8.
Большое спасибо за отзывы — я очень радуюсь каждому! Но хотелось бы попросить вас ещё и ставить звёздочки на главы — потому что в сравнении с количеством прочтений, их число меня дико огорчает. Буду безмерно признательна каждому, кто проголосует не только за новую главу, но вернётся и проставит их на уже вышедшие, если вы не делали этого ранее, но работа вам нравится. Я буду видеть, что стараюсь не зря. Приятного прочтения!
***
Каждый раз, когда хлопали двери соседних кабинетов, Лика резко поднимала взгляд — каждый раз надеясь, что увидит не Сашу. Пока что везло — но раздражал вообще сам факт, что помимо доводящих до дрожи в руках мыслей о диагнозе матери, Вишнёвой приходится думать и о том, как себя будет вести знакомый, если они всё-таки встретятся тут. Как ни старалась девушка убедить себя, что ей просто стыдно перед Сашей, это совсем не получалось. Потому что настоящей причиной такого панического страха перед встречей была простая логическая цепочка: «узнает мать — проболтается отцу — отец посадит Кису». Хорошо ещё, если снова за мелкое хулиганство; но зная, как работает полиция в стране, последствия могли быть в разы хуже, и думать о них Лика не хотела.
Девушка нервно качала ногой, смотря на мелькающий вверх-вниз носок кроссовка. В больничном коридоре, как всегда, воняло хлоркой. Лика поймала себя на мысли, как этот запах теперь ненавидит — вчера, возвращаясь домой, чуть не поймала паническую атаку просто оттого, что сердобольная соседка вымыла лестничную клетку.
— Нога не оторвётся? — зло прошелестела сидящая рядом бабка, и Лика еле подавила желание огрызнуться, качать ногой всё же перестав. Мать, сидящая по другую сторону от Лики, кажется реплику даже не услышала, погруженная в свои мысли.
Елена теребила в руках ремешок маленькой сумки, и Лика только неслышно вздохнула, взгляд от её рук отведя. Она с липким холодком по спине отметила, что цвет кожи у неё стал нездорово жёлтым: хотелось свалить это на старые гудящие лампы на потолке, но врать себе сил не осталось. Все попытки Лики завести с матерью разговор, чтобы хоть как-то её подбодрить в ожидании, потерпели провал — она либо отвечала сухо, либо не отвечала вообще. Мучиться дальше, подбирая ненавязчивые темы, смысла не было; чтобы занять руки и хоть как-то отвлечься от мерзкого жужжания ламп, Лика вытащила из кармана телефон, предусмотрительно поставленный на самую низкую яркость, и открыла диалог с Ритой. Пролистала последние сообщения, состоящие в основном из стикеров от подруги и голосовых, она нашла первое самое длинное — где вчера всё случившееся Рите и рассказала. После него было ещё одно голосовое от Лики — с новыми подробностями про Локона, а после этого несколько сообщений текстом от подруги — в каждом по мату, последнее — со словом «ебать», написанным капсом. Но Лика листала ради следующего — голосового, когда Рита дослушала рассказ подруги до конца. Переслушать его почему-то внезапно захотелось так сильно, что Вишня тут же нажала на воспроизведение, и в одном наушнике зазвучал наполненный эмоциями голос подруги:
«Я даже на зачётах так долго не думала, что сказать, как после твоих историй. Честно — даже не знаю, то ли тебя обнять, то ли дать по башке. Всё вместе, наверное. Обнять — потому что это полный пиздец. А по башке — даже не за то, что ты его любишь... А за то, что ты и не переставала. И самое страшное, что он тоже, блять, любит. Только Киса — разъёбанный, сломанный, понимаешь? У него любовь — это приревновать на пустом месте, дать по морде и наговорить гадостей тебе, а потом только сделать что-то хорошее. Сейчас, в частности, это написать Локону — но, конечно, чтобы ты сама догадалась, что это он, а он ещё и выпендриваться будет, типа нет. Я бы может и поверила, если бы сама Локона не видела на тусе, когда твой псих ему пригрозил. Локон обосрался, Лик. А Ванечка твой недалеко ушёл, раз боится сознаться, что почувствовал вину и всё исправил, хоть и через жопу. Но он только так и умеет, ладно уж. Он не монстр, я понимаю. Наверное, правда может быть хорошим — ты же его всё-таки за что-то полюбила, а ты у меня не дура. Хотя иногда именно так и кажется»
Следующее голосовое было отправлено буквально через пару минут:
«С другой стороны, я и его понимаю. Вы год как дебилы в молчанку играли, а выиграл в итоге твой батя. Ты не обижайся, но он конченный ублюдок. Даже похлеще Кисы, при всей моей злости на Кису щас. То, что у бати проф деформация и его контроль иногда из берегов выходит, я и так знала. Но чтобы настолько... Вишня, я в шоке. Если бы ты реально была идиоткой, залетела бы в семнадцать, начала юзать с Кисой вместе, или там, не знаю, решила бы в универ из-за него не поступать... тогда ещё ладно. Но ему, походу, много не надо. Давай сразу договоримся, что если вдруг поругаемся — сообщения не игнорим, ок? И вообще встречаемся лично. Потому что ну нахер. Я не Кислов, и так просто не отстану. Хотя и, повторюсь, Кису версии прошлого года мне даже жалко. А настоящего — не очень»
Третье было последним:
«Хочу сейчас за тебя и Кисе, и бате твоему дать по роже. Но я не против Кисы, ладно? Я за тебя. Не хочу, чтобы ты снова рыдала из-за него по ночам. Хотя уже поздно предупреждать, походу. Ты держи в курсе. Я тебя в любом случае дико люблю, знаешь? С отшибленными любовью мозгами или вообще без них. Просто не теряй себя больше из-за него. Скоро приеду и мы с тобой мощно бухнём. А под шафе может и Кислову напишем, и если он ответит так же, как сегодня — я закрою тебя в ванной, чтобы ты через окно не вылезла, а его пойду и придушу»
Лика слабо усмехнулась — во-первых, потому что только такого ответа вчера от подруги и ждала. А во-вторых, потому что была ей безумно благодарна — за эти шутки, саркастичный местами тон, а местами — паузы, в которых чувствовалась забота и любовь, потому что Ритка слова подбирала не часто. А в этих трёх недлинных сообщениях — действительно старалась.
Под диалогом с Ритой висел чат с Мелом — но менее содержательный, потому что Егор настаивал, что им нужно поговорить не в переписке, а созвониться у него возможности не было. Но Лика этому была только рада — потому что и Рите всё рассказать вчера себя с трудом заставила, а повторять тоже самое ещё и Егору в тот же вечер не хотела. Заверив парня — несколько раз повторив, что с ней всё правда относительно нормально, — что она не обидится, и этот разговор терпит вообще до самого приезда Меленина в Коктебель, они договорились быть на связи. Это тоже вызывало в груди тепло — будто бы когда-то они эту связь теряли. А приезд Егора был значительно ближе приезда Риты и уже даже имел точные временные рамки — следующая пятница, если повезёт, или суббота на крайний случай. Ровно неделя до того, как Вишня окажется в его объятиях и мир сразу же станет чуточку понятнее.
Очередь к терапевту словно вообще не двигалась — и Лика с каждой минутой ощущала тяготящую нервозность матери всё ярче. Она и сама уже сдалась и больше с плохим предчувствием не боролась — просто мысленно умоляла секундную стрелку на настенных часах над кабинетом делать круги быстрее. Стрелка просьб, конечно, не слышала.
Когда из кабинета наконец вышел мужчина, за которым мать Лики занимала очередь, девушка подскочила так резко, что бабка, интересующаяся про её ногу ещё недавно, от неожиданности дёрнулась, на весь коридор запричитав «ой батюшки, не успеете!».
Внутри кабинета было душно несмотря на открытое окно; даже воздух по ощущениям стремился избегать здания единственного на Коктебель лечебного заведения. Пока мать отвечала на вопросы о самочувствии, сидя на стуле напротив стола терапевта, Лика села на кушетку в углу комнаты. Джинсы неприятно скользили по потёртому дермантину. Это напомнило сколько раз во время учёбы в школе она вот так сидела в похожих кабинетах этого здания, находясь на больничном; иногда ещё и уже после выздоровления убеждая врача, что слабость и головная боль её не покинули, чтобы справку закрыли хоть на день позже. Тогда она думала лишь о том, что если больничный продлят, к ней в очередной раз, пока родители на работе, придёт Киса — иногда после школы, а иногда и вообще её прогуляв. Принесёт мятных леденцов от горла и ещё что-то — апельсины, которые сам ненавидит, её любимую пористую шоколадку или клубничный обезжиренный йогурт, который Лика часто покупает себе сама; и будет недовольно спрашивать, какого чёрта Вишнёва ходит по полу без носков или встречает его в холодном подъезде в одной футболке.
Тогда она никакой ненависти к этому заведению не испытывала. И тем более — не испытывала страха. А сейчас сжимает край кушетки пальцами, чтобы они не дрожали, пока врач ищет нужные результаты анализов на компьютере. Спустя несколько долгих минут тишина наконец разрушилась:
— Елена, — ровным голосом начала женщина. — Во взятом образце выявлены атипичные клетки. Следовательно, новообразование желудка злокачественное.
В животе противно тянуло, а горло словно сжали невидимые пальцы. Лика молча кидалась взглядом от врача, говорившей тоном абсолютно будничным, к замеревшей на стуле матери.
— Но на данном этапе признаков распространения опухоли на другие органы не обнаружено. Картина не полная, нужны дополнительные обследования, но этот момент всё равно очень важный.
— Это значит... можно лечить? — во рту моментально стало так сухо, что Лика еле разлепила губы.
— Нужно как можно скорее делать операцию, — врач кивнула. — В вашем случае — резекция желудка. Окончательный объём операции можно будет понять только во время вмешательства, но будем надеяться, что обойдёмся без гастрэктомии.
В кабинете снова повисла тишина. Лика на мгновение прикрыла глаза, готовая всё на свете отдать, чтобы это оказалось страшным сном, и в следующую секунду глаза она открыла по-настоящему. Но кабинет никуда не делся, как и застывшая фигура матери. Елена на сказанное никак не реагировала, просто смотря в одну точку на столе, и Лика опасалась, как бы та вообще не потеряла сознание. Врач, на то чтобы принять новость видимо отводившая не больше минуты, продолжила:
— Нужно пройти подготовку к операции: компьютерную томографию, анализ крови, ЭКГ. Это всё у нас не делается, нужно поехать в Феодосию. Я выпишу сейчас направления, вы не затягивайте. — Слова висели в воздухе тяжёлым грузом, пока женщина действительно принялась печатать что-то на компьютере. Лика только сейчас заметила, что место медсестры — или, точнее, медбрата — пустовало. На негнущихся ногах Вишня встала с кушетки и подошла к матери, кладя на её плечо руку и мягко сжимая его в жалкой попытке подбодрить.
— А потом? — тихо спросила Елена, и Лика чуть выдохнула: по крайней мере, прошло первое оцепенение. Однако голос матери шелестел так глухо, что хотелось закричать — настолько он был чужой.
— Потом — в Симферополь, в республиканский онкодиспансер по срочному направлению. Если всё быстро пройдёте, то через недели полторы-две уже прооперируетесь, — видя шок самой пациентки, врач перевела взгляд на её дочь и продолжила: — Важно, что болезнь застали на стадии, когда она ещё поддаётся лечению. Будем бороться, но нужно действовать без задержек.
Лика только кивнула, не в силах даже «спасибо» произнести. Плохое предчувствие, все дни не отпускавшее, стало реальностью, стекая липким потом по спине. И успокаивающий ровный голос врача надежду вселял совсем недостаточно. Пока принтер противно гудел, выплёвывая одно за другим направления на обследования, Лика перевела взгляд на в унисон с принтером тикающие настенные часы — такие же, как в коридоре, — и поняла, что теперь будет ненавидеть время 16:00.
Киса косился на потёртые наручные часы — время, как и всегда в конце смены, будто замерло. Уже смирившись с ведущим монолог пьяным в хлам мужчиной за барной стойкой, он в голове прокручивал планы на вечер — вернее их отсутствие. Под непрошеные рекомендации никогда не жениться — Киса еле сдерживался, чтобы не спросить, где тот вообще нашёл несчастную, выйти за него согласившуюся, — думалось плохо. Можно было ответить кому-нибудь из запросов на переписку в Инстаграме — вариант старый и надёжный, и вечер пройдёт более-менее интересно; или написать самому кому-нибудь из девчонок, которым он написать недавно обещал. Но Ваня в глубине души осознавал, что дело было совсем не в бубнящем под руку алкаше; Ване просто ничего не хотелось. Это не то чтобы было новым состоянием; но впервые за долгое время насколько сильным. Он старался не связывать его с расковыренными разговором с Вишнёвой ранами; но осознание, что ей было не всё равно на него, что она не хотела на полном серьёзе этого расставания и что до сих пор за него волновалась, было не так-то просто выкинуть из головы. Алкаш тем временем начал рассказывать об ужасах следующих уже за женитьбой — алиментах на общих детей. Кисе хотелось застрелиться даже с учётом того, что за четвёртый месяц работы в этом баре он, вроде как, к пьяным бредням привык.
Когда пришёл сменщик — с улыбкой такой широченной, что Киса аж скривился, желание проводить вечер вообще в любой компании отпало окончательно. Недолго послушав восторженный рассказ о сборе чемоданов — Лёша помирился со своей девушкой и с завтрашнего дня уходил в отпуск на неделю, взятый как раз ради Тайланда, про который он Кисе тоже уже все уши прожужжал, — Ваня попрощался и ушёл в раздевалку. Схватив куртку и выходя на улицу, Киса думал о том, что за неделю, в которую он будет работать один, окончательно сойдёт с ума. Тратить последний вне работы вечер на очередную ничего не значащую девчонку не хотелось точно. Всё надоело до тошноты.
Воздух впервые за последние дни не был ледяным. Пронзительно пахло солью, потому что ветер дул со стороны моря и, что удивительно, был лёгким и приятно развевал волосы. Покурив недалеко от бара, Ваня решил не сокращать, как обычно делал, путь до дома, медленно зашагав в сторону набережной. Что за меланхоличные настроения на него свалились, он не понимал; просто шёл, смотря на носки кроссовок, и вытащил из кармана проводные наушники, на ходу те распутывая и проклиная одновременно — даже если специально вязать на них узлы, таких замысловатых не выйдет.
Пытаясь музыкой заглушить мысли, Киса листал список треков в пиратской версии ВКонтакте — платить за подписку он не собирался, а переносить собранный за долгие годы плейлист на другой сервис не хотел тем более. Всё, как назло, попадалось вообще неподходящее под настроение — то слишком весело, то слишком грустно. А Кисе было никак. Будто все эмоции испарились, и осталось пустое тело. Когда-то он бы даже порадовался такому состоянию; а сейчас было бы неплохо ощутить хоть что-то кроме чувства, что проёбано абсолютно всё.
Обычно желания Кислова не исполнялись, тем более моментально; но сейчас он даже остановился, потому что его словно по голове ударили. На почти пустом пляже, вдали от группы кидающих камушки в воду детей, на камнях сидела Вишнёва. Так же как позапрошлой ночью — подтянув коленки к груди, только теперь уставившись на море вместо пола базы.
Вот теперь пустоты внутри не было. Была только злость на масштабы этого чёртового посёлка городского типа, из-за которых они вынуждены бесконечно попадаться друг другу на глаза. А ещё ревность — потому что она, наверное, кого-то тут ждёт. Боль тоже присутствовала.
Ваня, сам себя не контролируя, сел на лавочку у ограждения, разделяющего пляж и непосредственно набережную, смотря в спину девушки. Вытащил сигареты и закурил, продолжая до тех пор, пока не начало жечь пальцы и окурок не пришлось выкинуть. Время Киса засёк на наручных часах поздно — не сразу, как девушку заметил; но даже с того момента прошло уже десять минут. Если она и ждёт кого-то, то этот кто-то нагло опаздывает.
Кислов прекрасно понимал, что лучше к ней не соваться. Ему не должно быть дела, что она тут делает; хотя что делает было ясно — сидит не двигаясь, и это не внушало уверенности, что с ней всё нормально. Чувство собственной важности где-то на задворках сознания шептало, что она ушла в себя и страдает под плеск волн из-за него. Здравый смысл же твердил, что надо просто встать и уйти домой. Кисе и вчерашних её внезапных сообщений с головой хватило, и этой своей собственной выходки с Локоном, объяснения которой Киса дать не мог — как и тому, что сердце у него вчера опустилось, когда в Телеграме пришло сообщение от чудом не удалённого контакта с сухой подписью «Вишня» вместо привычного когда-то «котёнок мой».
От самобичеваний Кису отвлекла группа пьяных мужчин лет тридцати; те вывались из одного из стоящих друг напротив друга баров и галдели на всю набережную, вцепившись друг в друга для устойчивости. Ваня только сейчас опомнился, что на дворе пятница, и время ещё детское — а дальше таких персонажей будет становиться больше и больше. И выглядящая со спины как восьмиклассница Вишнёва, сидящая на пляже в одиночестве, будет первым объектом, до которого те решат доебаться. Но если Вишня выглядела издалека как ребёнок, то Киса ощущал себя педофилом — держался на расстоянии и глазел, как ненормальный. Когда он наблюдал за ней в доме на проклятой тусовке, и то так стрёмно не было — там он хотя бы следил, чтобы с ней ничего плохого не случилось. Но ведь и сейчас делал то же самое? Да, эта толпа пьяных сделала круг и завалилась в другой бар, и набережная вновь затихла. Но ведь могут появиться и другие. И это, конечно, единственная причина, по которой он встаёт с лавочки и двигается к спуску на пляж. На улицу уже опускались густые сумерки.
— Какие люди и без долбоёбов! — улыбаясь и специально шурша галькой под ногами, чтобы не подходить бесшумно и Лику не напугать, громко «поприветствовал» Киса. На звук шагов девушка не оборачивалась, что Кису напрягло — но и на голос она не повернулась. Смотрела дальше на море, будто первый раз в жизни видела, и он решил, что та наверное просто в наушниках — но тут Вишня ответила, только вот совсем безэмоционально:
— Ну почему? Ты же тут. — Киса подошёл и остановился сбоку у камня, на котором она сидела. Парень заметил, что в руках она сжимала пачку самых дешёвых сигарет — что тоже было странно. Обычно Вишнёва была избирательна, когда дело касалось её единственной вредной привычки. Или почти-привычки — хотя Киса не был уверен, что её страсть к курению не переросла в зависимость. Многое изменилось за год, и ещё больше — могло измениться.
— Огрызаешься — значит живая, — хмыкнул Кислов, смотря на Лику исподлобья. Та продолжала его существование игнорировать, что выводило из себя моментально. — А чё тогда сидишь как зомбак?
— Вчера ты был настроен на разговоры меньше, — Ваня понимал, что от ответа Вишнёва уходит намеренно, но растерялся. Отвечал он ей вчера и правда не очень мягко, но неужели она реально злится и вообще торчит тут из-за него?
— А ты типа стала такая нежная и обиделась сразу? — Кисе уже орать хотелось, что она на него даже не смотрит. — Не первый же день меня знаешь, хули обращать внимание?
— Ок, не обращаю. У тебя всё? — если бы у неё в голосе хотя бы раздражение слышалось, Кислов бы отстал. А она говорила как из-под воды: глухо и всё ещё без эмоций.
— Нет. Ответь, чё тут сидишь, тогда будет всё. — Больше всего Ваня боялся, что ответом будет его изначальное предположение — что она кого-то ждёт. Может даже снова этого ублюдошного Сашу.
— Хочу побыть одна, а дома это невозможно. — Просто ответила Вишнёва, нервно перекладывая пачку сигарет из одной руки в другую. Ване хотелось спросить, что произошло; хотя он догадывался, что Лика в очередной раз поругалась с отцом — возможно даже из-за удалённого сообщения. Но разговаривать Вишня явно не хотела, и дала это чётко понять. Была бы воспитана похуже — вообще бы нахер его сейчас послала, наверное. Постояв ещё полминуты, Киса развернулся и пошёл в сторону выхода с пляжа, ещё периодически оборачиваясь на неё — но она никак не отреагировала. И хотя Киса не слишком хорошо разбирался в людях, Вишнёву знал как свои пять пальцев — у неё явно что-то случилось, и оставлять её одну было неправильно.
Ваня сел на такой же валун, от девушки максимально далеко, снова сверля её спину глазами. Стоило больших усилий заставить себя прекратить и взгляд отвести; рядом торчала какая-то засохшая за зиму колючка, и, оторвав сухую палку, он крутил её в пальцах, чтобы хоть чем-то себя занять. Продлилось это недолго, потому что Вишнёва всё-таки обернулась, очевидно слушая его шаги, стихшие слишком близко:
— Тут мне одиночество тоже не светит, видимо, — агрессии в её тоне не было, скорее уставшая констатация факта, но говорила девушка громко, чтобы Ваня мог услышать через расстояние и плеск волн.
— Я вроде к тебе не лезу больше, — притворно равнодушно отозвался парень, откидывая с лица кудри, что трепал усилившийся вблизи от моря ветер.
— Но всё равно сидишь рядом.
— Не рядом, — не сдавался Киса. — Представь, что меня не знаешь. Или незнакомому челу ты бы тоже втирала, чтобы с пляжа упёздывал?
— Из всех людей в этом городе именно тебя я не могу представлять незнакомцем. — Киса аж зубами заскрежетал — в который раз за этих пару несчастных диалогов с её приезда она умудрялась ему чуть ли не в любви признаться так просто и между делом, словно это было общеизвестным фактом, о котором не грех иногда вскользь напомнить. Но Вишня продолжила, хотя уже отвернулась обратно к морю: — Чувствую себя как в психушке — вроде гуляешь, но под присмотром санитара.
— Знакомые по личному опыту ощущения? — Киса коротко засмеялся, явно довольный своей шуткой; и он был уверен, что была бы Вишнёва в нормальном настроении, то посмеялась бы тоже. За ночь на базе он убедился, что чувство юмора за год в южном городе она не проебала. Но сейчас Лика молчала, и Ване это уже не просто не нравилось, а заставляло беспокоиться. — Да ладно, Вишня, из нас двоих психушка скорее мне светит. Ну чё ты? — На ответ он уже особо не надеялся, но Вишнёва вдруг снова обернулась — так резко, что Киса даже опешил:
— Меня уже задолбало орать через пол пляжа. Или сядь реально рядом, или уходи.
Выбор для Кисы лично был очевидным, и он поднялся моментально, направляясь к девушке. Лика же не знала, чего из двух предложенных вариантов ей хочется больше. Ваня молча сел рядом, про себя отметив, что Вишнёва подвинулась, освобождая место на камне с его стороны.
— Чё за сиги отвратные? Такие даже я не курю. — Он кивнул на пачку в её руках, протянув раскрытую ладонь. Лика сигареты сразу же в неё вложила, ненамеренно задев его пальцы кончиками ногтей. Кислову показалось, что прямо по сердцу, блять.
— На перекрёстке других не было просто. Ещё куда-то идти не хотелось. — «На перекрёстке» называли магазин, пользовавшийся самым большим спросом в Коктебеле — потому что тот был самым ближайшим продуктовым к набережной. Название у него было, конечно, но так сразу, какое именно, никто из местных жителей бы не сказал — выцветшая вывеска в глаза не бросалась, а менять её никто не собирался.
Лика вытащила из кармана зажигалку и протянула руку, намекая, чтобы Кислов сигареты вернул; но он убрал пачку в карман, тихо сказав:
— Не давись этой дрянью. Ща, — он поднял брошенный на землю рюкзак, принимаясь рыться в том. Лика — впервые не безучастно — наблюдала за его действиями. И когда он наконец нашёл, что искал, сильно удивилась — потому что Киса протягивал ей потёртую пачку её любимых сигарет с двумя кнопками. Но пределом эмоций был не сам факт наличия этих сигарет в его рюкзаке. Когда Лика подняла крышку, воздуха резко стало не хватать. Между сигаретами был воткнут полевой цветок, названия которого Лика не знала; а даже если бы знала, сейчас забыла. Сердце забилось так часто, что девушка была уверена — это слышит не только Киса, но и весь городок.
— Это же мои... — почти шепотом произнесла она, просто смотря на уже засушенное и выцветшее растение, контрастно сиреневым выделяющееся среди белых фильтров.
— Ну конечно, не мои же, — подтвердил Киса старательно равнодушно.
— В смысле пачка именно моя. Я этот цветок воткнула, когда мы с тобой последний раз гуляли. В августе. — Слова застревали в горле, словно изнутри его царапая. Киса отвёл взгляд к морю, как недавно делала сама Вишнёва, и пытался игнорировать её смотрящие прямо на него зелёные глаза.
За время, пока они были вместе, Лика всегда кидала свои сигареты в его рюкзак — потому что дома в карманах могли обнаружить родители, да и просто потому, что она сумки не любила, и если они ходили куда-то дальше соседних дворов, то все вещи складывали именно сюда. И сейчас свалить всё на то, что это сигареты какой-то из его девушек, не выйдет. Ваня молчал, но Лика добавила так же тихо:
— Ты их год с собой носил?
— Забывал выкинуть, — всё ещё на Вишню не смотря, бросил он. Оба прекрасно понимали, что то ложь. У Лики и сейчас перед глазами стояла сцена, как Киса, психуя, если не мог что-то найти в рюкзаке, просто его содержимое вываливал на пол. А с этим же рюкзаком он ходил на работу — она заметила это тогда, при первой встрече в супермаркете, и сейчас он скорее всего шёл оттуда же — Егор упоминал, что бар находится на набережной. Год забывать выкинуть пачку он бы явно не смог; в конце концов, мог бы скурить сам — когда они делили одну сигарету на двоих, Киса против именно этих ничего не имел. И этот факт, что её пачку он намеренно берёг, сердце разбивал на мелкие осколки. Хотелось встать и пойти в сторону моря, шаг не сбавляя даже в воде — чтобы, как минимум, почувствовать физическую боль от холодной воды и заглушить моральную, а как максимум — утопиться.
Вишня сигарету вытащила и подожгла, затянулась, но Кисе не передала. Он понимал, почему она сделала так тогда на крыльце — потому что та сигарета была последней, а сейчас у них три пачки на двоих. Ваня достал свои, но всё-таки наклонился к девушке — ожидая, что она поднесёт зажигалку. Но Вишнёва зажала пальцами свою сигарету крепче, прикладывая кончик к его, чтобы он подкурил. Киса затянулся, проклиная заткнувшийся ветер — огонёк зажёгся с первого раза.
Сидели молча, оба слишком смущённые, чтобы разговор продолжать. Но тишина давила на нервы, Киса наконец решился спросить:
— Случилось чё-то? Не хочешь — не говори, но у тебя вид, будто кто-то сдох.
— Нет, — машинально ответила Лика, но тут же осеклась. Киса не говорил, но вёл себя искренне. Коряво, но тем не менее. Не бросил её здесь, достал её любимые сигареты, интересовался состоянием. И так давно пробитая броня пала окончательно. — Да. Случилось. — Резко выдохнула Вишнёва, опустив глаза на тлеющую в пальцах сигарету.
Ваня повернулся к ней в пол оборота, смотря в лицо, и молча ждал продолжения. Внутри всё похолодело, когда она продолжила:
— У мамы рак. Я тебе не сказала на базе, но я приехала так рано из-за неё. У неё боли дикие, а она отнекивалась, типа всё норм, это язва желудка. Я приехала, заставила пойти в больницу, сдали анализы. Сегодня поставили диагноз, назначают операцию.
— Охуеть, — только и произнёс Кислов, абсолютно растерявшись. Пока он истерично подбирал в голове слова, Вишня продолжила:
— Дома сейчас батя, и пришли родители Мела, поддержать и все дела. А у меня, как ты заметил, и правда лицо как на похоронах. Вот и вышла немного голову проветрить. Мне мама Егора напишет, когда они будут собираться домой, и я вернусь до их ухода.
— Ну ты сразу себя не накручивай, как ты любишь, — осторожно начал Киса. — У бати Гендоса вон тоже рак был, ещё когда мы в восьмом классе учились. И нихера, вырезали и всё, бухал по-чёрному как раньше. — Ваня осёкся, но тут же продолжил: — Не самый удачный пример, канеш, щас-то он не живой, но и умер не от рака.
— Да я понимаю. Но всё равно пиздец. — Тихо согласилась Лика, окурок о камень затушив и выдохнула: — Я заебалась, Вань. Никогда в жизни не чувствовала себя такой бесполезной и беспомощной, — её голос сорвался, а губы дрогнули — и хотя Вишня держалась и не плакала, держаться уже не мог Кислов. Резко притянув её к себе и заставив уткнуться в грудь, он обнял так крепко, что у девушки чуть ли не кости захрустели; но её руки моментально обвили его спину, вцепившись в ткань куртки, а кончик носа задел впадину между ключицами, не скрытую растянутой худи. Лика не плакала и сейчас, но по телу её бежала дрожь, что от Кисы не укрылось.
— Тихо-тихо, — успокаивающе гладя по спине, как можно мягче начал он. — Ты ебать сильная, уж явно не в своего конченого папашу — значит, в мать. А раз она сильная, справится с этой хуйнёй и всё будет норм.
— Я не сильная, — Вишнёва попыталась мотнуть головой в отрицании, но рука Кисы переместилась на её макушку, мягко прижимая к себе и гладя по голове.
— Ну нихуя себе, не сильная, — усмехнулся он, зарываясь носом в её волосы. — Сильнее меня и Мела вместе взятых, блять. Я торч недоделанный, тот теперь на антидепрессантах сидит. Гендоса не считаем, хз, чё с ним, может уже с батей своим встретился. Ментёныш вообще тряпка ёбаная, пизданулся и сидит в своей ментовской залупе. Получается, держишься и нормально живёшь из всех нас одна ты. — На этих словах слёзы Вишнёву уже душили, но она тихо пробормотала, сжав Ваню в объятиях ещё крепче:
— Спасибо, Кис. Прости, что я...
— Дура что ли, что за «прости»? — Перебил Киса, потянув её на себя, чтобы она села удобнее. — Успокаивайся, сколько надо, а потом я тебя домой провожу. — Девчонка послушно кивнула, даже не думая отстраниться и пытаться вновь извиниться, ощущая только тепло его тела и запах парфюма, смешанный с сигаретным дымом.
И когда минут через тридцать, после сообщения от матери Егора, они вдвоём подошли всё к той же лавочке, Ваня остановился перед Вишней, неловко переступившей с ноги на ногу.
— Бля, Лик. Если какая-то помощь нужна или чё-то вроде — пиши, ладно? Или звони, если не отвечаю. Знаю, что Мел скоро приедет, и у тебя будет, кому встречать с тусовок и сидеть с тобой, когда тебе хуёво. Но если он не сможет — то пусть лучше тебя заберу откуда-то я, чем ты потащишься одна по темноте или будешь сидеть на пляже, как бездомный котёнок.
— А ты мой номер не удалил, или теперь на все звонки с незнакомых отвечаешь? — смотря в пол, спросила Вишнёва, пока сердце разрывалось уже не только от итога визита в больницу, но и от каждого его слова.
— Не удалил и на незнакомые не отвечаю так же, как раньше, — твёрдо ответил Ваня, тоже избегая смотреть на неё и следя взглядом за пытающейся припарковаться машиной у дальнего подъезда.
— А ты Мела встречать пойдёшь? — внезапно перевела тему Лика, чтобы не наговорить ему всего, что сейчас вертелось на языке — просьб прекратить её жалеть как минимум. Потому что только в этом чувстве она и видела причину поведения Кисы в данный момент. Ваня вытащил телефон, открыв календарь, где все предстоящие семь дней были отмечены кружками.
— Сменщик съебался в отпуск, я работаю всю неделю, так что не пойду.
— Не факт, что Мел приедет в пятницу. Возможно и в субботу. — Вишнёва смотрела на день недели, не отмеченный сменой.
— В субботу тоже не могу. Так что встретишь поэта без меня, я потом, может, подтянусь. — Уклончиво ответил Киса, телефон блокируя и убирая в карман, хоть и понимал, что Вишнёва уже заметила отсутствие смены у него в тот день нет. Но говорить ей о настоящих планах на первый выходной он не хотел; а если совсем по-честному, то не говорил вообще никому.
— Ладно. Спасибо, что... поддержал. — Ещё раз коротко обняв его на прощание, Лика отстранилась, и сделала пару шагов в сторону своего дома, но спиной вперёд, смотря на Ваню.
— Мы же не чужие люди, — усмехнулся Киса, разрываемый желанием никуда её сейчас не отпускать. — Иди уже. Маме привет передавать не буду, а то к раку прибавится инфаркт.
И Вишнёва улыбнулась. Широко и по-настоящему, впервые не то что за вечер, а вообще за день, хотя ещё полтора часа назад даже подумать о таком не смогла бы.