Там, где ты-буря

Звонок телефона. Стук. Всё такое мутное. Глаза помутнели.

— Ааййй… Где этот телефон, нахуй?..
— Мия, что случилось?

— Алло, Мия, всё хорошо?
— Эви, Эви! Приезжай быстро, маме плохо!..
— Что? Где ты? Не плачь, скажи нормально, где вы? Что случилось?
— Мы… мы в Центральной больнице. Мама… мам… она...
— Не плачь, Мия, я сейчас! Жди меня. Жди!

Вскочив, я надела то, что лежало первым под рукой.

— Эви, ты куда? Что случилось?
— Алексис, я в больницу. Сестра звонила, я толком не поняла… Мама… кажется, ей плохо.
— Стой, я с тобой. Не уходи без меня, — сказала Алексис и тоже быстро оделась.

——————————————————

— Мия, Мия, что случилось, родная? Не плачь, скажи мне… — Я обняла свою сестрёнку и вдохнула её запах. Как же я скучала... 💔
— Эви… мама… она… она упала на кухне, и врачи… они ничего не говорят… — сказала Мия, захлёбываясь в своих солёных слезах.

Как бы я ни старалась держаться, с моих глаз скатилась слеза. Она потекла вдоль щеки, дошла до губ.
Почему?.. Почему я испытываю такую боль к человеку, который даже не любил меня?
Миллионы вопросов. Всё слишком сложно.

— Алексис, посмотри за ней. Я сейчас.

— Мисс! Госпожа доктор! — крикнула я девушке в белом халате. — Я ищу свою маму. Её только что привезли. Её зовут Полли Нейт. Я… я её дочь. Эви Нейт.

— Пройдёмте со мной, — сказала она и повела к ресепшену. — Сейчас она на осмотре. Прошу подождать около той двери. — Она указала на кабинет МРТ.

— Мия, пойдём...

Из кабинета вышел врач. Сняв маску, он попросил отойти с ним на серьёзный разговор. Мия побежала к маме.

Зайдя в кабинет, меня окутал страх и неприязнь. Он пах лекарствами. Вот бывает запах больницы — краска, стены, медикаменты… Какой-то странный, неприятный запах.
Почему без причины я ненавидела этот запах?..

— Присядьте, пожалуйста, — указал он на кресло.
— Я не буду тянуть и говорить, что вы должны понимать, скажу прямо. Как вас зовут?
— Эви… — сглотнув ком в горле, ответила я.

— Эви, ваша мать запоздала с операцией и лечением. Я связался с её прежним врачом — он сказал, что она категорически отказалась от лечения.

Меня охватил ужас. Страх.
Она всё-таки моя мать… Что я сейчас чувствую? Почему так тяжело в груди?..

— У неё опухоль мозга. Четвёртая стадия. Самая тяжёлая. Неизлечимая. Ей осталось жить месяц, может — меньше. Простите… Но вы должны быть готовы. Мы ей не говорили, чтобы не травмировать ещё больше. Старайтесь не огорчать её и не шокировать. Мне очень жаль…

Он протянул мне лист с её снимками. Будто я хоть что-то в этом понимаю…

Меня волновало другое.
То, что я чувствовала… Потемнение в глазах…

И где-то внутри — я, кричащая:
«Не-е-е-е-ет! Нет! Нет!»

Почему именно сейчас? Почему? За что?
Я… я даже не успела обнять её…

Слёзы катились по моему лицу. Глаза помутнели от накопленных слёз. Вдохнув воздух так, будто его стало мало, я вышла из кабинета, вытерла лицо и направилась к палате.

Почему я стояла и не могла войти?
Наверное, потому что боялась не сдержать слёзы, эмоции…

Мия… Мне плохо. Ком в горле. Не могу заговорить… Или же сразу разрыдаюсь.

— Почему, мама? Почему ты лишаешь меня себя, не дав даже насладиться этим моментом?..
Почему ты так жестока ко мне?
Почему я переживаю от тебя только негативные эмоции?
Неужели и о твоей смерти должна была узнать я?..
Почему ты нагружаешь меня всеми проблемами?
Почему я не могу просто обнять тебя?..
Почему, мама?.. За что ты так… ненавидишь меня?..

Но ты ведь любишь Мию…
Почему не подумала о ней?..

Вдруг ручка двери, которую я держала, опустилась.
Я отскочила в сторону.

— Мия?..
— Эви, мама хочет видеть тебя. Наедине.
Пожалуйста… не огорчай её, — сказала сестра и тронула меня за плечо.

— Ма… ма… —
Не успела я ничего сказать, как Мия мягко подтолкнула меня в палату.

Напряжение. Ноги подкашиваются.
Я стою у двери. Она смотрит в окно, куда-то вдаль.

— Дочь… —
Сказала она хриплым, жалостным голосом. В нём — тоска, боль… или мне так показалось.
Она назвала меня дочерью. Дочь… дочь… дочь… — эхом прозвучало в моей голове.

——————————————————

— Сядь рядом… Я знаю, что мне осталось мало. Не говори об этом сестре…
(Конечно, опять сестра… Куда же ты без неё… Ты знала, что я узнаю, и даже здесь думаешь о ней…)

Мне было больно — от того, что даже здесь, даже в этой памяти, не было меня.

Не было моего детства в её воспоминаниях.
Не было моей боли в её глазах.
Не было моего имени в её молитвах.
Я будто всегда жила рядом.
Не с ней — рядом.
В её мире была Мия.
В её любви — Мия.
В её прощении — тоже Мия.
А я… Я — тень.
Фон.
Случайная ошибка, которую никто не хотел признавать.
Почему ты звала меня дочерью только сейчас, мама?
Почему, чтобы я услышала это слово, ты должна была умирать?..
Я больше не чувствую ног. Только жгучее тепло в глазах. Только голос в голове, что кричит, что поздно. Что снова поздно…

— Понимаешь, Эви… может быть, я была строга к тебе. Но зла — я тебе не хотела...

Опять эти слова…
Всегда «строга». Всегда «не со зла».
А сказать «Я люблю тебя» — это так сложно?..
Разве это не должно быть естественным — для матери?

Я сжала кулаки. Внутри всё горело.

— А сказать, что ты любишь меня… ты так и не смогла, да? — прошептала я, не глядя ей в глаза.

— Я… — она замялась, будто слова застряли где-то в горле. — Я не могу . Меня так не учили…

— А меня учили жить без любви, да? — голос дрожал. Я чувствовала, как каждая клетка внутри разрывается от боли. — Без ласки. Без «я горжусь тобой». Без «ты моя дочь»… До сегодняшнего дня.

Она смотрела на меня — устало. Глаза полные вины и тумана.
Но мне не нужно было жалости. Я не за ней пришла.

— Ты знаешь, что хуже, чем ненависть, мама? — я говорила тихо. — Быть забытой. Жить рядом, но не в сердце. Быть дочерью на бумаге… но не в твоей душе.

Она отвернулась. Руки её дрожали.
— Прости меня, Эви…

— Это уже не имеет значения.

Потому что я всю жизнь просила у тебя то, что ты, кажется, никогда не собиралась дать.

— Ты знаешь… я так часто хотела подойти к тебе в детстве. С обычной бумажкой…
Рисунком… Неважно. Хотела, чтобы ты просто сказала: «Красиво, Эви».
Но ты никогда даже не поднимала головы.
Я стояла у дверного косяка и держала листок обеими руками.
Иногда часами. Иногда плакала молча, чтобы ты не заметила.

— Я помню, как однажды пришла домой с грамотой. За лучший проект в школе.
Ты даже не спросила, что это.
Просто прошла мимо, как будто меня не было.
И тогда я поняла, что, может быть, радость — это не для меня.
Что твоей гордости мне не заслужить.

Пауза. Глубокая.

— Я всегда думала, что со мной что-то не так.
Что я слишком громкая.
Слишком странная.
Слишком не как Мия.
А потом… я просто стала тише.
Чтобы хоть так заслужить твою любовь.
Молчанием. Тенью.

— А теперь ты говоришь, что была строга. Что не со зла.
Мама, я прожила детство в попытке тебя заслужить.
Я искала тебя в каждом взрослом, который улыбался.
Я прижимала к себе подушку, когда болела, и шептала: «Это мама».
Просто чтобы не чувствовать себя такой ненужной.

Голос срывается.

— Я не хотела идеальную мать. Я хотела живую. Тебя. Хотела, чтобы ты хоть раз — просто раз — сказала, что я тебе нужна…
Что ты… любишь меня.

Молчание. Горькое. Пронзительное. Даже стены его слышат.

— А теперь ты уходишь.
И у меня нет ни одного момента, где ты обнимала меня просто так.
Ни одной памяти, где я чувствовала: я твоя.
Даже здесь, мама…
Даже в этой памяти — меня снова нет.

Эви замолчала. Воздух в палате стал тяжёлым, будто пахло не только лекарствами, а чем-то невидимым… давящим.

Мама всё ещё смотрела в окно, будто убегала взглядом от каждого слова, что только что прозвучало.

— Понимаешь… — прошептала она, не оборачиваясь. — Меня учили молчать.
Нас не обнимали. Не говорили «люблю». Не спрашивали, как мы.
Я… Я просто жила так, как умела.

Она повернула голову, и впервые Эви увидела испуганную женщину, не только мать.

— Я не хотела быть такой. Честно. Но я… я боялась, что если буду ближе — всё рухнет.
— Что — рухнет? — Эви нахмурилась. — Что во мне было такого страшного?

Мама опустила глаза. Лицо побледнело, губы дрожали.

— Есть вещи, Эви… — голос стал глухим, будто она говорила из глубины себя. — Которые я не могу рассказать. Пока не могу.

— Не хочешь — или не можешь?

— Это не одно и то же.

Тишина. Только писк аппаратов в палате.

— Ты всегда держала меня на расстоянии. А теперь даже на краю… даже сейчас — ты всё равно прячешься, — сказала Эви, чувствуя, как в груди снова поднимается горечь.

— Я прятала не от тебя, а для тебя, — резко, чуть надломлено произнесла мама.

— Что ты прятала? — Эви смотрела прямо.
— Если ты когда-нибудь узнаешь… ты будешь меня ненавидеть. —
— А если я уже ненавижу?

Мама отвернулась.

— Тогда лучше пусть останется так........