Там, где ты-буря

Мы вернулись домой. Маме назначили постельный режим, и я следила за ней несколько дней.
Но напряжение между нами никуда не исчезло. Оно висело в воздухе, в каждом взгляде, в каждом несказанном слове.
Я готовила ей чай, поправляла подушку, приносила еду. А она…
Она просто смотрела в окно. Всё время. Молча. Словно именно там был кто-то, кому она хотела всё рассказать — только не мне.

На третью ночь я созвонилась с Алексис. Мы говорили шёпотом, лежа в темноте, и я впервые позволила себе уснуть без чувства вины.

---

Утро наступило. Я тихо приготовилась, не разбудив маму. Мия осталась приглядывать за ней.
На душе было странное чувство. Я не знала — это тревога, вина или просто истощение.
Собравшись, я вышла из дома.

Мы встретились с Алексис у входа в университет.
— Боже, как же я рада тебя видеть, — сказала я и обняла её, крепче, чем обычно.
Она улыбнулась, но по глазам я видела — она волнуется за меня. Просто не спрашивает.

И тут — я его увидела.
Николас.

Словно удар. Сердце ёкнуло, и сразу — отвращение, злость, тревожная дрожь по коже.
Этот ублюдок. Дебил.
Всё снова нахлынул: тот вечер, те глаза, его голос.
Я отвернулась резко, будто можно было вычеркнуть его из своей реальности.
Но внутренний голос уже зашептал: а вдруг он заметил?

Мы с Алексис прошли в здание.
Я заставила себя дышать ровно. Шаг за шагом — будто возвращаюсь в норму.

В аудитории было прохладно, пахло кофе и маркерами. Лекция только начиналась.
Я села ближе к середине зала, достала тетрадь, ручку.
Старалась слушать, вникать, быть «здесь».
Но внутри всё ещё болело.

И тогда я впервые подумала…

---

Может, боль — это просто цена за то, чтобы чувствовать?
А может, этот город даст мне не только шрамы… но и ответы?

После пары мы с Алексис решили пойти в столовую.
Но не успели дойти, как я почувствовала что-то не так.

Все смотрели на меня.

Глаза. Много глаз. Исподлобья. В открытую. Шёпотом.
Я не понимала, что происходит.
Смотрела на Алексис — и в её взгляде читалось то же самое недоумение.

— Что с моим лицом? — прошептала я.
— Не знаю… — она нахмурилась. — Но это не просто так.

Мы подошли к столовой. И тут меня охватил шок.

Прямо по центру кто-то сдвинул столы, образовав круг. Внутри — столпотворение. Все стояли тесно, кто-то снимал на телефон, кто-то шептался.
Мы с Алексис подошли ближе, чтобы понять, что там.

И тогда я увидела.

На столе лежал полностью голый студент. А рядом — тот самый недоумок Николас.
С каменным лицом. Слишком спокойным. Слишком сосредоточенным.

У меня в голове всё смешалось.
Что происходит?
Почему?
Почему он здесь?

Почему все смотрят на меня?..

— Эви! — крикнул он, увидев меня среди толпы. — Ты слышишь меня?

Я замерла.

— Я — Николас Дельвера (Delvéra). И я говорю при всех:
Я НИКОГДА не изн*силовал девушек!
— Это он! — Николас указал на парня на столе. — Этот ублюдок, Рамис.
Он хотел это сделать.
Когда я вошёл в ту комнату… он был над тобой. Я успел.
И сейчас — при всех — я сделаю с ним то, что ты скажешь.
Никто! Слышите?! Никто не имеет права так относиться к девушкам.
Я покажу ему его место.Это случится с каждым кто осмелится на такое!

Он развернулся и ударил Рамиса.
Сильно. С грохотом.
Толпа ахнула. Кто-то завизжал.
Кто-то начал снимать ближе.

А я… я не могла смотреть.

Меня трясло. Сердце колотилось.
В голове гудело: я чиста. я чиста.
Но вместо облегчения — стыд. Стыд за слухи. За шёпоты. За взгляд Алексис. За то, что не могла даже сказать слова.

«Прости… извини… я больше так не буду… не убивай…» — бормотал Рамис, скукожившись.
Его голос был мерзким. Жалким. Он хрипел. Умолял.
А я хотела исчезнуть. Раствориться в толпе.
Чтобы никто не знал. Чтобы никто не говорил. Чтобы этого — никогда не было.
И вдруг… я пришла в себя.
Я встала.
Раздвинула толпу. Медленно подошла к Николасу.

— Прекрати.

Он посмотрел на меня, удивлённо.
Толпа замолчала.

— Кем ты себя возомнил?
То, что ты меня спас — не даёт тебе права спасать мою честь перед всем универом.

— Эви, я…
— Ты понял меня?! — я оттолкнула его рукой.

Повернулась к Рамису. Он весь трясся, ссадины на лице, одежда растрёпана.

— А ты… ты — гадкий. Мерзкий. Отвратительный.
Но я не буду тебе мстить.
То, что ты — это ты — уже наказание.

Я развернулась и прошла сквозь толпу. Сквозь взгляды, камеры, шёпоты.

Я ненавидела себя. За всё.
За пережитое. За страх. За слабость.
И за вопрос, что грыз меня изнутри.
Алексис догнала меня у лестницы.
— Ты сильная. — прошептала она.

Где была Алексис?
Где была, когда я нуждалась в ней больше всего?..

***********

Я шла одна.
Быстро. Почти бегом.
Наушники в ушах, музыка — на максимум.
Enrique. Bailando.
Такт за тактом он выталкивал мои мысли прочь,
удар за ударом — будто заглушал ту боль, которую невозможно выговорить.

"Bailando… bailando…"

Как же я люблю эту песню.
В ней всё, чего мне не хватает: свобода, ритм, забытьё.

Танцы — моё спасение. Моя страсть. Мой крик, который слышит только пол.
Мне хотелось танцевать прямо здесь, на улице,вальсировать по асфальту,
выбить из себя всё это — руками, ногами, дыханием.
Танцевать до боли в животе.
До дрожи в коленях.
До тех пор, пока душа не замолчит.

К чёрту. К чёрту всё. Гори оно огнём.

Гори универ.
Гори этот идиот Рамис.
Гори Николас со своими "геройскими" выходками.
Гори мама, которая снова молчит.
Гори этот голос внутри, что шепчет:
«Ты виновата. Ты сама...»

Нет.
Я просто хочу танцевать.
И если не могу стереть воспоминания — я вытопчу их каблуками на полу своего убежища.

Я зашла в зал, который нашла ещё в первые дни, как переехали.
Старое, заброшенное здание на окраине Барселоны.
Когда-то здесь, кажется, был танцевальный клуб.
Теперь — это моё убежище.
Моя исповедь.
Моё поле боя.Грязное зеркало.
Пыльный пол.
Поломанные динамики, которые я всё равно заставила петь.
Я включила музыку. Waka Flocka Flame и Bei Maejor:) "Lights Down Low". Снова. Только громче.

"So turn the lights down low and kiss me in the dark…" — будто кто-то прошептал в самый центр моей души.

Я встала перед зеркалом.
Глянула себе в глаза — и начала двигаться.
Не ради кого-то. Не чтобы красиво.
А так, будто каждое движение — это выстрел в боль.
Словно я танцую, чтобы выжить.
Чтобы сердце не разорвалось.

Кружись, девочка. Кружись с этой болью. Вызжигай чувства музыкой.
Голос внутри становился громче.
Он не приказывал — он поддерживал.
Будто это была моя мама, какой она могла бы быть.
Или я сама — та, которая всё ещё хочет жить.
Слёзы катились по щекам, но я не останавливала себя.
Я кружилась, падала на колени, вставала, выбрасывала руки вверх,
словно вытаскивая из себя всё:
всю вину, весь стыд, всю усталость.
Я танцевала, пока не заболел живот.
Пока не сжались пальцы.
Пока не отключилось всё вокруг.

В этот момент я была собой. Настоящей. Раненой. Живой.

Пропитав  болью каждое движение, мне всё же пришлось вернуться в реальность.
Домой… хотя какое "домой"?
Этот дом больше не был убежищем.Он казался тюрьмой с открытыми дверями,из которой нельзя сбежать —потому что заперта была не дверь,а я сама.