10
Утро было пронзительно ярким. Солнце нагло лезло в окно, будто специально, чтобы подчеркнуть опухшие веки и заплаканное лицо. Дана проснулась на полу, вся скомканная, с ноющей спиной и с чувством опустошения, которое не отпускало с ночи. Накатившая накануне буря : истерика, сон, воспоминания — теперь казалась чужими, будто всё происходило не с ней. Но она чувствовала последствия каждой слезы в теле, в сердце, в усталости.
Она не называла это болью. Она называла это слабостью.
Так уж было у неё с детства: если кто-то плачет — это нормально, это эмоции, это жизнь. Но если плачет она — значит, что-то не так, значит, она не справляется, значит, она слабая. А слабой быть нельзя.
Поэтому утром она встала. Почистила зубы. Умылась холодной водой. Сделала себе кофе. Натянула джинсы, майку, кожаную куртку и собрала волосы в небрежный пучок.
Она не могла позволить себе развалиться. Не сегодня.
Прежде чем выйти из дома, она отзвонилась брату.
— Да, всё нормально, Ром. Просто устала, ничего серьёзного. У меня сегодня всего одна фотосессия. Позже поговорим. Наберу сегодня или уже завтра, целую.
А Андрею написала сухо:
«Поговорим позже. Сейчас не могу.»
Без объяснений, без каких-либо сердечек и даже без чувства вины.
И вышла из квартиры.
Фотосессия проходила в старом парке на окраине. Май выдался тёплым, воздух был насыщен цветущими деревьями и свежестью. Солнце пробивалось сквозь листву, создавая мягкие пятна света на траве и дорожках. Было почти красиво. Почти — потому что внутри Даны всё ещё стоял гул от неотплаканной ночи.
Лера, её ассистентка, приехала раньше. Она хлопотала вокруг: готовила оборудование, проверяла объективы, уточняла с моделью концепцию. Когда подошла к Дане, её взгляд сразу остановился на лице.
— Ты не выспалась? — осторожно спросила она, но с той интонацией, в которой было больше, чем просто профессиональная забота.
Дана хотела отмахнуться, но Лера смотрела внимательно. Внимательнее, чем обычно.
— Да брось, я всегда так выгляжу в мае, — попыталась она пошутить. — Пыльца, аллергия, все дела.
— У тебя не аллергия, у тебя глаза, как у человека, который ревел до утра, — тихо сказала Лера, опуская голос. — Всё в порядке?
Дана опустила взгляд, на секунду сжала губы.
— Просто день был тяжёлый. Всё окей.
Лера не настаивала. Но её глаза говорили: я рядом, если что.
Фотосессия шла по плану. Камера щёлкала, модели меняли позы, ветер играл с волосами, солнечные блики ложились мягко. Но где-то между кадрами Черри несколько раз ловила себя на мысли, что будто наблюдает за происходящим со стороны. Словно её тело работает, а душа ещё не вернулась.
Когда работа закончилась и всё было собрано в багажник, Лера подошла к ней.
— Слушай, — сказала она, — поехали сегодня в бар? Выпьем наконец. Без драмы, без всего. Просто ты, я, пара коктейлей, а то ты скоро превратишься в айсберг.
Дана не думала долго.
— Поехали. Пора немного отдохнуть.
Бар был полупустым. Где-то на Петроградке, со старым деревянным интерьером и мягкими лампами. Заказали маргариту, потом вторую. Потом что-то на текиле. Потом джин. Разговоры были простыми: про моду, съёмки, неудачные проекты, странных клиентов. Лера рассказывала, как на одном кастинге актёр перепутал кастинг-директора с охранником, и они обе засмеялись до слёз.
А потом наступила та тишина. Та, в которую вдруг может проникнуть правда.
Лера посмотрела на Дану сквозь бокал.
— Ты его ещё любишь, да?
Дана вздрогнула.
— Кого?
— Не дури. Я видела, как ты исчезла на минуту. Ты словно провалилась куда-то. Это он?
Дана вздохнула. Долго. Тяжело.
— Я не знаю. То есть... да. Я люблю его. Чёрт возьми, конечно люблю. Но это не та любовь, которая делает тебя счастливой. Это как болезнь. Как рана, которая не заживает, потому что ты всё время её царапаешь.
Лера не перебивала. Только слушала.
— Он был для меня всем. Воздухом, болью, музыкой. Я пыталась вырваться, перестроиться, забыть. Вот с Андреем... — Черри замялась. — Андрей, вот он из всё «по правилам». Всё как надо. Но не тянет, значит — не моё. И когда в ту ночь я почти допустила его ближе... знаешь, что произошло?
Лера вопросительно качнула головой.
— Я увидела Глеба блять. Прикинь, вот прям перед собой. Будто бы надо мной был не Андрей, а Глеб. Его голос, глаза, руки. Как будто тело моё — помнит, а сердце — не отпустило.
— И что ты теперь будешь делать?
— Пока ничего. — Дана осушила бокал. — Я не готова к встрече. Он сейчас живёт где-то в Москве, кажется. Сима сказал, может дать его номер, его адрес и тд, он сказал, что они видятся часто. Но я боюсь пока что.
— Больше боишься его... или себя с ним?
Дана опустила глаза.
— Себя. Я не знаю, смогу ли выжить второй раз, если он снова уйдёт. Или я. Или всё рухнет.
Лера кивнула. Слишком тихо. Слишком по-женски.
— Знаешь, что я тебе скажу? Даже если ты боишься, это не значит, что ты слабая. Это значит, что ты живая. И если когда-нибудь ты захочешь рискнуть — рискуй. Только по-настоящему.
Дана улыбнулась сквозь алкогольный туман. Тепло. Честно.
— Ты хорошая, Лера.
— А ты — уставшая, но сильная.
В ту ночь они вышли из бара под утро. Смеялись, курили на холодном воздухе, как две подруги, которые не боятся быть собой. И хоть на час, но боль отступила.
Потому что рядом был человек, который не спрашивал «что с тобой», а просто был.