, едва улыбаясь, шел Эндрю.

Я машу им рукой, прижимая стопку книг к груди, и когда мы доходим друг до друга, спрашиваю:

— Друзья, а где же Олеандр?

Дрю пожимает плечами.

— Они с Дэмианом о чем-то поспорили, так что, наверное, всё ещё пытаются разобраться.

Я киваю головой, и мы идём в сторону нашего тайного уголка в библиотеке.

— Тогда ждем их там?

— Да, думаю, верно, — отвечает Эндрю и мягко смотрит на Августа, мельтешащего рядом с нами. Он что-то начинает говорить про то, какая сегодня хорошая погода для вылазки из интерната на озеро, и Дрю мягко его осаждает.

В библиотеке мы лениво читаем книги, Эндрю рисует в своем альбоме, а Август мастерит домик из игральных карт. Уголок наш совсем уединенный — это бывший библиотечный склад, который больше не используется, и сюда редко кто заглядывает кроме нас пятерых.

Поэтому, когда приходит Олеан и Дэмиан, толкающие друг друга в бок и недовольно фырчащие, ничего не происходит от того, что Олеандр зажигает сигарету и предлагает её Августу. Но тот отказывается и, в свою очередь, крутит что-то более интересное.

— Торчок, — бросает ему Олеан, закуривая.

— Псих, — не оставляет его без ответа Август.

Они молча смотрят друг на друга, а затем улыбаются. Это их личный способ общения: никаких обид, никакой злости, просто их личные издевательства друг над другом. Дружеские.

Дэмиан садится рядом с Эндрю и смотрит на то, что он рисует. Оказывается, меня. Я улыбаюсь смущенно, но продолжаю смотреть в книгу, хотя уже давно забыл, о чём вообще читал.

— Так о чем вы спорили? — наконец спрашиваю я, откладывая чтение.

Дэмиан раздраженно машет рукой. Отвечает Олеандр:

— Кого больше ненавидят преподы. Я выиграл, — победно улыбаясь, он снова пихает Дэмиана в бок. Тот не оставляет его без ответного тычка.

— Ладно, ладно, идиоты, прекратите, — смеюсь я, затем оглядываю их всех. Так мы и сидим, болтая и дурачась, ещё целый вечер, пока нас не выгоняют из библиотеки, и спешим к себе в комнаты. Я думаю о том, как мне тепло и радостно рядом с друзьями. Что это навсегда.

На следующий день мы действительно выбираемся из интерната на озеро, хотя не должны были бы: это строго запрещено, и бежим по пляжу, крича и буйствуя, и падаем на песок и хохочем, а потом достаем стащенные из столовой закуски и едим прямо там, глядя на озеро и просто радуясь минутной свободе. На самом деле, мы всегда были свободны, когда были рядом.

Так могло продолжаться ещё миллионы лет. Почему нет? Что нам мешало?

Ничего.

И мы сидим на озере, поедая печенье, куря и смеясь, и смотрим в небо. Такое далекое, но с тем же близкое.

Мы ещё не скоро расстанемся — учиться ещё порядочно, а даже если так... разве сейчас можно думать о том, что всё это кончится? Разве это кажется возможным?

Нет. Мы были вместе. И это — это была наша свобода.

Навсегда.

Цербер

Ворон медленно разрастался.

Мы находили и приводили к себе новых рекрутов. Промокшие, оголодавшие, они соглашались бороться против Сов, а не с ними. По какой-то причине их дурная слава расползлась по народу — взять хотя бы тот случай, когда люди собрались вместе против Сов за то, что один из них убил простого человека. Так что теперь наша работа была ещё проще.

Казалось бы.

Олеан рассказал мне о смерти брата. Я тосковал. Мать, потом Соарэлле.

Но он отказался отвести меня на его могилу, как в тот раз с матерью.

Остались только мы с отцом. Который был неизвестно где под присмотров Сов.

Печаль. Обволакивающая, окутывающая с ног до головы горестная печаль, отчаяние, боль — всё это смешалось внутри моего нового механического сердца. Почему ты не рассказал, Соарэлле? Были ли какие-то намеки? Почему ты не поделился этим со мной? Да хотя бы с Олеаном?

Я сижу, опустошенный, и ем свой безвкусный завтрак. Нет, он был вполне себе неплох — наверное, просто я не мог почувствовать. Я ничего не чувствовал.

Бессмертных начали называть нелюдьми.

"Нелюди", — пару раз выкрикивали нам в спины, когда мы забирали очередного парня к себе. Из-за плащей нас порой принимали за Сов, но то было редкостью, поскольку сейчас одевались мы теплее и плащей почти не было видно за куртками.

Вместо этого, я думал о своих снах. О том, как было радостно и как крепка была наша дружба в одном из последних...

Что они означают? Был ли в этом какой-то смысл... конечно был. Его только стоит отыскать.

Вечером мы с Олеаном стоим в туалете, потому что у него снова пошла кровь из носа, и я сопроводил его. Вытерев кровь, он даже не потрудился смыть ее за собой, и поэтому я стоял склонившись над раковиной и ополаскивал её от яркой артериальной крови. Что-то слетает с языка в нашем молчании не ждя у меня совета.

— Я не хотел спрашивать, но... почему ты спас меня... тогда?

Он смотрит отрешенно, затем пинает ногой воздух и облокачивается на стену вытянутыми руками. Я держусь за раковину и смотрю.

— Знаешь, я не хотел, — просто говорит он, но в его голосе амплитудами нарастает пустота. — Но когда я окунулся во тьму с намерением и сам исчезнуть в ней, я встретил... его.

Я сжимаю руки на холодной раковине и вглядываюсь в его лицо.

— Кого — его?

— Себя, — после минутной паузы говорит Олеан, и смотрит в сторону. Не отводит взгляд — просто смотрит с одной пустоты на другую. — Я видел себя из будущего. Он заставил меня спасти тебя, — пауза. Пауза. Молчание.

Я молчу слишком долго и истошно, так, что при вдохе меня укачивает.

— Что... как... это возможно?

— Я не знаю, Хэллебор. Это просто был я, только старше. Он встретил меня во тьме, дал пощечину и сказал, что без тебя будет только хуже. А потом исчез.

Я думаю, и меня бьет дрожь. Я думаю, и не понимаю ни черта. Я думаю ещё, и ещё, и ещё, и меня осеняет.

Внезапной трелью осознания проносится эта мысль в моей голове.

Мои сны. Его встреча с собой. Всё связано.

Я сказал ему что-то смятое вроде "спасибо" и помчался назад в нашу комнату. Достал свои чертежи, перевернул их и принялся писать на обратной стороне.

"Мои сны и встреча Олеана — это издержки существования параллельных миров. В каждом сне я вижу то, какой могла бы быть моя жизнь и то, какая она является в других мирах с разным исходным значением. Возможно существование также "порталов времени", это тьма Олеана, которая может перемещаться не только по физическим местам, но и по местам на карте времени. Она прорывается сквозь пространство и время, и таким образом он из будущего смог предупредить себя о таком же возникновении нового мира — отличного от теперешнего, который создал Олеан, не вытащив меня из тьмы. Каждое принятое решение создает новый мир, и Олеан из будущего создал раннее мир без меня. Поэтому он использовал тьму как портал в пространстве и предупредил его об этом, поменяв исходную позицию и, скорее всего, тем самым себя уничтожив".

Затем я достал планшет и открыл галерею, в которой были сохранены фотографии Плутона с Вояджера-2 и вгляделся в них.

Господи, да оно живое. Эта планета — живая. Она выглядит, как живая.

У неё словно есть дыхание. Я видел этот ураган, запечатленный на планете, и он выглядел точно также, как человеческий глаз.

Нет, это безумие. Порталы времени — ещё куда ни шло, но живые планеты... Нет, невозможно. Я с трудом могу поверить в существование и связь с иными вселенными, но планеты... это уж слишком.

Полный бред. Кажется, я схожу с ума.

Когда вошел Олеан и оперся о косяк двери, я показал ему то, что написал, и он пожал плечами.

— Ну да, это похоже на правду.

Делиться с ним мыслями о живых планетах я не стал.

Приближалось солнечное затмение.

— Смерти нет! — через силу выдавил из себя Олеан, и его поддержали оживленные выкрики.

Но она была. В лице Соарэлле, таком живом и светлом, навсегда запечатлелась скорбь смерти.

Мы собирались отомстить за прошлую битву и подлую засаду для Олеана. Пойти к одному из мелких штабов Сов, обокрасть и всё там разломить.

Разрушение. Наш собрат и приятель. Тот, кто проведёт нас сквозь эту мелочную вражду.

Тот, кто нас кормит.

Мы проходим во тьму Олеана в очередной раз. Из его носа течет кровь, и выглядит он опустошенным и уставшим. Я ношу с собой ватку и кидаю комок ему. Тот запоздало ловит её и, продолжая держать открытым портал, сует вату в нос.

Моя рука уже начала повиноваться мне. Я могу сжать кулак, замахнуться и двигать пальцами.

Я не знал точно, что может произойти во время солнечного затмения. По сути, что угодно — от потери сил бессмертными, до нового витка развития апокалипсиса.

Но у Олеана были свои планы несмотря ни на что. Он подозревал что-то внутри своей черепной коробки, о чем-то постоянно думал, и что-то замышлял.

Я думал о шкале Кардашёва. Если следовать этой точке зрения, наша цивилизация была нулевого уровня, не способная использовать потенциал ничего в космосе. Цивилизация первого уровня может использовать весь потенциал Земли, а второго — весь потенциал Солнца. Но мы ведь получили бессмертие от солнца, не делало ли это нас выше по шкале? Не уверен, действительно ли мы научились этому. И действительно ли это было от светила.

Если подумать, странная материя могла попасть в Солнце и уменьшить яркость его свечения, но тогда Земля замерзла бы. Ответ на аномалию так и не был разгадан никем... Нам необходимо повысить свой уровень, чтобы разгадать эту тайну. Хотя бы уровень мышления.

Когда мы прибыли на место, штаб Сов выглядел не то, что заброшенным, но на время оставленным. Всего пара часовых, и то они уже в отключке, и всё. Очевидно, не самый важный блокпост, но Олеану и этого было достаточно.

Он подошел к ближайшей стоящей машине, очевидно принадлежавшей Сове, и замахнулся битой для удара.

Стекло полетело со звуком падающих слёз.

Он бил, бил, бил несчастную машину, что заставляло моё сердце сжиматься. Но это была машина врага — так что я мог понять его ярость.

Он перешел к зданию и принялся бить стекла в нем.

За ним последовали и остальные. Своровали весь набор оружия и припасов Сов и теперь радостно вопили. Они поджигали коктейли Молотова и бросали их в разбитые окна. Здание загорелось, и уже горящее они продолжали добивать своими битами и даже просто ногами. Бросали камни. Крушили всё вокруг.

Силы наши действительно исчезли. Олеан крикнул:

— Ну раз так, повеселимся здесь от души! — и принялся крушить всё дальше.

Я ждал, пока силы вернутся ко мне и мы наконец уйдём, но задержал взгляд на затемненном солнце. Глаза болели, но я всё равно смотрел: как будто спустилась ночь и наконец-то поглотила всех нас насовсем.

Стекло и пожар бренчали в дуэте. Я слушал эту музыку хаоса и думал: Солнце — вот наш бог.

Когда закончилось солнечное затмение и мы вернулись на нашу базу, уже вечерело. На отходе пришлось отбиваться от пришедших на помощь товарищам Сов, но в итоге всё закончилось в нашу пользу. Мы отомстили за прошлую битву... битву за меня.

Я размышлял над чертежами и записями о планетах и пространствах, когда зашел Олеан и навис надо мной. Он заглядывал мне через плечо, и я рукой прикрыл свои размышления по поводу живых планет. Это напомнило мне жизнь в лицее и мой последний "сон".

В котором я тоже был, скорее всего, в иной вселенной.

— И как идут твои раскопки правды? — спросил он меня, выпрямляясь и глядя куда-то в сторону.

Я пожал плечами и качнул головой.

— Пока медленно, но кое-что я уже понял благодаря тебе и своим... снам. В общем, мне часто снится какое-то мгновение из жизни, где я совсем другой. Иду в американский университет учиться на оператора, или учусь в каком-то закрытом интернате. А иногда вижу себя почти богом... — промямлил я, вспоминая самый болезненный из своих "снов". Помнил я его плохо, но всё же что-то оставалось в моей памяти искусным остриём ножа, режущим мозг.

— Ага. Значит, я могу менять прошлое.

Я отрицательно покачал головой.

— Ты вернулся не в прошлое, а в мир, когда ещё не произошло что-то плохое. В мир, когда ты ещё не решил оставить меня во тьме.

— Да, но если упростить, то я могу...

— Не можешь. Скорее всего, ты способен взаимодействовать только со своим миром. То есть с мирами, касающимися тебя, там, где есть твои решения.

— Но я смог изменить своё прошлое, — не уставал Олеан.

— Ты изменил прошлый мир, в котором принял неверные решения.

— Я меняю прошлое.

— Господь всемогущий, ладно, да. Ты "меняешь прошлое".

— Супер.

Мы помолчали. Наконец, он сложил руки на груди и спросил самое важное и невероятное с тем же:

— Так может, я смогу поменять аномалию солнца?

Я посмотрел на него. Он смотрел на меня в ответ.

— Нет. Как ты собрался это сделать?

— Просто найду момент, в котором солнце было в порядке. И с твоими чертежами мы уже будем готовы к замене солнца, и не будет всего это кровопролития. Отчаяния. Боли. Борьбы. Смерти Луки, — последнее он выдавил так просто и легко, словно ему было всё равно. Но я видел, что ему не всё равно.

— Ты хочешь избежать того, что сам устроил?

Он молчал. Наконец, Олеандр задрал голову, посмотрел на меня с вывозом и сказал:

— Да, хочу. Что, проблемы с этим?

Я отвел взгляд и покачал головой.

— Нет, никаких проблем. Но для начала ты должен научиться управлять тьмой в этой направленности и не пропасть где-то между мирами. Если я правильно помню, ты сказал, что был старше. Значит, на это уйдёт какое-то время. Плюс, мне нужно время чтобы завершить чертежи. И в идеале — другие люди, которые его проверят и дополнят. Потому что я не такой уж гений, — с некоторой обидой выдавил я, и Олеан ухмыльнулся. Я впервые со смерти Луки видел на его лице что-то подобное.

— Какая жалость, не могу на это смотреть. Отлично, тогда нам нужно время. Но у нас хотя бы появился план, — сказал он и отвернулся, шагая к своей постели. Он плюхнулся на нее и достал новую пачку сигарет: добыча после набега на штаб Сов. Он прикурил её, не глядя на меня, и в комнате повисло молчание.

Но оно не было душным.

Больше оно никогда таким не будет.

Эйктюрнир

Ла Бэйл планировал освободить заключенных из тюрьмы Сов.

Как он собирался это сделать, я не знал. Я не знал вообще ничего. После случившегося с Сорокиным и Эндрю, казалось, во всем винят меня. Если бы я не проткнул этого вампира, то брат был бы здесь...

Хоть ты меня убей, и убей множество тысяч раз, я не понимал, как такое могло случится. Как одно привело к другому, как мы пришли к тому, что имеем.

Но что-то нужно было делать. И наступать на Сов было нужно. И возможно, в одном из нападений я смогу увидеть Эндрю и увести его домой.

Во мне яростно боролось что-то иное: желание вернуть брата с той же тупой несправедливостью. Неужели Совы действительно хотят сделать из нас всех овощей, лишь бы починить солнце? Как они вообще себе это представляют?

И с тем же чувства остывали во мне. Ладно, думал я, ну хотят они нас прикончить, и хотят. Какая, к черту, разница? Мы всё равно иначе все погибнем. Не лучше ли тогда спасти всех остальных? Нашу маму, родных? Лошадей? Кошек, собак? Не всем им достался дар бессмертия — а по слухам некоторые вымершие виды даже ожили. Но доказательств этому никто не нашел.

Я встал с матраса, оделся, хотя по сути не раздевался сильно из-за холода в моей комнате. Направился в туалет. Умыл лицо, почистил зубы, используя общую пасту. Затем направился обратно в комнату, взял аномальное оружие на всякий случай, положил рукоятку в карман. Направился в столовую.

На входе стоял Гоголь, он сверкнул на меня белозубой улыбкой, держа в руках автомат, и кивнул проходить. С каких пор часовые стояли на входе в столовую, я не знал. Видимо, Олеан окончательно спятил.

Я взял свою еду в контейнере и прошёл на своё обычное место на полу. Сел, открыл крышку и принялся завтракать.

Коула и Олеана не было видно. Наверное, они ещё спят — или не спят вовсе. После трапезы, я встал, сдал контейнер и направился в к своей комнате. Немного почитав книгу, которую я перечитывал уже второй раз и всё никак не мог сосредоточиться на ней, я отложил её и снова пошёл в столовую, которая в этом часу была тренировочной комнатой. Достал аномальное оружие, активировал его — кажется, внутри были аномальные кристаллы, заражённые радиацией солнца, которые и позволяли оружию менять свой вид, сопряжаясь с кровью бессмертного. Мой клинок, похожий больше на заостренную прозрачную сосульку-нож, приветливо полоснул воздух. Я дождался одного из своих обычных противников — Джареда, и мы сразились.

Бой был равным и точным. Он был хорошим соперником, крупным, но ловким. Мы разошлись на ничьей и он похлопал меня по плечу. Я раздраженно повёл им, и парень скинул руку.

Когда тренировки были окончены, я направился сменить караул на входе в убежище — возле колодца. Кто-то должен был стоять на улице, кто-то — внутри. Сегодня я стоял внутри, а сменить я должен был Преображенскую.

Когда я увидел её, ее пистолет-пулемет стоял приложенным к стене. Я думал, что могло случиться что-то, что она оставила на посте своё оружие, поэтому ускорил шаг. Когда я приблизился, оказалось, что Преображенская плачет.

Слезы текли по её светлому лицу, как тающие льдинки. Она виновато посмотрела на меня и начала вытирать руками лицо, но лишь больше заплакала от этого.

Я подошел к ней и посмотрел. Она была такой маленькой — ещё меньше Сорокина или Джонни, который скорее был хрупким, нежели низким. Но Саша была и хрупкой, и маленькой, и совсем не вызывала сейчас той опасности, которую показывала на поле боя. Словно совсем другой человек.

Но не как Райан Третий, конечно.

Она продолжала беззвучно плакать, вытирая и вытирая слёзы, что лились по её лицу. Я стоял рядом, тупо глядя на неё, а затем, кажется, что-то пробормотал. Затем прочистил горло и сказал снова:

— Почему ты плачешь?

Она вскинула на меня свои круглые, аномально алые с оттенком фиолетового глаза и покачала головой.

Я подумал, вспомнил, как Джаред ударил меня по плечу, и аккуратно поднял руку. Моя крупная ладонь легла на её плечо как-то неестественно, и я старался совсем не прикладывать силы, боясь сломать её.

— Ты переживаешь? Из-за Сорокина? — я почувствовал, как хмурюсь, и постарался расслабить лицо. Получалось скверно. — Не волнуйся, там о нём точно позаботятся...

Внезапно, я сообразил, что она продолжает дрожать и плакать. И я знал причину: это был я сам.

Я был причиной, по которой Сорокин впал в кому. Я был причиной, по которой Дрю больше не было рядом. Я.

— Извини, я... — я снова прочистил горло и кивнул своим мыслям. — Я тоже скучаю. По брату, и по... нему тоже, — я отвел взгляд. Александра, кажется, прислушалась, и я продолжил увереннее: — По его тупым шуткам, и по его хитрой морде тоже. Я был неправ, когда так поступил. Я был не в себе, — я не отпускал её плеча, как будто это было моей опорой, хотя на неё опереться, естественно, я никак не мог. — Мне жаль, что всё так закончилось.

Саша долго смотрела на меня, перестав плакать. А потом внезапно всхлипнула и бросилась на меня.

Я не был готов к этому. Она обнимала меня. Крепко, так, что я даже ощутил нехватку воздуха. Что скрывалось в этой девушке?

Невольно, словно боясь, я приобнял её в ответ, хлопая по спине. Она плакала мне в свитер, который подарил Эндрю на рождество, и обнимала меня.

Мы стояли так некоторое время. Я помнил о карауле, но не мог отпустить её. Я был виноват. Я должен был что-то сделать, как-то искупить свою вину перед ней. Он был ей дорог... как Дрю был дорог мне.

Она вскоре отступает и вытирает оставшиеся слёзы. Смотрит мне в глаза, задрав голову, затем опускает взгляд на мокрое пятно на моем свитере.

— Извини, — тихо шепчет она, шмыгая носом. — И спасибо.

Я киваю ей в ответ и протягиваю оставленное ею оружие. Она берет его из моих рук, замирает так, пальцами гладя мои пальцы, и вновь смотрит на меня. Потом, ничего не произнося, оборачивается, и бредет по коридору прочь.

Как она не похожа, и с тем же похожа на своего брата. Как и мы с Эндрю...

Я встаю на её смену и караулю до тех пор, пока меня не сменяет другой парень, Михаил. Я ухожу прочь, и вечер захватывает меня в свои сети.

— Чего он опять хочет от Сов? Мы же только что вернулись с победой, — ворчливо отозвалась одна из девушек в зале, кажется, её звали Ариадна.

— Набить им морду, конечно. Или, быть может, пойти на сделку, — предположил её сослуживец, Джаред.

— Сделка с дьяволом, — ответила та.

Я скольжу взглядом по залу с гитарой в руках, и останавливаюсь на каждом из них. Где-то вдали сидит четверка с доской Уиджа, и они играют в неё.

— Говорят, из-за своей аномальной Олеан не спит... Ночью частенько замечают силуэты в коридорах, — Мартин держал пальцы на планшетке: маленьком треугольнике с отверстием для наведения на нужные буквы на доске Уиджа. Другие делали тоже самое, сидя в круге. — Это его тени.

— Бред, что за байки про призраков! — отозвался его друг, Артур, и планшетка тут же дернулась, поворачивая на ответ «нет».

— Видел? Байки... Ты хочешь знаешь, где мы? Тут действительно водятся призраки! — и планшетка скользнула на фразу «да».

Убежденный в существование призраков Мартин наклонился вперед. Я заметил, как позади него, не играющие в их игру, дрожат Эленд и Джонни.

— Когда-то, когда эти хоромы были церковью, а комнаты в которых мы живем заполняли священнослужители, здесь был один молодой священник — Михаэль. Но вскоре после поступления его на службу, его семья погибла в ужасном пожаре. Стараясь их воскресить, священник подался в учения о сатанизме, и в итоге нашел способ воскрешать мертвецов. Но в попытках воскресить любимых людей, он только пострадал и в итоге сам погиб, потому что магия либо была неподвластна ему, либо её вообще не было. И теперь, обращенный против своей веры, озлобленный на жизнь, он блуждает по этим коридорам и выслеживает новую добычу... Я прав, дух? Как тебя зовут?

Я пригляделся. Планшетка медленно начала двигаться сначала на букву «м», потом букву «и», затем «х». Тут девушка по имени Лайла, держащая вместе с остальными пальцы на планшетке взвизгнула и оторвала руки, а Мартин, затирающий байку, выругался и быстро перевел треугольник на слово «прощай».

Я ухмыльнулся.

— Нет, я правда видел, как в моей комнате двигаются вещи!

При этих словах сидящий сзади Джонни густо покраснел.

— Я скучаю по матери, — сказал один из наших недавних рекрутов, Оливер, сидя в отдалении от группы охотников за приведении. Он говорил со своими приятелями. — Не знаю, как она там, без меня. Мы всегда жили без отца, и теперь она осталась одна с моим маленьким братом.

— Понимаю тебя, — ответила ему Мари, кладя руку на его ладонь. — Мой отец болен, и так несправедливо то, что я бессмертна, а он нет. Было бы лучше, будь всё наоборот.

Парень слабо кивнул и постарался улыбнуться.

— Но ведь есть надежда, что мы найдем способ помочь раненым и больным, раз сами обрели бессмертие? Наверняка наши ребята-ученые думают об этом. Так что твоего отца ещё могут спасти.

Я отвел взгляд от них, не желая больше подслушивать. Но этого и не требовалось — они говорили открыто, не стесняясь, и жизнь текла по их венам. Жизнь шла, переливалась в свете свечей и ламп и заполняла зал.

Кто-то играл в настольные игры, привезенные с собой из лицея. Другие вместе читали книги, и обсуждали их. Кто-то чистил оружие, разговаривая о том, что недавно не мог уснуть после очередного убийства Совы.

Все они были чем-то большим, нежели просто рекрутами Ворона. Они были людьми. Как Дрю. Они были его братьями.

Наконец я отложил гитару в сторону, встал и подошел к ребятам с настолкой.

— Можно мне... с... вами? — едва выдавил я из себя, глядя сверху-вниз на играющих. Парни и девушки переглянулись, затем снова уставились на меня.

Ну да, конечно. Знаменитый с лицея хулиган Дэмиан Куин собственной персоной. Задира и драчун. Ни с кем не общается, кроме своего брата, ла Бэйла и Хэллебора.

На моем плаще была белая повязка, обозначающая главенство в ВОРОН. Я сжал её другой рукой.

— Извините, — я отвернулся, но меня окликнули.

— Дэмиан, верно? Присаживайся! — парень с повязкой на глазу хитро улыбался, но с тем же открыто. — Я Габи, и мы как раз закончили партию. Давай с нами, — он подвинулся, и я медленно повернувшись, сел рядом.

— Спасибо, — наконец добавил я, едва шевеля губами. Ребята переглянулись, но тоже улыбнулись мне, и все начали представляться. Андриан, Эльви, Мартинез, Джуди.

Я должен был идти дальше. Хотя бы отвлечься. Иначе я точно сошёл бы с ума.

И я был благодарен, что эти люди так мне помогали.

Через какое-то время в двери зала вошли ла Бэйл и Хэллебор, и я позвал их к нам. Они отпирались, но в итоге киборг и демон присоединились к нам.

Всё было почти как тогда. Только... нас было чуть больше.

И чуть меньше. В глубине моего сердца.

Он прижимает меня к стене и сдавливает горло.

— Не приближайся к моей сестре, — шипит он мне в губы, и я пытаюсь оттолкнуть его, но на пальцах вспыхивает пламя, и я тут же замираю. Змей. Настоящий змей. Дракон. — Не трогай её. Ты и так достаточно её расстроил, — холодно говорит он, но затем я вижу улыбку на его губах. Кривую, паническую. Он словно не в себе. Что я сделал? Я просто утешил её. Александра была украденной им принцессой?

— Видимо, тебя ещё мало помучали, Дэмиан. Ты не усёк урок, — его рука вся в огне. Я вижу, как плавится кожа на его пальцах. Ему что, совсем не больно? Я, не отводя взгляда, смотрю на пламя. — Так вот, я исправлю эту ошибку. Запомни, — он хватает меня огненными пальцами за лицо и я кричу. — Не трогай больше никого, никому не причиняй боли, никого не обижай. Ты меня понял? Особенно, мою сестрицу. Не смей её трогать, — я чувствую жар в глазах и хватаюсь за его руку, мне обжигает всё лицо, пламя усиливается, и я кричу ещё громче, и он смеется и отпускает меня.

Я падаю на пол в коридоре и хочу закрыть руками расплавленное лицо, но не могу, потому что оно обожжено. Снова. Снова. Снова.

Гоголь удаляется, я слышу шаги его ботинок. Я лежу один в коридоре, пока кто-то не находит меня: кажется, это Джонни, и не ведёт к врачу.

Зря я думал, что всё может быть, как обычно. Что я могу быть хорошим. Что я могу кого-то утешить.

Я чудовище морских глубин. Йети, уродливый Фредди Крюгер.

Монстр.

Я ничего не вижу и не знаю, кто обрабатывает мои ожоги прохладной мазью. Щиплет, но не так сильно, как было при самом процессе обжигания. Я говорю тихое спасибо, и знакомый голос отвечает:

— Это был мой брат, да?

Я ежусь от страха и в панике пытаюсь услышать, есть ли рядом Гоголь, но, кажется, его нет.

Преображенская продолжает намазывать лекарство своими тонкими, теплыми пальцами.

— Я поговорю с ним. Такое неприемлемо, — наконец выдавливает она и шмыгает носом. Кажется, от холода. Но она была тёплой... — Прости, пожалуйста...

Я нащупываю рукой ее запястье и сжимаю его.

— Что я сделал не так? Чем я обидел тебя сегодня? Я не должен был подходить к тебе, так?

Она снова шмыгает носом и затем я слышу нотки злости в её голосе.

— Ты можешь делать всё, что хочешь, если никому не вредишь при этом. Почему ты задаешь такие вопросы? Словно ты чей-то цепной пес, — тут она осекается, и я не вижу, как она смотрит на меня, но слышу сожаление в голосе. — Извини. Я хотела сказать, что ты не должен извиняться. Ты не сделал ничего дурного. На этот раз, — она слегка усмехнулась. — Я просто рассказала ему, что плакала на дежурстве и что ты меня успокоил. Видимо, его это разозлило, или он не так понял. Я не уверена, — Преображенская снова подходит ко мне и принимается заматывать мое лицо. И без того уродливое. Я вдыхаю терпкий аромат мази и жалею об этом: щиплет всё лицо. Александра велит мне не двигаться.

Но я всё же говорю.

— Спасибо. Что объяснила. Я думал, я не могу утешать людей. И сделал только хуже.

Она внезапно остановилась. Положила руку мне на плечо.

— Дэмиан, ты просто не знаешь, что в тебе на самом деле много хорошего. Ты забыл об этом, идя за Олеаном, защищая брата от Августа, закрываясь в себе. Но я вижу, я честно, во всех это вижу. И чем ты хуже? Ты не чудовище, — она словно бы опровергла мои неозвученные мысли. Я сжал руки в кулаки.

— Ты правда так думаешь? Ты меня совсем не знаешь.

Она засмеялась.

— Ты прав, я тебя не знаю. Но знаешь ли ты сам?

Я задумался. Возможно, она права. Я совсем себя не знал.

Девушка закончила перематывать моё лицо и голову. Наверное, осматривала результат и проверяла крепления. Затем она хлопнула в ладоши.

— Не могу представить, как тебе было больно. Бенджи не уйдет сегодня без выговора. Мы серьезно поговорим. Больше он не будет тебе докучать, — она, наверное, улыбалась, но я слышал, что голос у Преображенской был грустным. Я не был уверен, что она способна убедить Гоголя оставить меня в покое. Это только сильнее его раззадорит.

— Не надо. Сам справлюсь.

Она хотела что-то сказать, я слышал, как Александра вдохнула, но потом закрыла рот. Я встал, пошатнулся из-за слепоты, и она схватила меня за плечо обеими руками, поддерживая.

— Я провожу тебя до комнаты. Твоё зрение может восстанавливаться целый день, так что завтра ты освобожден от тренировок.

Я кивнул, пытаясь не двигать сильно мышцами лица. Оно всё ещё адски болело и жгло, будто натянутое на раскаленную сковородку.

— Спасибо, Александра, — выдавил наконец я, когда почувствовал холод своей комнаты. Она довела меня до матраса и, рухнув, я лег на постель. Преображенская попрощалась и прикрыла дверь.

"Ты прав, я тебя не знаю. Но знаешь ли ты сам?" — вертелось в моей голове назойливой мухой, воспоминанием, как в тумане. Я думал: знаю ли я сам?

Я сжал кулак, представляя лицо Гоголя.

Нет. Не знаю.

Белиал

— Ответ на аномалию солнца — это иллюзия! Мы всё сами выдумали, понимаешь? — лепетал перед моим носом Хэллебор. Я смотрел на него, медленно переводя взгляд с одной стороны в другую, пока он ходил ко маленькой комнатке. — Иллюзия, которая окружила солнце, подобно иллюзиям Эндрю. Это объясняет то, почему Земля до сих пор не замерзла.

Я кивнул.

— Ну и что? Что ты хочешь этим сказать?

— Что если мы перестанем использовать наши аномальные, всё пройдёт! — он уставился на меня. Растрепанный. Взъерошенный. Безумный. — Если мы все исправим, то не понадобится и мой чертеж солнца...

— Как же мы должны это сделать?

— Просто... сказать Совам, всем... что нельзя использовать аномальные, а тем более использовать людей как топливо...

Я засмеялся.

— Да, они нас точно послушают.

Он схватил меня за плечи. Я вывернул ему обе руки и бросил на пол. Тот застонал, держась протезом за настоящую руку. Да, не надо меня хватать, Коул, не надо.

С пола, он глядел на меня, а потом подполз ближе и обнял за ноги.

— Господи, поверь мне. Просто поверь!

Я в шоке уставился на свои ноги.

— Ты одержим.

— Может быть. Пожалуйста... — он начал хныкать у моих ног. Я вздохнул и присел.

— Успокойся, Хэллебор. Если ты прав, мы найдем способы это доказать. А если нет... Всё ещё есть план отправиться в прошлое и использовать твой чертеж.

Он посмотрел мне в глаза.

— Оно живое. Живое, понимаешь?

Я прикрыл лицо рукой.

— Боже, — начал я.

— Бога нет! — выпалил он и схватил меня за плечи снова. На этот раз я позволил ему это сделать. — Солнце — живой объект. Оно живое... почему я никогда раньше не воспринимал это по-настоящему всерьез? У солнца есть сердце, и оно бьется. Не такое, как у нас, разумеется, но оно есть. Солнце дышит и стенает, оно чувствует, солнце — это душа. Большая, пламенная душа, дающая нам жизнь. Солнце — вот наш бог. И мы созданы по его подобию, — он помолчал, как будто ожидая, что я перевалю услышанное. И снова произнёс: — Солнце — вот наш бог.
Он перевел дух и смотрел на меня во все свои янтарные глаза. Я аккуратно убрал его руки со своих плеч и встал, поднимая и Хэллебора за собой с пола.

Затем я ударил его по лицу.

Он отшатнулся и оскорбленно уставился на меня.

— Что это было? За что?! Я буквально лежал у твоих ног!

— Я знаю, и меня это чертовски пугает. Ты одержим. Солнцем, мной, космосом. Чем угодно, но одержим, — я показал на него, а затем замахнулся и ударил ещё раз. Он перехватил мою руку протезом и вывернул её, притягивая к себе и заглядывая мне в лицо.

— Ты правда думаешь, что я буду терпеть твои избиения?

— А ты правда думаешь, что я мне надо, чтобы ты не сопротивлялся?

Я вывернулся из его захвата и подставил кулаки, вставая в позу. Он усмехнулся и тоже поднял руки.

— Думаешь, тебе легко придется от удара железной штуковиной по лбу? Подумай ещё раз, козёл, — выплюнул Коул, и я ударил вправо. Кулак пролетел в сантиметре от его лица, Хэллебор замахнулся левой рукой и врезал мне под дых. Я схватил его руку и вывернул её, он зашипел от боли, и я ударил его коленом в солнечное сплетение. Он сложился пополам, а затем, сверкнув на меня настоящей, жгучей ненавистью — да, это куда лучше — кинулся. Мы повалились на пол, и он принялся душить меня. Я обхватил его ногами, задыхаясь, и руками поддел под левый локоть. Дернул, и перевернул его, оказываясь сверху. Он тяжело дышал, как и я, и мне пришлось ударить его по лицу. Затем ещё раз. И ещё.

Я увидел кровь. Она текла из его носа фонтаном. Затем я ударил его в живот, оставляя кулак там от усталости, и он схватил меня за руку, ударяя телом об стену. Сколько силы... Я прикрыл рукой затылок, чтобы не удариться им, упал на бок и вскочил на ноги. Коул ухмыльнулся, всё лицо в крови, и я улыбнулся ему в ответ.

— Лучше? — спросил я его, и он фыркнул.

— Сейчас будет, — он накинулся на меня, прижал к стене, душа правой, механической, рукой. Наверняка останется синяк. Я задыхался, держась за его руку, затем подтянулся всем корпусом и ударил его обеими ногами в грудь.

Он упал на пол, не удержав равновесия, и я подошел к нему, наступая ногой на его грудь.

— Ну как, нравится тебе у моих ног, да? — язвительно спросил я. Он схватил меня за ногу, которой я наступил на него, и вывернул ее, заставляя меня упасть. Я рухнул поперек Хэллебора и попытался встать, но он удерживал меня на полу.

— Вот это я понимаю, — подбодрил его я.

Мне удалось вырваться, но и он успел встать. Мы снова стояли друг напротив друга, и выжидали. Чего-то. Непонятно, чего. Затем он кинулся на меня и ударил по лицу. Кулак угодил в нос, и у меня тоже потекла кровь. Я прижал ладонь к носу и покачал головой.

— Больно, сука, — выдавил я, а затем бросился на него в ответ.

Мы дрались ещё какое-то время. Обменивались ударами, пинками и вывихами. Наконец, когда оба выдохлись, мы рухнули на наши матрасы и лежали так, тяжело дыша.

Я смотрел в потолок, чувствуя на губах вкус крови, и думал: вот же козлина.

Думаю, он думал обо мне тоже самое.

Это намного лучше, чем "о боже, солнце бог, и ты бог, богбогбогбогбог". Это намного лучше.

Пусть помнит, что должен ненавидеть меня.

Я поднял голову и взглянул на него.

Он смотрел на меня. В его глазах читалась ненависть. Чистая, неприкрытая ненависть.

Я улыбнулся.

Он показал мне средний палец.