7.
Открыв глаза после несчастных пары часов сна, Лика осознала практически сразу, что всё, произошедшее ночью, было реальностью — но она бы душу продала, чтобы это оказалось именно кошмаром. Веки опухли после рыданий, сопровождаемых рассветом за окном — плакать она начала, когда обняла Ваню как бы на прощание, а зайдя в подъезд, где он уже её окликнуть точно не мог, позволила сдерживаемым при нём эмоциям прорваться наружу, превращаясь в солёные дорожки на щеках. И когда она зажгла свет, сразу подлетая к окну и прячась за шторой, видела, как Киса медленно пошёл к своему дому и скрылся за торцом пятиэтажки Вишни, сердце будто полосовали ножом, порезы оставляя неизгладимо глубокие.
Лика год изводила себя вопросом, скучал ли он по ней так же, как она по нему? Вспоминал ли, когда слышал её любимые песни, когда у кого-то были такие же привычки, когда кто-то в толпе был со спины похож на неё? Потому что она из-за таких мелочей из головы его не выкидывала ни на один чёртов день. В её жизни он больше не участвовал, но остался тенью, не замечать которую было невозможно. Лика убеждала себя, что чувства её давно перестали быть взаимными, а значит точно пройдут когда-нибудь. Теперь, с осознанием, что ему больно так же, как и ей, Лика боится, что ничего уже не пройдёт. Тень станет бледнее, боль тише, привычнее — но не менее явной.
В голове всплывает, как на юбилей матери в позапрошлом году приезжали её подруги — две одноклассницы, живущие в других городах. После празднования в ресторане продолжили дома у Вишнёвых «чисто в женском узком кругу» — сама Елена, Светлана — мать Егора, и эти две женщины. Имена их Лика не помнила, но хорошо помнила, как изрядно напившись, одна из подруг матери вспоминала первую любовь и плакала навзрыд. Слушать намеренно стенания о том, что никого после Андрюши та не любила, Лика не хотела, но скрыться от них в маленькой квартире было некуда — хлипкая дверь в её комнату звук не перекрывала, когда его источник находился через стену, в гостиной. Уже ночью, когда гости разошлись, а Лика спускалась по лестнице к ждущему её у подъезда Ване, она осознала, что единственного сына этой женщины звали тоже Андреем — по понятным теперь причинам.
Лёжа на крыше Ваниной пятиэтажки, Вишня ему об этом рассказала на его вопрос о праздновании, почему-то историю из головы не выкинув.
— Прям сюжет мелодрамы по России-1, — непривычно серьёзно ответил Киса, смотря на мерцающие звёзды на ночном небе.
— Ого, какие познания. Я думала, тебе немного другое кино нравится, — усмехнулась Лика, засмеявшись уже в голос, когда он притянул её к себе ближе и легонько укусил за шею. Она попыталась Кису оттолкнуть, но тот только прижал её к своей груди, вынуждая лечь удобнее. Тонкий плед под спиной от этих манипуляций собрался, но поправлять его, оторвавшись от тёплого тела рядом, не хотелось.
— Я смотрю только канал с чёрно-оранжевой эмблемкой*, — ухмыльнулся он, тут же слыша не вяжущееся с нежным тоном «придурок» от Вишнёвой. — Ну, или с тобой какую-нибудь смысловую лабуду.
— Надеюсь лабудой ты назвал все фильмы про Человека-Паука, которые заставил меня смотреть, а не вчерашнего «Великого Гэтсби». — Буркнула она, но Киса не успокаивался и укусил теперь за мочку уха. — Киса, блять, я тебя скину с этой крыши сейчас! — Подняв плечо к уху, опять попыталась отстраниться от него девушка, но вновь была прижата только сильнее.
— Человека-Паука не трогать, это охуенные фильмы! — Всё ещё беззаботно улыбался Киса, и, выдержав паузу, чтобы побесить Вишнёву, добавил: — Но Гэтсби тоже норм, я даже не уснул.
Порадовавшись, что её улыбку он если и видит, то только краем глаза — потому что стереть её не получалась, Вишня затихла, кладя голову под его подбородок и слыша, как мерно бьётся его сердце. Хотелось запомнить этот момент — может и не навсегда, но точно надолго, — как после шумного дня с рестораном, песнями дискотеки восьмидесятых и домашним застольем она чувствовала себя дома только сейчас, на обшарпанной крыше и прокуренном пледе. От Кисы как всегда пахло мятной жвачкой и сигаретами; и где-то между этими запахами — неизменным парфюмом, которым пропиталась вся его одежда, потому что Ваня вспоминал о нём раз в неделю — максимум, и брызгал просто в шкаф.
— Бля, ты только этой историей не вдохновляйся, особенно про сыновей. В семье достаточно одного чела с ебланским именем, — снова слишком серьёзно и как-то совсем тихо сказал Киса. Лика думала, что эта тема закрыта после шуток про кино, и даже на секунду растерялась, но тут же усмехнулась:
— Это ты про моё полное? Я стараюсь о нём не вспоминать. На каникулах даже получается, — Вишня еле сдержалась, чтобы не закатить глаза от одной только мысли, что по возвращению в школу в сентябре она снова будет слышать мало того, что «Анжелика», так ещё и в сочетании с чужой и некрасивой фамилией «Бабич». Настоящая Бабич с того, что их путают и зовут поочерёдно то так, то Анжелой Вишнёвой, то в правильном сочетании, но не зная, кто есть кто, бесилась меньше. Киса шутил, что Анжела просто отмороженная настолько, что и замечает-то это через раз, потому что не слушает ничего кроме сплетен о чьём-нибудь парне. А ещё лучше — о парнях свободных.
— Это я про Ивана. До сих пор, блять, не понимаю, чё у матери в башке было, когда решила назвать ребёнка как дурака из сказок. А твоё мне нравится, даже если тебя бесит.— Хмыкнул Кислов, и поцеловал Лику в макушку, абсолютно смутив и словами, и этим жестом.
— Это что, намёк на детей совместных? — Вишнёва приподнялась на локте, улыбаясь и смотря в его практически чёрные в темноте глаза.
— Ебать, а ты их ещё с кем-то рассматриваешь типа? — хмыкнул Киса, тоже привстав. — Про вечную любовь втирать не собираюсь, но если ты мне это рассказала с намёком на то, что ты меня бросишь, поймёшь ошибку и будешь страдать с сыном Иваном, блять — тогда тебя щас с крыши сброшу я.
— Я вообще детей не особо хочу, — тоже серьёзно сказала Вишнёва, и стараясь не рассмеяться добавила: — Но теперь задумаюсь. Иван Иванович...
— Это полный пиздец. — Скривился Киса. — Бля, надеюсь, будет дочь. — И тут Вишня рассмеялась уже не сдерживаясь. Кислов на это тоже не смог сдержать улыбки, притянув её обратно и пробормотав тихое «ненормальная» и ловя её губы своими прежде, чем она бы в шутку оскорбилась.
И вот сейчас Лика максимально ту подругу матери понимала. И если раньше она боялась оказаться на её месте, то теперь, по ощущениям, уже оказалась. Только без сына от нелюбимого человека. Пока что.
Еле заставив себя подняться, она умылась и приклеила патчи под глаза — не особо надеясь на то, что они помогут, полежала ещё немного, уговаривая себя выйти к родителям. Неслышно прошмыгнув мимо сидящего в гостиной у телевизора отца, Лика прошла на кухню, говоря матери доброе утро и мысленно молясь, чтобы её красные опухшие глаза она не заметила. Молитвы услышаны не были.
— Лика, что случилось? Глаза краснючие, — обеспокоенно спросила Елена, дочь остановив у холодильника и выхода не давая. — С Сашей что-то вчера произошло?
— Нет, с Сашей всё нормально. Недолго покатались и всё. — Лика слабо улыбнулась — может, так мать поверит в зародившуюся симпатию, которой до перехода во влюблённость ещё очень далеко. Голос, как ни странно, звучал уверенно и спокойно. Врать близким людям получалось лучше и лучше. — Это я просто ночью сериал смотрела, там концовка очень грустная. Плакала и вот, — рукой показав на лицо, старалась как можно беззаботнее отмахнуться Лика. Мать посмотрела на неё ещё пару мгновений и, ничего подозрительного не уловив, тихо выдохнула, переводя тему на приземлённые дела вроде готовки обеда. Лика давилась кофе, безучастно кивая и иногда вставляя односложные фразы — а сердце обливалось кровью за то, как легко мама успокоилась. Допроса, как устроил бы отец, Вишня не выдержит точно; но мать кажется даже мысли на полном серьёзе не допускала, что с этим распрекрасным Сашей у Лики правда могло произойти что-то плохое. Она вчера и на встрече с ним настаивала так, будто шляться посреди ночи с практически незнакомым парнем старше Лики на несколько лет было нормальным. Зато всегда читала нотации — хоть и недолгие — по поводу её ночных прогулок с Ваней. С Ваней, с которым она дружила два года, прежде чем начать встречаться и из дома по ночам периодически уходить, и с которым опасаться уж точно было не за что — потому что он бы и убил за неё, если бы понадобилось.
Радуясь, что отец ничего кроме идиотской политической телепрограммы вокруг себя не замечает, Вишня вскоре опять оказалась в своей комнате, дверь закрывая и тупо садясь на кровать, подтянув колени к подбородку. Так сидеть и просто смотреть в стену перед собой, чтобы хоть немного собраться с мыслями, скоро войдёт в привычку, если количество выбивающих из колеи событий не сократится. Как столько всего может произойти в таком маленьком городе за такой короткий промежуток времени — Вишнёва просто не понимала. В Краснодаре она и за полгода столько эмоций и разрывающих изнутри чувств не испытывала, как здесь меньше чем за две недели. Но в Краснодаре не было и катастрофы с разбитыми костяшками рук, растрёпанными кудрями и глазами цвета самого крепкого чая.
На телефоне висели уведомления, и Лика тупо смотрела на них, подавляя желание смахнуть и оставить без ответа вообще. Не от злости, не от раздражения и не от нежелания общаться.
Мел: «Доброе утро, во сколько бы ты ни проснулась»
«Очень жду рассказ, с кем ты гуляла до четырёх утра :) »
Риточка♥ : «Нууу, что там с Саней???»
«Учти, я рассчитываю на подробности 18+, учитывая, во сколько ты явилась домой :D »
«Лан, про 18+ шутка, но про подробности я серьёзно»
«Или не шутка?»
Разговаривать с друзьями не хотелось оттого, что ответов у Лики не было. И Мел, и Рита спросят одно и то же — и вопрос самый логичный: что она чувствует к Кислову? Что думает о вчерашних событиях, на что надеялась, задавая ему вопрос «кто мы теперь», разлюбила ли она его за этот чёртов год.
А Лика чувствовала только дикую боль и обиду, и коктейль из них не оставлял место ни для чего другого. Хотелось спрятаться от всего мира; а ещё точнее, чтобы весь мир замолк. Пусть даже вместе с ним замолкнут и самые близкие — и Лике было стыдно за это желание. Стыдно, потому что они интересовались искренне, они волновались. И если когда узнают правду, будут волноваться ещё больше: Мел включит психолога, а Ритка сто процентов пообещает по приезду в Коктебель первым делом прибить Кису — Лика скажет ей, что придётся встать в очередь за Ликиным отцом. Но хуже всего было то, что они оба обязательно скажут, что всё ещё можно исправить. Мел начнёт убеждать, что Ване не плевать, и будет транслировать мысль почти как Пугачёва в старой песне — «а знаешь, всё ещё будет» — в магазине во дворе Лики её крутят бесконечно. А Рита, хоть руководствуясь здравым смыслом по началу и попросит впредь не наступать на те же грабли и от Кислова держаться подальше, быстро сдастся, сказав Лике делать что угодно, только быть счастливее, чем в данный момент.
Лика слишком хорошо знает их реакции, а ещё лучше может предугадать свою. Как бы после этих разговоров мозг не затыкал глупое сердце, оно будет надеяться, что друзья правы, и шанс у неё с Кисой есть. Но Киса вчера ясно дал понять, что он сам на этот счёт мнения иного.
Она нажала на кнопку блокировки, чтобы сообщения не видеть. Время было ещё раннее — и пока что можно было действительно прикинуться для друзей спящей. Только вот она сомневалась, что за пару часов, что были форой, придумает ответы, а раздирающее чувство безысходности отступит хотя бы на йоту. Оставалось надеяться, что Киса поговорит с Егором, как обещал, раньше, чем тот поймёт, что так долго Лика спать не может и просто игнорирует его.
Чем Вишнёва ни пыталась заниматься, всё валилось из рук: она помыла все кисточки для макияжа, перебрала косметику, проверяя сроки годности, переложила лёгкую одежду в шкафу на ближние полки (что было решением вообще несвоевременным, поскольку на улице опять похолодало после ночной грозы). Но мысли возвращались только к отцу: как он мог так поступить? Много лет Лика была абсолютно уверена, что отцу плевать на всех и всё, кроме его любовницы. Даже страсть к работе была просто предлогом почаще пропадать вне дома и проводить время с единственным человеком, которого он, видимо, по-настоящему любил. И хотя обида на отца за предательство останется на всю жизнь, Лика с ней жить привыкла, потому что знала — если не можешь что-то поменять, нужно смириться. Иначе — заказан путь в дурку, или могилу, на крайний случай. И отец в свою очередь всё прекрасно понимал: потому что хоть хорошим человеком он и не был, глупым не являлся тоже. Понимал, но всё равно продолжал это издевательство над всеми участниками этой запретной любви сразу. Лика сто раз думала о том, почему бы родителям не развестись, но в глубине души знала — мать этого просто-напросто не переживёт. Так неужели отец ненавидел Ваню настолько, но вида никогда раньше не подавал? Она могла бы понять его как родителя: с занятиями Кислова и вообще его репутацией любой нормальный отец был бы против этих отношений. Но вместе с тем, нормальным отцом Вишнёв никогда не был, и если уж объективно сравнивать его и Ваню — кто хуже, то в этом соревновании майор выиграет. Потому что Ваня, в отличие от него, семью не бросал. И уж явно не Вишнёву стоит читать морали о семейных ценностях и выборе правильного человека рядом.
Размышления зашли в тупик, а вещи, которые можно переложить или перебрать, закончились, но места себе Лика так и не находила. Решая отвлечься на учёбу, девушка открыла ноутбук, начиная выполнять очередное бессмысленное задание, но эта идея вообще оказалась провальной — мысли заглушали собой любой текст, а глаза на строчках совершенно не фокусировались. Лика вцепилась пальцами в волнистые волосы, поставив локти на стол и просто сидя так несколько минут, умоляя мозг хоть ненадолго прекратить прокручивать в голове вскрывшуюся так случайно вчерашнюю правду.
Телефон разразился противным писком вместо привычной вибрации — видимо, Вишня нечаянно включила звук, и она взяла его в руки так опасливо, словно он был бомбой, в любой момент готовой взорваться.
Риточка♥ : «Вишня, подъём!»
«Сколько можно дрыхнуть?»
«Хочешь, чтобы меня от любопытства разорвало?»
Телефон снова заблокировав, Вишня отложила его обратно на стол, чувствуя себя последней мразью. А по совместительству ещё и конченной дурой — потому что надеялась, что написал Киса. Пусть даже какую-нибудь глупость, чтобы просто завязать разговор — как иногда делал после их ссор раньше. Но как раньше уже ничего не будет, и Вишнёва это понимала, только ничего поделать с собой всё равно не могла.
Через час метаний по комнате в попытках занять себя хоть чем-то, Лика ухватилась за сказанную Еленой фразу о том, что ей нужно купить шампунь — потому что магазин с профессионально косметикой для волос, исключительно которой мать и пользовалась, находился на другом конце Коктебеля. Не слушая её уговоры, что это не срочно, а просто мысли вслух, и погода на улице плохая, Лика наскоро собралась и вышла на холодный, до безумия свежий воздух. Почти такой же, как и на рассвете — только Кисы и его сильной руки рядом не было.
Вишня затравленно прошла мимо его дома, не сразу решившись поднять глаза на окно комнаты Вани, будто это было чем-то постыдным. Когда она наконец нашла нужное на третьем этаже, обнаружила, что шторы плотно закрыты — Киса либо был дома и ещё спал, что вполне вероятно, либо ушёл куда-то позже Ларисы и открыть их было некому, потому что Ваня такими мелочами не занимался.
Вишнёва любила широкий подоконник в его комнате, и частенько они с Кисой курили на нём в открытое окно, сидя друг напротив друга и привычно передавая сигарету из рук в руки. Подоконник обычно был завален всяким хламом — тетрадками, учебниками, пустыми банками от энергетиков и прочим. Но через пару месяцев отношений Вишня стала замечать, что он оставался пустым каждый раз, когда она приходит к Ване — и сидела на нём чаще, хотя Ваня и закатывал глаза, не понимая, как её не бесит светящий прямо в окно дворовой фонарь.
Сердце защемило от воспоминаний — какие на ощупь эти самые шторы, как в этом полумраке горела бы сейчас красная диодная лента, а на спинке стула висела бы худи и ещё что-то из одежды. Но Вишня заставила себя взгляд отвести и шаг ускорить. В наушниках играл давно добавленный в плейлист трек Сова — Гроза, и Лике от строчек в нём хотелось лечь на асфальт посреди улицы и сжаться в комок:
«Хочешь дружить — я с радостью;Хочешь любить — я со всей страстью;Не хочешь — ладно, я только за;Вот только громче стала гроза»
Потому что только так она к Ване сейчас и относилась, и чувствовала себя неимоверно жалкой и глупой. Но понимала теперь уже хорошо: будет так, как он решит. Вишнёва ощущала себя какой-нибудь литературной героиней вроде Татьяны Лариной или Бедной Лизы — и себя за это почти ненавидела. Нельзя было вверять свои чувства кому бы то ни было, а Кисе — тем более, потому что он уж точно не из сложного романа о любви выполз. Но иначе она сейчас просто не могла. Сил бороться не было уже не только за чувства, но и вообще ни за что. Лика заебалась быть сильной. Начинать жизнь с нуля в Краснодаре, ехать в который она вообще не планировала и подавала документы в Симферополь, пока не рассталась с Ваней; уговаривать мать обратить на себя внимание и начать обследоваться, ради этого часами унижаясь в деканате, чтобы её перевели на дистанционное; не подпускать к себе никого близко, чтобы расслабившись не ляпнуть лишнего про дуэльный клуб и всё вытекающее. И вдобавок сейчас чуть ли не в ноги падать Кисе, который и слушать-то её вряд ли будет, и убеждать, что никогда такого конца не хотела, она не собиралась.
Выйдя из нужного магазина с покупками, Лика шла обратно, шаг замедлив. Возвращаться обратно домой, где присутствовал отец, не хотелось до чёртиков. Позвать гулять было некого — да она и ответить Рите с Егором пока так и не собралась с духом. Шагая по давно наизусть выученным улицам, девушка смотрела под ноги, ничего вокруг не замечая. Музыка словно специально пыталась добить окончательно, и наушники Лика тоже стянула, довольствуясь теперь обрывками разговоров прохожих и сигналов машин на дороге. Под ноги попался камушек, и она начала легонько пинать его, пока тот не отлетел слишком далеко и вбок — проследив за ним глазами, Вишнёва с апатией решила своё развлечение бросить. Уже намеревалась просто продолжить путь дальше, когда её окликнул до боли знакомый голос:
— Лика, ты?
Сердце сжалось, когда Лика подняла глаза, только сейчас осознав, где находится. В проёме между домами стояла незнакомая ей женщина, курившая сигарету, и мать Кисы. Лариса улыбнулась так тепло, когда они пересеклись взглядами, что Лика не раздумывая сделала шаг навстречу, и женщина движение повторила, тут же заключая девчонку в объятия и погладив по спине.
— Здравствуйте, тёть Ларис, — стараясь скрыть снова подступавший ком в горле — Лика уже устала от этих бесконечно захлёстывающих эмоций последних дней, — тихо пробормотала она, уставившись в стену салона, где Лариса и работала.
— Ларис, я в салон, — затушив сигарету, предупредила коллега, удаляясь внутрь здания. Лика выдохнула, чувствуя привычный пудровый аромат духов Кисловой и на миг прижавшись к ней ближе.
— Ещё красивее стала за год, повзрослела совсем, — отпустив девушку и потрепав её по плечу, продолжала улыбаться та, и Лика улыбалась тоже, хоть и смущалась — от встречи, от неожиданности, от всего.
— Вы тоже как всегда прекрасно выглядите, — негромко сказала, стараясь беззаботно себя вести, но от Ларисы не скрылось, как нервно Вишнёва сжимала небольшой пакет в руках. — Как... Ваши дела вообще?
— Да всё нормально, тихо, — как-то подозрительно растерялась на миг женщина, тут же тему переводя и снова улыбаясь, но уже чуть натянуто: — Работаю, как обычно. А ты здесь чего?
— Сессию пораньше сдала, а дома... не очень гладко, и вот, приехала, — замявшись на секунду, всё-таки сказала правду Лика. Лариса ей была, без преувеличения, как мать — а может, даже чуть больше, чем настоящая. И врать человеку, который долгое время дарил ей по-настоящему домашнее тепло, она просто не могла. Даже с её сыном ночью ответить на этот вопрос было как-то легче.
Лариса никогда не была эталоном хозяйки — ненавидела готовить, не драила квартиру до блеска, не разводила массово комнатные цветы — в отличие от матери Лики. Но почему-то на кухне в квартире Кисловых, когда Лика с Ларисой и Ваней пили чай из пакетиков с покупным дешёвым рулетом, Лика чувствовала любовь безусловную. Могла не подбирать слова, чтобы рассказать о чём-то, могла шутить без осуждающих взглядов и не бояться, что где-то на эмоциях вырвется в единичном случае мат. А дома такого не было даже раньше, в средней школе — что, как оказалось, было временем ещё замечательным в сравнении с настоящим.
— Хочешь поговорить об этом, или?.. — по Ларисе было видно, что ей тоже неловко. Но подавить в себе желание как раньше хоть немного морально помочь Вишнёвой, которая была ей как дочь, о которой она всегда мечтала, не могла. И если вначале, когда у Лики всё только стало серьёзно с Ваней, Лариса считала, что не утонуть её сыну помогает именно эта девчонка с большими зелёными глазами; то потом она поняла, что Лике и самой надо было цепляться за что-то, потому что за внешне добропорядочной, как говорили на родительских собраниях, семьёй, ничего хорошего не было.
— Я домой шла... — неуверенно пробормотала Вишнёва, и Лариса уже хотела сказать, что не собирается её задерживать или лезть в душу, но Лика внезапно снова обняла её и сказала так же тихо: — Но хочу. Я очень скучала.
— Я тоже скучала, моя девочка, — погладив теперь по тёмным волосам, ответила женщина и почувствовала, как девчонка всхлипнула, эмоции больше не сдерживая. — Если сейчас торопишься, заходи потом в салон. Или домой как-нибудь, попьём чай, как раньше.
— Ваня, наверное, будет не очень рад, что я с Вами чаи распиваю, — не разрывая объятий, шептала Вишнёва, чтобы голосом хриплым не пугать. Но стена железной выдержки уже рухнула, как и всегда в таких случаях — от капельки искреннего тепла и участия.
— Так ты ко мне заходи, Вани всё равно дома постоянно нет. То в своём баре, то вообще неизвестно где. Сегодня вот сказал, что снова будет работать до четырёх утра. — Устало, но совершенно привычно вздохнула Кислова; хотя где пропадал Ваня, догадывалась.
— А можно... я сейчас в салоне с Вами посижу немного? Я не тороплюсь никуда. Просто... — Лика слов подобрать не могла, стараясь не разрыдаться. Но Лариса прервала её, всё и так понимая:
— Можно, конечно. У меня до следующего клиента ещё минут сорок, а чай в принципе и тут есть.
Клиент пришёл раньше — но и полчаса, что Лика провела в подсобке салона, держа в руках чашку с горячим фруктовым чаем, подействовали успокаивающе. Впервые с момента, как уехала Рита, Вишнёва не чувствовала себя одинокой. Говорили сначала о глупостях, позже — в основном о Краснодаре, о университете; о работе Ларисы, и Лика даже смогла рассказать о болезни мамы, но о подозрениях на рак всё-таки умолчала. Больше всего Лику волновало, где Антон — отец Кисы, но Лариса сама его никак не упоминала, а бестактно задать такой вопрос Вишнёва не смогла бы. Тем более женщина вела себя максимально деликатно, не пытаясь залезть в душу с расспросами о расставании Лики с её сыном и вообще о нём говоря лишь вскользь. И Лика была ей за это безмерно благодарна.
— Я была очень рада увидеться, — снова обнимая блондинку на прощание, сказала Вишнёва. — Вы только... Ване не говорите, ладно?
— Мне его психи лишний раз не нужны, не волнуйся, — сначала отмахнулась Лариса, но всё-таки добавила: — Лик, я не совсем понимаю, что у вас тогда случилось, но... Ваня переживал. Очень сильно, но как всегда — молча и в себе. Не думай, что я прошу его прощать, но он только с тобой вёл себя как почти нормальный человек. Не держи на него зла, ладно? Есть и моя вина, что он... такой.
— Там... мы с ним оба виноваты, — уклончиво ответила Лика, чувствуя, что сердце готово разорваться от боли. — А вы — нет. Мне иногда казалось, что я по нашим с Вами разговорам скучаю ни на грамм не меньше, чем по Ване. Спасибо, что мы сегодня правда как раньше... — она снова не договорила, и Лариса заполнила повисшую на миг пустоту:
— Я тоже очень рада тебя видеть. И то, что я тебя рада видеть всегда — правда. Заходи, когда хочешь.
Ещё раз поблагодарив, Вишня вышла из салона в смеси эмоций — проговорить настоящую причину приезда не только Егору и Рите, но и ещё одному когда-то очень близкому человеку, словно немного облегчило висящий на душе камень. И вообще знать, что Лариса относится к ней с такой же добротой, как раньше, действительно согревало. Лика вытащила телефон впервые за время, как зашла в салон, и увидела новые сообщения от Егора — а Рита, как ни странно, больше ничего не писала:
Мел: «Киса сказал, что ты с ним была ночью»
«Я в ахуе, других слов у меня нет»
«Ты в порядке вообще? Насколько это возможно»
«Если пока не хочешь разговаривать — просто скажи. А если хочешь поговорить — я жду звонка»
Но больше всего поразило другое уведомление:
Локонов: «Ликуся, ты незаменима»
«Если ты ещё согласна написать мне эту фигню по социологии, то скажи, я скину тему и деньги»
Вишня впала в ступор. Страх перед Кисой у Локона испарился? И откуда он взял её ник в Телеграме, если она поменяла его сразу после выпускного? Но тут же в голову пришла другая догадка, более вероятная. Она сказала Кисе, что потеряла почти лежащие в кармане деньги из-за него. Неужели ему действительно стало... стыдно?
Лика откинула эти мысли. Кислов и стыд — вещи, которые рядом стоять никак не могут.
Всю дорогу до дома Вишнёва уговаривала саму себя не лезть в болото из собственных чувств ещё дальше, потому что засасывало уже и так со страшной силой. Но терзать себя сомнениями было невыносимо, и, зайдя домой, в своей комнате всё-таки открыла давно ушедший в самый конец страницы диалогов чат и напечатала дрожащими пальцами:
Вишня: «Локон — твоих рук дело?»
Зависнув над кнопкой отправки, Лика всё-таки осмелилась и кликнула по той. Телефон от волнения хотелось после появления одной галочки, сообщающей о доставке, выкинуть в окно. А следом — выкинуть туда же себя.
Нервно меряя шагами комнату и осознавая, что до ответа Вани всё равно места себе не найдёт, Вишнёва извинилась перед Ритой за долгое молчание и, выйдя на балкон, чтобы родители не услышали, начала записывать ей голосовое, больше по длине походящее на подкаст. И когда она закончила, текстом дописав «мне так хуёво, Рит», на экране высветилось:
Киса: «и тебе привет»
«в душе не ебу, про что ты»
Сердце билось бешено, и Лика была на сто процентов уверена, что он врёт. Если уж и не выкинуть, то хотелось телефон выключить и не включать больше примерно никогда. Но Лика понимала, что Киса видит горящий под её аватаркой кружок, оповещающий, что она в сети — у него горел такой же. Переслала ему сообщения от Севы и села в угол балкона.
Вишня: «Типа не ты запугал его в обратную сторону?»
Ответ пришёл моментально:
Киса: «мне некогда такой хуйнёй заниматься, у меня смена 16 часов сегодня»
«а ты не рада бля или чё?»
«сама же вчера ныла, что проебала деньги»
Вишня: «Рада»
«Но интересное совпадение, не?»
Киса: «охуеть не встать просто»
«даже если бы это был я — не пробовала не с наездов начинать?»
Вишня: «Я хотела сказать спасибо»
«Если бы это был ты, конечно»
«Хорошей смены, прости, что отвлекла»
Киса, впервые за несколько часов вышедший покурить за здание бара, кинул окурок и яростно затоптал его ногой, смотря на это её последнее сообщение. Прикрыл глаза на полминуты, стараясь успокоиться — хотя и так прекрасно знал, что не выйдет, и обратно в бар он вернётся злым как цепной пёс. Снова уставился в чат.
— Долбоёб, блять, — сам себе сказал он, проклиная текстовые сообщения за невозможность понять, какую интонацию вложил собеседник. Поставил реакцию с сердечком на её последнее сообщение и из диалога вышел. Глянул на время — перерыв у него кончился, и Киса разочарованно вдохнул холодный воздух. А после, снова открыв Телеграм, удалил чат для обоих с Локоном. Что Сева Вишнёвой ничего не расскажет, Кислов был уверен; но видеть его смазливую рожу как напоминание о том, что Ваня чувствует слишком много к своей бывшей девушке, лишний раз не хотел.