6.
— Лик, может, я всё-таки сама схожу? — Неуверенно в который раз за утро начала Елена, на что Лика подавила желание буквально рявкнуть: так ей эта пластинка за прошедшие дни надоела. «Сама, сама, сама» — пустое слово, которое матери было знакомо только в контексте самопожертвования. И если бы хоть что-то для себя она и могла сделать сама, то ситуация бы не стала такой серьёзной, и на тумбочке в прихожей не лежали бы направления со словами «онкомаркеры» и «биопсия». И Лика злилась. Злилась, потому что если бы мать хоть немного думала о себе и послушала дочь, давно бы обратилась к врачу, а не когда боли стали нестерпимыми без обезболивающих; не когда Вишнёва несколько раз ходила в деканат, буквально умоляя позволить ей сдать сессию заранее и перейти на дистанционное обучение до конца семестра. В конце концов, Лика не могла не злиться, что роль родителя словно была у неё, а Елена вела себя как бунтующий подросток, отказывающийся от обследований под предлогами самыми надуманными. И даже когда Вишня уже приехала в Коктебель, продолжала пытаться пойти на попятную.
— Мам, прекрати, — надевая куртку и засунув направления в карман, устало произнесла Вишнёва. — Я же ради тебя сюда и приехала. Буду рядом, вместе не страшно, так же? — девушка улыбнулась, надеясь, что тени от её раздражения на лице нет. Выйдя на лестничную площадку, она закрыла дверь, пока Елена начала спускаться по лестнице. Та кивнула дочери, взяв её за руку, когда Лика с ней поравнялась, и Вишня старалась думать о чём угодно, только не о камнем висящем на сердце плохом предчувствии.
Лика всегда считала, что лучше готовиться к худшему варианту, потому что тогда эффекта неожиданности не случится. Если всё в конечном итоге будет хорошо — это приятный сюрприз, а если всё же нет — морально ты был к этому подготовлен. Но за последний год эта самая «подготовка» сводила её с ума — сначала когда она представляла смерть Кисы на дуэли, позже — когда думала, что Мела могут посадить и, как оказалось после истории с Раулем — это ещё не худший вариант, а теперь — что у мамы действительно подтвердится рак.
Когда Вишнёва была ещё ребёнком и только пошла в школу, от рака умерла бабушка — тогда для Лики это было чем-то туманным и далёким, потому что бабушку она видела всего пару раз, и то в раннем детстве — мать её отца жила в Киеве и даже с сыном общалась не часто, предпочитая общество своей сестры. Однако на похороны они ездили именно туда, и Лика до сих пор не понимала, зачем родители потащили её за собой, если мама Мела предлагала оставить Лику с их семьёй. Привязанности к бабушке по понятным причинам она не испытывала, и помнит только неистовство отца, не включённого в долю на квартиру, тошнотворный вкус кутьи и едкий запах красных роз, которые опускались в гроб и на могилу. Красные розы были любимыми цветами Елены, и с тех пор каждый раз, когда ей их дарил Сергей, Лика старалась родительскую комнату, в которой они стояли, избегать, потому что ассоциация из детства никак не стиралась. И как ни старалась Вишнёва не накручивать себя сейчас, она боялась ощутить запах этих цветов снова по той же причине, что и двенадцать лет назад.
Людей в больнице было много, и это контрастировало с прошлым визитом с его пустыми коридорами. Усадив маму на обшарпанную кожаную кушетку, где дожидалось своей очереди ещё несколько человек, Лика встала рядом у стены, облокотившись на ту и прикрыв глаза. Голова болела довольно сильно; было даже обидно, что вчера Лика не пила, а синдром, что она приписывала к похмелью лёгкой степени, всё равно присутствовал. Хотя, если вдуматься, за всё время по приезду в родной город, кажется, не было ещё ни одного утра без этой тупой боли.
Вскоре Елену вызвали в кабинет по фамилии, и Лика, оставшись в коридоре одна, больше не натягивала притворно-спокойную улыбку, потому что с каждой минутой здесь это становилось труднее и труднее. Краем уха слушая диалоги других пациентов друг с другом, Вишнёва хотела поскорее выйти на воздух, успокаивая себя лишь мыслями о том, что вечером она поговорит с Мелом. Проводив вчера Риту обратно в Симферополь, Лика чувствовала себя разбитой настолько, словно одна она в этом городе осталась не на неделю — максимум две, — а на всю жизнь без права выезда. Бессмысленно листая неинтересные сторис знакомых в Инстаграме, лишь бы занять себя чем-то кроме разъедающих мыслей, Лика подняла глаза на подходившего к ней человека слишком поздно.
— Привет, — улыбаясь так искренне, что Лике стало неловко, сказал Саша. Она постаралась улыбнуться в ответ, но до уровня его радости точно не дотягивала. — Чего не сказала, что придёшь?
— Привет, — выдохнула девушка, надеясь, что мама выйдет как можно скорее. Вчера они действительно переписывались почти весь день, делая перерыв только когда Вишня ушла провожать Риту, но всё-таки настойчивость Александра слегка напрягала. — Да как-то не подумала.
— А зря, — продолжая улыбаться, невозмутимо продолжил он. — Как мама?
— Да так же, — неуверенно ответила девушка. Саша вёл себя не как знакомый, а как давний друг как минимум — а если гиперболизировать, то вообще как человек, матери Лики являющийся зятем или готовящийся им стать. Лика старалась игнорировать это, ссылаясь на то, что так и должно быть, и искажено именно её восприятие — искажено Кисой и его объективно не совсем нормальным поведением, к которому она так привыкла. — Сейчас анализы сдаёт. А когда результаты будут, кстати, не знаешь?
— Два-три дня, обычно, — на автомате ответил он, но добавил: — Постараюсь попросить, чтобы эти сделали побыстрее. — Парень заметил, как глаза Вишнёвой на секунду удивлённо округлились и она тут же начала благодарить, но остановил её: — Пока не за что. Что вечером делаешь, кстати?
— Сегодня? — и так смущённая его предложением помочь, Лика от такой быстрой смены темы растерялась ещё сильнее. Её саму раздражало, что она так реагирует на поведение парня, прекрасно понимая, что со стороны кажется, будто смущается она не потому, что ей некомфортно, хоть она и всячески пытается это скрыть и вообще подавить в себе, а потому, что он ей нравится. Ведь нормальные девушки именно так себя и ведут. Те, которые не привыкли держать в себе целый омут чувств, страхов и вопросов без ответов. Те, у кого из психотравм не убийства и рискующие жизнью друзья и любимый человек, а невзаимная любовь или поступление не в самый желанный ВУЗ.
— Ну да, сегодня. У моего друга типа вписка. Ну, ты не подумай ничего такого, всё культурно. Много людей, коттедж, музыка, — уже не так уверенно произнёс парень, и Лика еле сдержалась, чтобы не выдохнуть облегчённо. Было явно проще, когда он проявлял какие-то эмоции, помимо через край бьющего спокойствия. — Вроде твоя тема же, — добавил Саша.
— Я не то чтобы фанат, — усмехнулась как можно мягче Вишня, ни в коем случае не желая обидеть парня. — Больше за компанию с друзьями хожу. — Особенно часто ходила раньше с одним определённым другом, чтобы он мог продать стафф.
— Да я тоже, — поспешил заверить Александр. — Сегодня даже пить не буду — на тачке, плюс завтра на работу. Так что, если согласишься, можем немного там потусоваться и вообще свалить, покататься, например. — Как раз на этих словах из кабинета вышла мать девушки, и та моментально подлетела к ней, взяв под руку. Елена с Сашей перебросились приветствиями и дежурными фразами, и женщина уже собиралась уйти с дочерью, когда Вишнёва сказала парню:
— Не знаю, Саш, у меня много дел дома, и по учёбе надо доделать кое-что...
— Куда-то собрались? — абсолютно неожиданно для Лики вмешалась в разговор мать, улыбаясь так, словно позвали именно её, причём в место, где она побывать мечтала полжизни как минимум. Она и в прошлый визит в больницу про Сашу спрашивала немало, когда Лика невзначай упомянула, что он проводил её до нужного кабинета; сейчас Вишня про себя радовалась, что вчера при допросе отца никак не намекнула, что Саша, который подвозил её домой, и Саша из больницы — это один и тот же человек. Повезло ещё, что имя встречается на каждом шагу, и мама ничего заподозрить не могла. Вишнёва почти молилась, чтобы Саша сейчас не ляпнул ничего, что могло бы это разрушить. Елена тем временем продолжила: — Дома я и без тебя смогу всё сделать, а по учёбе разве долго? Иди, развейся.
— Спишемся позже, ладно? — бросила девушка Саше. — Мам, пошли, — снова стараясь скрыть раздражение, Лика повела женщину к выходу. Выдала просто набор железных аргументов — даже не разбираясь, куда он зовёт дочь и зачем. Хотя это было ожидаемо — ещё в тот раз мать ей все ужи прожужжала, какой воспитанный, хороший и умный парень. Как она определила уровень интеллекта просто по работе медбрата, который в основном при враче просто печатал документы, Лика не понимала, но догадывалась. Для Елены показателем ума всегда была учёба или занимаемая должность: раз Александр поступил в медицинский и даже его закончил — то хорошо учился, а раз работает в местной поликлинике — уже заслужил какое-то уважение. Елена была из тех, кто никогда не говорил прямо, но с флёром презрения относился к обслуживающему персоналу — не вроде грубила официантам и не здоровалась с кассирами в супермаркете, но строго придерживалась мнения, что человек ценен в первую очередь своей профессией. Стандарты же эти, впрочем, всегда были двойными — почему-то отец Мела, работающий портье в гостинице Бабичей, в категорию ничего из себя не представляющих людей не попадал; но попадала, так же не озвучиваемо прямо, Лариса, мать Кисы, работающая парикмахером. Про Кису и заикаться не стоило — он вообще по мнению Елены относился чуть ли не к умственно отсталым из-за своей хромающей на обе ноги учёбы. Понятия «лень» и банального нежелания сидеть за домашкой по несколько часов, как сидела в одиннадцатом классе Лика, для матери так же не существовало. Только вот если Вишне нужен был действительно какой-то совет касаемо важных для неё вещей, в первую очередь она делилась переживаниями с Ваней; если хотела обсудить какой-то фильм — тоже заставляла посмотреть его Ваню; и во всех бытовых вещах всегда помогал ей тоже он — потому что повзрослел намного раньше, чем должен был.
Слушая вполуха разглагольствования мамы про то, что медики всегда ценятся и хорошо зарабатывают, Лика думала о том, что ни на какую «вписку», как сказал Саша, идти не хотела. Не то чтобы боялась незнакомой компании или этого Сашу в принципе, хоть Мел, допустим, и сто процентов не одобрит, что она вообще раздумывает пойти куда-то с едва знакомым парнем — просто не хотела. Не хотела изображать заинтересованность, не хотела постоянно контролировать себя, чтобы не сказать лишнего, не хотела целиком делать вид, что Саша ей хоть как-то интересен кроме каких-то почти параноидальных мыслей о том, что визиты в больницу закончатся не скоро, а Саша может быть полезен.
Через несколько часов раздумий и сообщений с рассказом о ситуации Рите — потому что Лика была уверена, что подруга уговорит её пойти, и так и получилось, — Лика всё-таки взяла телефон, стирая черновик в Телеграме с текстом отказа. «Он же нормальный. Будет совсем плохо — уйдёшь» — мысленно убеждая себя в очередной раз, девушка написала, что пойти согласна. Быстро нажав «отправить», чтобы не передумать, Вишнёва телефон отложила, сама не до конца понимая, зачем согласилась, если не хотела ни капли. Киса бы сейчас сказал что-то вроде «Вишня, ты дура что ли? Нахера себя насиловать?» и был бы прав. Но никакого Кисы здесь не было, и пойти с этим абсолютно нормальным Сашей стоило как раз для того, чтобы о Кислове не думать.
Киса был близок к тому, чтобы поверить в бога, когда вчерашним вечером получил только сообщение от матери, чтобы он её дома не ждал — одной из тётушек стало плохо, и Лариса уехала на хутор и не обозначила сроки возвращения даже когда о них спросил Ваня. Он усмехнулся, пошутив в голове, что плохо родственнице стало от недотраха — хотя от воспоминаний, связанных с Раулем, смешно не было даже Кисе. Он вообще старался особо не думать, после каких событий вместо трёх тётушек у него осталось две, и общения с ними успешно с тех самых пор и избегал. Те, правда, после случившегося тоже стали не так участливы к его жизни, и если мать Вани что-то и подозревала, то вида не подавала, веря в историю несчастного случая, которую ей рассказали. Эта ложь была, наверное, единственной вещью, за что Ваня был искренне благодарен Хенкину-старшему: именно он заставил молчать местного хуторского участкового о причастности Руля к этой драме.
Лёжа на полу в своей комнате, потому что на кровати было слишком жарко, Киса смял подушку под головой, уставившись в стену напротив. На экране телефона висел незакрытый диалог в Телеграме с единственным сообщением «Краснооктябрьская 32, 21:00» от Хмурого. Район этот Кислову был знаком прекрасно — что за тридцать второй дом он не знал, но вот сорок пятый дальше по улице был чуть ли не родным, потому что там жила Анжела, и Киса с завидной регулярностью оттаскивал от него в очередной раз отвергнутого пьяного Мела, а вечеринка в честь дня рождения объекта любви друга до сих пор иногда снится в стрёмных снах. Было даже немного интересно, какому мажорчику понадобился Хмурый, что встречу он назначает именно там.
Только Кислов вообще сомневался, дойдёт ли туда живым. И даже эти размышления пробивались как сквозь туман — в голове было мутно, а в мышцах даже не дрожь, а слабость такая, будто они просто атрофировались и подняться с этого пола уже не выйдет. И именно этот страх не подняться затмевал все остальные чувства. Панической атаки не было, но ощущения, будто он умрёт с минуты на минуту, не покидали — словно мозг уже в агонии доживает последние мгновения. Но даже на это в перспективе долгосрочной было плевать. Этой перспективы будто не существует вовсе. Скинутая футболка валялась рядом, и Киса сфокусировал на ней взгляд, стараясь хоть немного заземлиться на чём-то осязаемом. Получалось плохо. Тошнило так, словно сейчас вывернет, но сколько раз он не вставал и не тащился к унитазу в прошедшие пару часов, позывы были ложными.
До назначенного времени оставалось ещё почти три часа, хотя около часа в сегодняшнем случае уйдёт только на то, чтобы до коттеджного посёлка добраться. Сил выносить это состояние уже не было, и вообще не факт, что Хмурый не опоздает или, того хуже, по дороге его не хлопнет тот же Хенкин, который в последнее время совсем озверел. Не особо долго думая, Киса поднялся и взял со стола блистер таблеток, которые он считал бесполезными. Но то, что по всеобщим уверениям должно было помочь ему с зависимости слезть, на какую-то долю ведь с этой задачей справлялось? Всё ведь было терпимо до вчерашнего срыва? В любом случае, принять сейчас хоть что-то было лучше, чем в состоянии полутрупа тащиться на какой-то адрес через два часа. Была надежда, что хотя бы ноги перестанут быть ватными. Проглотив мелкую таблетку, которая застряла где-то в горле, Киса глухо закашлялся и медленно дошёл до кухни, наливая в стакан воды прямо из-под крана.
Выйдя на свежий воздух в нужное время, Киса поплёлся по улице, осознавая, что лучше ему действительно стало. Сначала он списал это на то, что принял душ — но у него было не похмелье, чтобы душ мог как-то помочь, так что вариант отпал. В голове и правда стало непривычно тихо, а от пахнущего солью ветра мысли словно прояснялись — не моментально, но в сравнении с адом прошедшей ночи и дня, ощутимо. Из рук наконец ушла дрожь — он даже несколько раз сжал кулаки, чтобы убедиться окончательно. В городе было непривычно тихо — прохожие встречались совсем редко и на него никакого внимания, к счастью, не обращали. Кисе дико хотелось раствориться в этом сыром воздухе и слиться с деревьями по обочине дороги.
Уже на подходе к коттеджному посёлку отрицать, что стало значительно лучше, было глупо. Под монотонный звук своих же шагов об выбитый асфальт он задумался, что ломка последних суток вполне могла быть не из-за принятого барбитурата, как он решил изначально, а как раз потому, что приняв то, на чём сидел в прошлом, он вызвал синдром отмены единственного препарата, который употреблял последние несколько месяцев. Злость на себя сейчас достигала пика — почему он просто не додумался до этого вчера, пока не написал Хмурому? Внутренний голос издевался, что здравомыслящим человеком он быть давно перестал, и такие проблески логического мышления появлялись только после очередного пережитого пиздеца. Вроде как отходняки с привкусом здравомыслия.
В коттедже явно проходила вечеринка — играла музыка, и свет горел в абсолютно каждом окне большого дома. Стоя у забора, Ваня чувствовал себя неуверенно — словно на ладони, хотя улица была абсолютно пуста. Сообщений от Хмурого не было, хотя телефон показывал уже 20:57. Стемнело как-то резко, Киса даже не заметил, в какой момент. На небе потихоньку зажигались редкие звёзды.
Пиная мелкие камушки с насыпной дорожки, Киса заметил открытые узкие ворота у заднего входа. Находиться одному у закрытых главных было довольно опасно — если сюда наведается Хенкин или его коллеги, за дилера примут как раз Кису, особенно учитывая его явно не лучший внешний вид и прошлое, которое было известно каждому менту в Коктебеле. Тихо пройдя к воротам, парень заглянул за них, но на заднем дворе никого не увидел. Двор вообще освещался только светом из окон — фонарей не было, так что никто бы и не заметил, что он вошёл. А здесь, по крайней мере, есть куда свалить, если увидит сине-красный свет сирен. Было десять минут десятого, а сообщений от Хмурого так и не поступило.
Киса: «ты где блять»
Отравив сообщение, Киса поднял глаза к небу. Ебучая привычка, оставшаяся от Вишнёвой — та вечно смотрела на небо в любое время суток, а по ночам тем более, показывая Кисе то Большую Медведицу, то Кассиопею. Сейчас Ваня не мог рассмотреть ничего — небо стремительно заволакивали тучи. Опустив голову и посмотрев на так и не прочитанное сообщение в Телеграме, он задумался вообще уйти. Если сейчас стало лучше, то хуже, чем сегодняшним утром, не будет точно, значит, можно и пережить без таблетки. Но старые привычки заставляли остаться и половинку всё-таки взять на всякий случай. Мысли бешено скакали из одной стороны в другую, перевешивая на секунды и снова меняя счёт.
Сжав кулаки, Ваня подумал, сколько раз он обещал матери завязать, и последнее обещание из этого списка одинаковых планировал сдержать. По крайней мере, двигался он к этому до вчерашнего дня вполне успешно. Нужно было уходить. Хмурый опаздывал, и это был шанс не загнать себя ещё глубже, перестать самому себе же копать могилу. Или, более подходяще — не вязать к ногам булыжники перед заходом в море.
Прокашлявшись, Киса убрал телефон в джинсы и засунул руки в карманы куртки, уже зашагав к калитке, от которой предусмотрительно отошёл несколько минут назад, когда за спиной хлопнула дверь и послышался знакомый голос.