6.2
За каких-то пару секунд, в которые губы Кисы накрыли её собственные, Лика ощутила, что шагнула в пропасть — грёбаную пропасть из чувств, что так старалась в себе похоронить, из воспоминаний и из желания, которое проклинала. Проклинала и всё равно чувствовала каждой клеткой, когда он к ней прикасался. Чувствовала, как дрожит сама — и как в его руке на её талии эта дрожь отдаётся рикошетом, когда он сжимает пальцы сильнее, стараясь её скрыть.
В поцелуе появляется металлический привкус — что даже ожидаемо с учётом того, как цепляются друг за друга сухие губы обоих. Дыхание сбивается, и все движения рваные, неровные. Весь этот поцелуй искалеченный настолько, что тошно от осознания.
Но Лика отвечает. Не отталкивает его, а наоборот прижимается — неуверенно, едва ощутимо, опуская руку на его плечо. Разочарование и дикая обида на Кису никуда не делись — но не делась и тоска. По нему, по его теплу, по тому, как на него отзывается не только тело, но и глупое сердце. А грудную клетку сейчас словно сдавили изнутри, и рёбра вот-вот треснут.
Кисе до одури не верится, что это не очередной сон, после которого он проснётся с пустотой в голове и щемящим ощущением в груди. И от этого её согласия с его действиями он словно с цепи срывается — только вместо резких и сильных движений, в которых не было ни извинений, ни надежды, старается стать нежнее.
И именно в этот момент она отталкивает его. Резко, будто очнулась от наваждения, которым всё это для неё и являлось. Кисе в руки, которые он убирает с её талии, словно длинные гвозди забивают — потому что на лице у неё нет ничего от злости, как он ожидал. Только боль — такая же, как в тот самый день, когда он сильно перегнул палку с ревностью, а она сказала, что лучше им расстаться, раз он ей не доверяет. Киса не выдерживает эту тишину первый:
— Ну врежь мне ещё раз. Это всё равно того стоило. Только не пизди, что ты не хотела, ладно? Ты ответила.
В глазах блестят подступающие слёзы, и хотя покатиться по щекам Вишнёва им ни за что не даст — только не перед Кисой, голос хриплый из-за подступившего кома:
— Доказал себе, что мне не похуй? Поздравляю, Кислов. Я ненавижу, что всё ещё реагирую на тебя как раньше, а ты этим пользуешься.
— Лик, ну только не заводи опять эту шарманку, — отойдя от неё, закатил глаза Ваня и искренне старался говорить мягко, но получалось как всегда — психованно и агрессивно. — Хватит переиначивать слова. То, что я сказал — это не в смысле «моя, как вещь», а в смысле — я, блять, не умею по-другому... — Киса зашагал в сторону, запустив в волосы пальцы, стараясь подобрать слова и попытаться перевести это всё хотя бы в подобие извинений, но Лика перебила его:
— Я знаю, что ты не умеешь! И я вечно, по твоему мнению, должна это терпеть! Я заебалась, Киса, — она задохнулась на секунду, и Кислов решил, что сейчас девушка реально разрыдается. — Ещё год назад заебалась, а ты будто и не заметил.
— Не заметил, блять, что ты меня бросила? Выкинула из своей жизни, как ненужный мусор, укатила в другой город и сюда больше ни ногой, будто тебя здесь никогда и не было? Да меня чуть ли не паничками ебашило каждый раз, когда тёлки похожие на тебя мелькали рядом! Но заебалась у нас одна ты, конечно! — Киса орал, а в конце развёл руками, уже абсолютно себя не сдерживая. И продолжил бы, рассказав, как она ему бесконечно снилась, и в какой-то момент он даже задумывался, что уедет в дурку от того, что спать намеренно не ложился; как он реально решил, что окончательно сошёл с ума, когда увидел её недавно, а Меленин соврал ему, что Лика не приезжала; но Вишнёва просто взяла и вышла из ванной.
Последним, что Ваня заметил, была слезинка, которую она сразу же смахнула рукой. Её фигура пропала за поворотом, и всё произошло так резко, что хотелось орать ещё сильнее и кафель в этой чужой ванне разбить кулаками. Кису захлёстывала злость: хотелось поймать её, прижать к стене и договорить, не позволяя ей вот так убежать посреди диалога; доказать, что он, блять, тоже живой человек, и если ему действительно было абсолютно похуй практически на всё в этой жизни, то на неё и её чувства никогда не было. И даже сейчас Ваня готов был засунуть это желание куда подальше, сдаться, оставив всё это невысказанным гнить в больной голове, лишь бы она не плакала.
Он сжал кулаки, выдохнув и прислонившись лбом к холодной стене на пару секунд, а после открыл глаза и вышел за ней. Пусть пиздится и орёт на него сколько хочет, но раз уж её хмырь съебался, он обязан проследить, чтобы до дома она дошла в целости и сохранности. Киса как никто другой знал, кто шляется ночами по улицам в Коктебеле, и Вишнёва со своими сорока пяти килограммами и ростом сомнительно относящимся к среднему отпор могла дать только шестикласснику, хоть Ваня и помнил, что она всегда таскала в кармане перцовый баллончик. Тяжело вздохнув, допуская мысль, что этим баллончиком сегодня ему в глаза и брызнут, если он не отстанет от Вишни, Киса прошёл в большую комнату — коридор, в который она свернула, вёл именно сюда. И Лику он заметил сразу — она стояла у стола с выпивкой и говорила с какой-то девушкой: очертания лица Кисе были знакомы, но вдумываться, знает ли он её, он не собирался. Надеясь, что никто не пристанет к нему с разговорами и вообще присутствия здесь не заметит, он встал у стены, стараясь внимания не привлекать, хоть все вокруг и так были уже чересчур пьяными, чтобы фокусироваться на окружающей обстановке.
Вишнёва, очевидно от заботливой знакомой отмахнувшись — Ваня прочёл по её губам вопрос «ты в порядке?», — выпила рюмку водки. Смотря на это, Кисе стало совсем не по себе — он надеялся, что она просто пойдёт домой, а не решит остаться на этой вечеринке заливать крепким пойлом их незаконченное выяснение отношений. Лика никогда не налегала на алкоголь и пила мало, а к крепкому обычно не притрагивалась вообще. Тем более — к неразбавленной водке. И видя, как через минут пять она выпивает вторую рюмку, не закусывая, Киса беспокоится уже не на шутку, ощущая вину впервые за вечер так явно, что аж пальцы покалывает. Он понятия не имеет, что делать: подойти и просто вывести её отсюда, пусть она сопротивляется и видеть его не хочет? Позволить ей пить дальше и просто следить, чтобы ничего плохого не случилось? Поток вариантов, каждый из которых казался идиотским, прерывает то, что Вишнёва оставляет пустую стопку, которую держала в руке, пока жмурилась от жгучего алкоголя. Направляется к тому же выходу на задний двор, с которого они и зашли. Убедившись, что его она не заметила, Киса тихо выходит следом, мысленно уже решив, что если Вишнёва сейчас пойдёт домой в одиночестве, он будет держаться на безопасном расстоянии и провожать её так, чтобы она об этом и не знала. Он только сейчас понимает, что в очередной раз вёл себя с ней отвратительно и говорил вещи, которые говорить не должен был. И хуже всего было то, что Кислову было стыдно, хоть он никогда в этом и не признается.
Лика села на крыльцо, где ещё недавно стояла с Сашей и смеялась над его шутками. Хотелось закурить, но сигарет у неё не было — опять забыла купить; девушка просто смотрела перед собой, чувствуя, как водка всасывается в кровь и по телу разливается тепло. Лика надеялась, что вскоре придёт и безразличие — а пока по щекам катились слёзы, и вытирать их она уже не пыталась. Играющая в доме музыка отошла на второй план, просто создавая шум вперемешку со звенящими мыслями в голове.
Вишня понимала, что пока размышляет ещё относительно трезво, нужно позвонить отцу и попросить забрать её отсюда. На дойти пешком до дома уйдёт почти час, а идти одной и пьяной ночью было идеей самой плохой из всех возможных в этой ситуации. Но стоило только представить лицо отца и его допрос, в ходе которого придётся признаться, что Саша безвозвратно пропал, и контролировать свою речь максимально, чтобы не ляпнуть о причастности к этой пропаже Кислова, как внутри всё скручивало. Потом, по традиции, начнётся лекция о вреде алкоголя, дальше — что в Коктебеле можно и самому не заметить, как сопьёшься; и прокручивая всё это в голове, как выученный наизусть стих в школе, Лика не могла заставить себя разблокировать телефон и набрать нужный номер.
Героическое терпение Кислова, которое он собирался проявлять, лопнуло примерно минут через пять, в которые он смотрел на хрупкую фигуру на крыльце. Вишнёва выглядела сейчас совсем маленькой и беззащитной из-за сгорбившихся плеч, и Киса чувствовал себя психопатом, коим его Саша и назвал, стоя вот так вдалеке и за ней наблюдая. Задаваясь вопросом, действительно ли она думает, что Киса бросил её одну в чужом доме, он вышел из тени, бесшумно подходя к девушке и садясь рядом. Ваня напрягся всем телом, ожидая от неё гневных речей, криков, попыток убежать, и, может, снова ударить. Но Вишнёва сидела так же тихо и никак не подала вида, что вообще его появление заметила. Киса ещё никогда не чувствовал себя настолько пустым местом. От этого чувства хотелось сжать кулаки, встать и уйти прочь, но Киса сидел, сцепив пальцы в замок и смотря на них же. Тишина затянулась, и он уже хотел извиниться, хоть вся его натура и была против этого, но Лика заговорила первая:
— Есть сигарета? — Киса полез в карман, вытаскивая пачку, и, открыв ту, протянул ей вместе с зажигалкой. Только подойдя он не осмеливался посмотреть на неё, но сейчас, под предлогом, задержал взгляд на лице. Что она плакала он знал и до этого момента, но отчётливо видя дорожки от слёз и туши, почувствовал, как ненависть к себе заполыхала с новой силой.
Лика вытащила сигарету, которая в пачке была последней, и забрала зажигалку, старательно не соприкасаясь своими пальцами с пальцами Кисы. Он так же сидел молча, пока она закурила, и взял в руку пустую пачку, что Лика положила на крыльцо между ними пару секунд назад. Вертя ту в пальцах, Киса явно нервничал, и вскоре смял упаковку. Лика за его движениями следила только боковым зрением, но от звука ломающегося картона словно вышла из оцепенения. Алкоголь начинал сильно затуманивать разум.
Сердце Кисы в очередной раз заныло, когда Вишнёва затянулась и без слов передала ему сигарету. Табак был крепким, Лика обычно такие не курила, но за неимением другого варианта не жаловалась. Размышлять критически уже не получалось, и присутствие Кислова рядом казалось каким-то абсолютно привычным, хоть и неправильным. Он весь сейчас был неправильным — тихим, понурым, пристыженным, что ли. Но Лика выпила не настолько много, чтобы поверить, что Киса может сожалеть обо всём, что произошло за последние дни и за этот вечер в частности.
— Как давно не делал так, — голос Кисы был хриплым, и Вишня немного повернула голову в сторону, чтобы не видеть, как он поднёс сигарету к губам и затянулся тоже. В первый раз курить Лика так и попробовала, когда они ещё не встречались — просто затянулась его сигаретой, но с его же рук, чтобы собственные не пропахли табаком и родители не доставали с расспросами. Сигаретный дым в лёгких тогда восторга не вызвал; но дальнейшие события в жизни закрутились такие, что покурить иногда было просто необходимо. И сейчас длинные пальцы Кислова и сигарета в них, на которой остался след её полустёртой матовой помады ягодного цвета, делали это воспоминание ярким и живым. Помолчав пару секунд, Киса продолжил: — А когда-то я курил, даже если не хотел, чтобы с тобой хоть через фильтр засосаться.
До последней фразы Вишне хотелось съязвить, что она ни за что не поверит, что ни с одной из своих пассий он не курил сигарету на двоих; потому что с Вишней у Кисы это действительно было практически в порядке вещей — особенно с учётом того, что зависимости у неё самой не было и пары затяжек более чем хватало. Но это его признание вышибло всю уверенность и заодно воздух из лёгких. Теперь казалось, что ей тоже дали пощёчину. К горлу подкатил новый ком, хоть Лика уже и не плакала, вытерев, как считала, незаметно, следы от туши. А Киса следил за каждым её жестом и ненавидел, что сейчас она в таком состоянии из-за него.
Лика молчала, когда он снова протянул ей сигарету, и забрала, на миг соприкоснувшись с его пальцами. От касания словно прошибло током. Порыв ветра оторвал пепел с конца сигареты, и девушка запахнула полы расстёгнутой куртки сильнее, прячась от пробирающего до костей морского воздуха. Она вдохнула новую порцию никотина и уже возвращала сигарету Ване, когда он заговорил снова, заставив её пальцы дрогнуть:
— Я наговорил тебе хуйни. Ты этого точно не заслуживаешь.
— Доходит до тебя охуеть, как долго, — бросила Лика, но больше не отворачивалась, что от Кисы не скрылось. Просто смотрела на свои кроссовки и старалась скрыть, как дрожит голос.
— Просто я больной придурок, Лик. — Киса затянулся в последний раз — огонёк дошёл почти до фильтра, и он затушил окурок об крыльцо, давя на него намного сильнее и дольше, чем требовалось. Ваня старался подобрать слова и выдавить из себя хотя бы простое «извини», потому что извинений он должен был ей вообще целый вагон, но слова застряли как кость в горле. И тут Вишнёва просто поднялась с крыльца, сухо говоря:
— Хоть в чём-то я с тобой согласна за этот вечер, — застегнула куртку и уже на ходу добавила: — Я иду домой.
— Охуенный план. Одна, пьяная, ночью, ещё и идти за три пизды, — Киса моментально поднялся тоже, за пару шагов догнав Вишню, которая моментально взорвалась в ответ на его реплику:
— Отъебись, Киса! Если меня кто-то и изнасилует по дороге, то это будешь ты!
— Давно я в твоих глазах стал таким монстром? — Лика сказала это ему, потому что не хотела игнорировать появившееся от опьянения желание задеть его и причинить боль, а не потому, что правда так считала. Она хотела вывести его так же, как он её после этой драки; хотела, чтобы ему в очередной раз сорвало крышу и он разорался, подтвердив, что не меняется и на самом деле ни о чём сказанном ей не жалеет. А вместо этого он ответил разбито и смотрел с плохо скрываемой болью, но совсем недолго, взгляд сразу отведя и уставившись перед собой.
Лика ненавидела вновь поднимающийся внутри стыд. Киса шёл так же медленно и рядом и ответа от неё видимо не ждал. Вишнёва от повисшей тишины сжала руки в кулаки, впиваясь длинными ногтями в ладони так сильно, что скоро, казалось, пойдёт кровь. И тут же запнулась об валяющийся посреди насыпной дороги булыжник — выйти на нормальную асфальтированную они ещё не успели.
— Пойдём под ручку, котёнок, а то снова вернёмся, теперь тебе коленки обрабатывать, — усмехнулся как ни в чём не бывало Ваня, подставив девушке локоть. Она неловко сцепилась с ним своей рукой и неосознанно прильнула почти вплотную, шагая нога в ногу. Киса, конечно, думал, что она перепила и с ног почти валится, и Лике это не нравилось; но после грубой фразы про изнасилование начинать оправдываться, что она не пьяная, а просто не заметила этот чёртов камень, не хотелось. Пусть лучше думает, что она действительно в слюни и не контролирует ни тело, ни речь. Киса, словно читая мысли, продолжил: — Ты до водки в доме пила что-то?
— Пару бокалов вина, — отвечать вообще не хотелось, но в его голосе сейчас не было ни ехидства, ни упрёка, и это приносило боли больше, чем если бы он сейчас издевался и бросался очередными пошлыми намёками. Ещё и практически прямо признался, что в доме за ней следил, иначе о водке бы не знал. В голове Лике пронеслось, что будь тут Рита, она бы Вишню назвала дурой — из-за того, что та вообще допускала, будто Кислов мог спустить с неё глаз в этом коттедже после цирка с дракой и разговоров в ванной.
— Для твоего веса дохуя, — авторитетно и недовольно заявил Киса, и Вишня снова разозлилась. В трезвом состоянии, скорее всего, и внимания бы не обратила, потому что он был прав — вино и так неплохо чувствовалось, а в сочетании с двумя рюмками водки обернётся тяжёлым похмельем утром и плохо контролируемыми эмоциями уже сейчас.
— Ты мне будешь за ЗОЖ втирать? Не смеши, Киса, — хрипло бросила Вишнёва, как никогда желая поскорее оказаться дома. Выводило его присутствие, выводила его забота, выводило, что он больше не намерен ругаться; словно из-за одного его «я придурок» — что было очень мягким описанием, — она должна простить ему все эти выходки и вести себя, будто ничего не произошло. Прошёл год, а говорить элементарное «прости» он так и не научился. Это «прости» тоже бы ничего не поменяло, но он и пробовать не собирался. Потому что привык, что Вишня всегда его прощала и так — от большой любви или от небольшого ума, она и сама не знала. — Я скоро протрезвею и всё, а вот ты не думал на венерические провериться после трёхзначного числа шлюх, которых ты трахнул? — всё, о чём успевала подумать Вишнёва, на язык переходило моментально, и такое состояние ей не нравилось; но в ней всё ещё кипела злость — оттого, что он говорил про неё и Мела на пляже, оттого, как он запугал Локона, а потом переспал с очередной дурой и ушёл, и оттого, что считал, будто она сегодня собиралась спать с Сашей. Как бы Лика не пыталась убедить себя, что ей плевать на Кислова и его мнение тем более, плевать ей не было.
— Никогда не трахался без резинки, котёнок. — Он усмехнулся, но испытывал к себе самому сейчас только отвращение. До этого разговора он даже не задумывался, что Вишня знает, как он живёт эти полгода, что вернулся в Коктебель. И был полным кретином — её лучшая подружка Ритка, которая знает всё о каждой дворовой собаке в этом конченом городке, а Киса тут был объективно фигурой известной, но почему-то считал себя человеком-невидимкой. Когда он вернулся из Симферополя, то ожидал, что интерес девчонок к нему значительно приутихнет — он больше не толкал наркоту, первое время был ещё агрессивнее обычного, так ещё и замешан в самой стрёмной за последнее время истории из тех, что только обрушивались на курортный городок; и за полгода она тут никому не забылась, обрастая новыми ложными подробностями. Но Киса сильно ошибся, и всё это только добавило шарма его репутации плохого парня, на которую девчонки велись пачками. И впервые за всё время этот его способ убегать от реальности и забываться стал ему настолько противен.
— А по поводу количества даже оправдываться не будешь? — Не собиралась униматься Лика, уже чисто из интереса проверяя его терпение. И иссякнуть оно должно было ещё несколько реплик назад.
— Чистосердечное: не считал, но было и правда много. — Так же задумчиво и серьёзно ответил он, будто речь шла о чём-то вроде съеденных конфет. Они вышли из части Коктебеля, которую звали «коттеджным посёлком», и шагали по местности почти не освещённой. Как бы ни хотелось покинуть компанию бывшего парня, Лике сейчас было немного жутко даже с ним. Как она собиралась идти тут одна ещё недавно, она уже не понимала. Ветер усилился и теперь периодически швырял в лицо пыль. Погода стремительно ухудшалась, заставляя Лику ускорить шаг, а Ваню пойти свободнее, не контролируя обычно широкие шаги.
— И что, ни одна из них не выносила тебе мозг с желанием отношений? Не бегала за тобой, не готова была по щелчку пальцев...
— Бля, не продолжай, — внезапно перебил Киса, психуя оттого, что Вишнёва была во всём права и её апатия и игра в молчанку перешли в поиск причины доебаться и поддеть его. — Многие выносили и многие бегали. Но все эти розовые сопли были одноразовой акцией. Повторить после тебя желания не возникало. — От напускного спокойствия и флёра вины Кисы тоже ничего не осталось, и напряжение в воздухе снова росло с каждым сказанным словом. Чувствовать его тело так рядом, что тепло ощущалось даже через куртку, и вести диалог на такую тему вызвало диссонанс. Киса напрягся, и это Лика тоже почувствовала — и сейчас она понимала, что он имел в виду, когда говорил о привычках и принадлежности после драк с Сашей. Потому что сейчас она дико ревновала тоже. Он был её так же, как и она была его. Но Вишнёва не понимала, в каком ключе была им сказана последняя фраза — не хотел он отношений в принципе, потому что был травмирован прошлыми, или не хотел именно с теми, кто отношения предлагал? Лика даже собиралась уточнить, спихивая все эти мысли и чрезмерную заинтересованность на влияние водки, но в последний момент выпалила:
— Лучше бы ты снова дебильно отшутился.
— Да всё уже совсем по пизде идёт и без моих шуток, — на выдохе ответил парень, когда налетел очередной порыв ветра, заставив обоих резко замолчать.
Лика хотела продолжить, но раздался оглушительный раскат грома, и она вздрогнула, неосознанно прижавшись к Кисе ближе.
— О, блять, люблю грозу в начале мая, — Киса шмыгнул носом. — Только этой хуйни нам и не хватало.
Вишнёва подняла глаза к небу, щурясь — они вышли в уже оживлённый район, и кромешная темнота вокруг разбавилась светом редких фонарей. Небо заволокли густые тучи — не было видно ни одной звезды, и именно в этот момент тёмное полотно разрезала кривая молния. Лика ненавидела грозы — не то чтобы боялась, но чувствовала себя сильно некомфортно, если во время природного явления была вне дома. Поэтому ускорила шаг ещё сильнее, дальше прижимаясь боком к боку Вани.
— Не хочу расстраивать, но до твоего дома ещё далеко, а дождь вот-вот пизданёт, — заметил Киса, покосившись на её макушку. Он, кажется, в первый раз за всю жизнь жалел, что они живут в соседних домах и затащить её к себе в квартиру под предлогом переждать дождь не выйдет.
— Я не настолько пьяная, чтобы этого не понимать, — фыркнула она, упорно продолжая идти вперёд. В зоне видимости ничего, что подошло бы на роль укрытия, не было — ни козырьков, ни жилых домов. Киса глянул на её одежду — тонкие кроссовки, потому что её еблан был на машине, объёмная куртка без капюшона и лосины, которые он оценил ещё в ванной и в которых ей явно холодно и без дождя.
— И куда рвёшься тогда, что аж пятки в жопу влипают? — обречённо поинтересовался Кислов. Раздался очередной раскат грома, а ветер всё усиливался. — Тут близко только база, и она в другой стороне.
— А если эта гроза на всю ночь зарядит, предлагаешь сидеть там вдвоём и грызться до рассвета? — почти прошипела Лика, потому что от абсурда этой ситуации хотелось выть. Совсем не так она планировала провести этот вечер, давно перетёкший в ночь. Не так и не в этой компании. Она уже хотела съязвить про интимную обстановку, которая ждала их в старом ангаре, но Киса резко остановился, заставляя остановиться и её:
— Блять, Вишня, мне вообще похуй, могу и до дома тебя довести — я не сахарный, под дождём не растаю. Но ты в своей припизженной курточке простынешь и будешь подыхать от ангины после таких романтичных прогулок ещё неделю. — Внутри всё сжалось от того, насколько хорошо он знал её — помнил, что если Вишнёва сильно мёрзнет, простуда действительно сопровождается ангиной в девяносто девяти случаях из ста, ещё с детства. А она знала, как его бесило, когда она одевалась не по погоде — и как в прошлом году, когда она покупала эту куртку в ТРЦ, он недовольно ворчал, что с её здоровьем куртка должна обязательно быть с капюшоном, причём на завязках. Но Лика тогда всё равно купила эту, изумрудного цвета, потому что она красиво подчёркивала зелёные глаза и оттеняла тёмно-русые волосы.
Сейчас Вишнёва впервые жалела, что год назад Кису не послушала.
Киса зло добавил:
— Махнуться куртками не предлагаю, моя ещё хуже. Так что думай быстрей. — Лика подавила истерический смешок, представив Кислова в своей укороченной оверсайз-куртке, которая на нём даже не сойдётся. Девушка только сейчас заметила, что на Кисе была надета вообще ветровка — мало того, что тонкая, так ещё и без капюшона тоже. Одеваться не по погоде было явно общим интересом.
— Если у входа опять будет лужа, затащишь меня внутрь на руках, — сдавшись, тихо то ли попросила, то ли поставила перед фактом Вишня, зашагав в сторону заброшенного парка и жалея совсем новые кроссовки.
— Могу и без лужи, — усмехнулся Киса, и вновь озарившая улицу молния заставила их перейти на лёгкий бег. Ветер срывал плохо приклеенные объявления со стены заброшенного здания, швыряя под ноги. Кислов изо всех сил заставлял себя не подхватить её на руки прямо сейчас, даже если этот чёртов дождь не прольётся в принципе.