глава 12
Безо всякого сомнения, я знала, что этот новый парень Ханны - отличный парень Ханны. Когда мы шли в аптеку за таблетками от головной боли для Бена, она решилась мне показать его, хотя было очевидно - Ханна боялась, что мне он будет не импонировать, и значит, у неё ужасный вкус на противоположный пол. Я в приоритете?
Но спешила обрадовать её, черноглазый и черноволосый парень, который зовётся Эрик, мне понравился. Он чем-то даже напомнил мне папу на старых фотографиях, где ему лет двадцать пять, ну или же больше, но ненамного.
Ханне было радостно от этого. А мне была радостно от радости Ханны.
До конца каникул оставалось всего пару дней. Новый год тоже прошёл. Прошёл мимо нас с такой скоростью, что многие даже его не заметили. Вот например Тео, уснув на диване, не застал салюта.
Бену нездоровилось в день праздника, но, не желая омрачать всем праздник в первый день нового года, в день, когда все друг другу обещают начать жизнь с «чистого альбома», Бен был на ногах и старался даже не шмыгать ужасно носом, дабы никто из нас не попросил его пойти и лечь в постель для сохранения сил.
В этом весь Бен - он успешно может превратить вашу ужасную жизнь в самую хорошую. Так что, его стоит бояться!
А знаете, почему не разбудили Теодора во время салюта? И почему Бен старался не шмыгать носом? Почему мои глаза были полны ненависти, а по щекам слезы играли на перегонки? Почему плакал папа, а мама потирала его плечи?
Жизнь с чистого листа. У меня лично первый день нового года начался с листа, измаранный болью.
Умер дедушка. Дедушка. Мой дедушка. Дедушка, который, был мне ближе всех в доме. Дедушка, что принял Бена безо всякого лишнего. Дедушка, научивший меня жить по правильному и научивший играть на пианино. Познакомивший меня с английским романом «Джейн Эйр» по мотивам которого живу сейчас я.
Мой дедушка...
- Все будет хорошо, я тебе обещаю, - Бен обнимает меня за плечо как лучшего друга и прижимается щекой. - Обещаю.
Покашливаю, чтобы комок прошёл.
- Не обещай, чего не знаешь, - эти мои слова звучали некрасиво, но я уверена, Бен точно понял, как я это сказала.
- Обещаю, чего больше всего желаю.
Поджимаю в обидчивой полуулыбке губы, осмотрев такое знакомое мне уже лицо. Отцепила от его щеки свои пару темноватых волос, прилившие в порывах зимнего ветра, студящий мысли людей.
- Дедушка всегда говорил, что к смерти никак не нужно относиться, - пересела на колени к Бену, покинув холодную скамейку, стоящую всю мою жизнь на террасе бабушки Греты. - Говорил, она же все равно придёт сама, так зачем нам ждать её, давайте лучше поедим.
Подхватила рукавом куртки слезинку, стремящуюся разбиться о джинсы, и растворилась в горьком хохоте.
- Я согласен с ним.
- Я тоже... согласна.
Что может быть лучше, когда знаешь, что после горьких слез или смерти дедушки, например, есть то, что не позволит вас слишком долго грустить?
Для меня это чудо - Бен, лучше парня которого нет на всем белом свете, и вся оставшаяся у меня семья. И кончено же, Ханна. Руби ненавидит слепых людей, и значит общего с ней у нас ничего быть не может. А если даже и было - значит беспросветным ненароком.
Мы наслаждались, объятые друг другом: красивыми заснеженными домишками, а над ними вздымались гордые холмы. А ещё был туман, рассекавший по дорогам. Разбивался о зеркала машин и по-новой соединялся.
Выглянуло солнце.
Я сразу вспомнила о дедушке. Кажется, он смотрит на меня. Прямо сейчас. Эти лучики - его добрая улыбка, которую я буду помнить до конца жизни.
«Дедушкина улыбка» разрезала туман на линии, несколько раз ослепила, светя на дверь автомобиля, и вконец скрылась за горизонтом, сползая с моей руки.
- Однажды встретимся, - прошептала я, и Бен отнёс меня на руках в дом. Ему это казалось приятным, а мне вот такой его поступок пригодился - самой мне не хватило бы душу уйти отсюда, где ещё недавно меня ослепляла «дедушкина улыбка».
До конца каникул, как я уже говорила, оставалось неделя с хвостиком. Однако, это не значит, что пора начать готовится к школе, крикам в спортзале, упрёкам учителей и упрекам завистников.
- Хочешь, я почитаю тебе?
Мне вздумалось, будто я мама Бена, а он все ещё маленький мальчик Бенни.
- Конечно, давай, - телефон Бен оставил на одеяле, а сам поудобнее устроился напротив меня, смотря сквозь меня бездонными глазищами.
Открыла книгу, но читать не стала. Мне мешали слезы. Опять эти слезы. Зачем они сейчас? Я не хочу расстраиваться.
- Вивиан? - позвал меня Бен.
- Да? - промокнула пальцем слезу.
- Ты здесь?
- Где мне быть ещё?
Для успокоения, набрала воздуха в рот и выпустила через нос. Преподнесла открытую книгу к ноздрям, чтобы почувствовать любимый аромат.
- Почему молчишь?
- Да ничего. Все нормально.
На первом этаже было слышно, как папа спорит... сам с собой, видимо. Обычно, они всегда спорил с дедушкой. На темы, что меня никак не интересовали, но душу грели. Хорошо, когда есть те, чьи голоса помогают тебе спастись.
- Твоя мама знает обо мне? - ни с того, ни с сего запросил Бен, поглаживая мои колени влажными от духоты пальцами.
За окном было красиво. И именно туда я смотрела, прежде чем ответить Бену.
- Это её не касается.
- Почему ты так говоришь?
Снежинки прилипали к стеклу, но так, как в комнате было жарко, они быстро таяли, а потом сползали до подоконника.
- Она...
Сказать «она против тебя, Бен» я не осмеливалась, хоть и точно знала, что он не бросит меня (особенно в такой трудный для меня момент) из-за мнения мамы, в голове который нет места ни для чего, кроме денег и счастья с мужчиной.
- Она... знает про тебя.
- И как? - смотрит исподлобья.
- Что как?
- Какова реакция твоей мамы?
- На тебя? - я нарочно играла роль глупышки. Мне не хотелось, чтобы слово «слепой» снова зазвенело в ушах.
Бен тоже знал, что я изначально все понимала, просто не хотела говорить.
- Пойми ты уже, что мне все равно! Я полюбила тебя не за глаза! И разлюбить смогу только если ты окажешься самым ужасным человеком в мире, вероятность чего такая же маленькая, как вероятность того, что я брошу человека из-за мнения мамы или из-за того, что он просто не видит глазами!
Мой голос перешёл в трусцу. Каждая буква действовала на меня как укол. И слова мои оборачивались в острые языки пламени. Прежде, Бен не слышал, как я разговариваю на повышенных тонах.
- Прости, - шепнул он.
Сгребла ногтями одеяло, стиснутое под локтями Бена. А он улыбался, накренив голову, как щенок, непонимающий, что происходит в мире, куда он попал.
- Почитаешь мне?
- Ты не хочешь.
- Кто сказал?
Мне стало смешно от этого вопроса, и я ответила, что я сказала. И только после сказанного у меня вся душа зачесалась. Я смеялась минуты три. А может восемь, десять. Никто подсчётов не вёл.
- Ну, и как тебе книга? Ты сам выбрал именно её, так что будь добр, не говори, что тебе она не нравится!
Мне нравилась духота , доставляющую мне Бен своим дыханием и тёплом тела.
- Это и есть та самая книга?
- Она. С собственной персоной.
Переплела наши пыльцы, ощущая, как стало жарче, чем секунду назад.
- Я могу сказать только три слова о ней, - Бен коснулся кончиком носа края моих губ. - Грустная, грустная, грустная.
- Эти слова мерзки.
Щеки Бена вздулись от нарастающей улыбки. Пожал плечами, ухмыляясь.
Ханна и Эрик встречаются уже почти две недели. И почти каждый раз, когда мы видимся, она тараторит лишь о нем: о его не смешных шутках, которые стали для Ханны Божьей молитвой перед сном; о бывших отношениях Эрика, в которых он никогда не был счастлив. И о том, что теперь она начала понимать, что значит быть любимой по-настоящему.
Надеюсь, это так и есть.
- Купил книгу, которую потом подарил уличному прохожему, - вспоминала Ханна случай, когда Эрик искал повод с ней познакомиться.
Оказывается, он не любит книги, а ходил в книжный только потому, что желал увидеть снова темноволосую девушку, запавшую прямо в кладовку души.
- Добрый, - сказала я.
- Точно,- пошла на попятную Ханна.
- Не скупой.
- Точно, - снова согласилась она, гладя блузку для завтрашнего дня.
- Не любит тебя, - съязвила я, и получила в отместку горячий пар от утюга в лицо. Было очень противно.
- Это Бен тебя не любит!
Картинно подивившись, окинула Бена замысловатым взглядом. Краешки глаз сужались, когда я хотела смеяться.
- Это так?
Бен высунул градусник из-под футболки.
- Не люблю, - шмыгнул носом, как сопливый мальчишка, - а обожаю.
Взяла у Бена градусник. Температура начала спадать. Это очень хорошо. К школе, думаю, будет как новенький.
- Вы не видели мой телефон? - обшаривала карманы, и именно в этот момент увидела, как пиликает телефон в руках у Бена. Он принимает звонок, и я встревожилась, как бы это не оказалось мама. Не стоит им разговаривать.
Бен осунулся. Его лицо стало хуже, чем в первый день его болезни.
- Что? - шёпотом спрашиваю его.
Он не отвечает мне, а только смотрит.
- Бен! - мне становилось страшно.
Через секунду он блокирует телефон и говорит мне, что Теодора сбила машина, и теперь его жизни грозит страшное.
Я словно тонула в тёплой воде. От лица отхлынула кровь, скулы заболели, ворох мыслей вертелся в голове. Я как-будто испытала эйфорию. Прямо как во время любовных утех. По-другому не описать.
- Кто сказал? - жухло спросила я.
- Твой папа.
Бен покинул постель, оделся, поправил прическу точно зрячий человек и ушёл в ванную комнату. А мне осталась только думать, как это сбила машина. Только недавно умер дедушка. Какого черта машина сбила моего младшего брата?
- Вивиан, ты меня пугаешь! - боязно обратилась ко мне Ханна, взяв за руку. - Хоть что-то скажи. Это же Теодор!
Во мне вспыхнул фонтан обиды.
- Что делать?
- В каком смысле? Ехать туда конечно же! Что же ещё тут поделаешь?
Я не понимала, что со мной. По коже бегали мурашки, но страха испытать я была просто не в силах. Это чувство не вселилось в мое тело. Или же, пока не вернулась с «прогулки», ведь страх я оставила у гроба дедушки.
- Едем? - мои слова звучали как самая настоящая антимонией - болтовней, не имеющей какого-то там смысла. Пустые слова безо всяких эмоций и чувств.
Ханна скрупулёзно посмотрела на мое лицо и ушла искать Бена. Ей показалось, что меня покинул разум? Зачем она так на меня смотрела? Выгляжу сошедшей с ума девчонкой? Скорее да, чем нет.
В отдалении реанимации было холодно как на улице. Так надо или здесь живут призраки умерших? Даже визуально мне напоминало это отделение улицу - все белое как снег, повсюду люди в белых халатах, будто-бы покрывало снега на плечах осталось.
Дедушка бы был первым здесь. Теодоро он любил больше всех в доме. Говорил, что он хороший парень и чрезмерная его активность - это не повод злиться на него, обижать или ругаться с ним.
- Можно входить, пап? - как только я это произнесла, по щекам прокатились пару слезинок. И я обняла отца.
Ну вот и все, чувствительность вернулась ко мне. Теперь я снова живая.
- Входите, - строгим голосом сказала врач, пропуская нас в реанимацию. Она говорит, что все будет нормально.
Противно пикающими аппаратами было обставлены все столы. За окном было темно, горели фонари, звуки моторов машин под окнами успокаивающе на меня действовали. В палате пахло сыростью и медикаментами. Тео выглядел как новорождённый на этой огромной белой кровати. Руки были полностью побиты, лицо тоже, шея расцарапана, волосы мокрые, под глазам щепотка грязи, нижняя губа в засохшей крови. Это настолько больно видеть, что хотелось вырвать. Но я сдержалась.
Папа со слезами на глазах приподнял руку Бена как ручонку тряпичной куклы и положил себе на ладонь. В голубую вену была введена игла, и она была большой.
Я не могла вынести этого и выбежала за дверь в поисках уборной. Нужно срочно вырвать, иначе все станет ещё хуже.
- Все хорошо? - словно приделанная к полу, стояла медицинская сестра, хлопая длинными ресницами.
Я ничего ей не ответила. Спросила бы только, где здесь туалет, но нашла я его как только вышла из палаты.
В туалете было ещё холоднее, чем в реанимационном отделение. И, кажется, это было и к лучшему. Холод проходился по спине, и самочувствие становилось все лучше. Руки больше не дрожали.
- Папа, - прошептала я, войдя вновь в реанимацию. Душу бередили сомнения, а будет ли все как прежде.
Папа молча меня прижал к себе. Сказал мне то, чего я желала услышать - что все обойдётся и станет все как было.
Я скрестила пальцы. На всякий случай.
Мама пришла ближе к ночи. Мы были рядом с Теодором всю ночь. Он не должен справляться со всем этим один. Мы обязаны быть рядом. Должны быть.
- Как он попал под колёса? - плача спрашивает меня мама.
- Я не знаю, - отвечаю я, потирая рану на ладони, которую получила падая без сознания в день, когда избили Бена.
- Ты должен была следить за своим младшим братом, - мама смаковала каждое слово, будто точно знает, что будь я рядом этого бы не произошло.
- А ты ничего не должна была? - во мне вновь поселилась злость. - Почему ты ничего ничего не должна? Скажи!
Мамины голубые глаза расширились, а я поудобнее села на крепком стуле, чтобы видеть лицо матери перед тем, как она начнёт говорить очередной бред.
- Ты не должна на меня злиться за то, что я больше не люблю твоего отца.
- Я не за это на тебя злюсь, - ещё бы чуточку, и я засмеялась бы от глупостей мамы. Но нельзя было. Ситуация была совсем неподходящей даже для смешка.
Мама поджала губы. Прижала ближе к себе кожаную сумку, будто бы я сейчас вцеплюсь в неё или съем, как бургер.
- А за что? - встала и стала ходить по темной палате, которую освещал только лунный свет и ярко светящиеся кнопки аппаратов. Папы, Ханны и Бена с нами на момент этого разового не было - они сидели в коридоре, разговаривали.
- Злиться на тебя за уход я перестала ещё в пятом классе. Но обиду, что тебе важнее новый муж, чем мы, я не могу проглотить по сегодняшний день.
Маму, кажется, мои слова задели за живое. Она остановилась у окна и стала глядеть в него, как в глазе правде.
- Что скажешь в своё оправдание? - лоб стал липким от гневной речи.
Мама, ничего не сказав, вытащила из сумки сухие платочки и поспешила за дверь. Я осталась одна с Теодором.
Мои губы затрепетали от нарастающих эмоций. Я держалась, старалась ничего не ударить. Старые раны, которые, я думала, что давно затянулись, стали вскрываться. Было обидно, что мама, как всегда, ринулась прочь от нас.
Потерев руками лицо, мой взор упал на лицо Теодора. Сначала я подумала, что мне почудилось, но наклонившись к его лицу, я увидела, как одинокая слезинка медленно сползает по румяной щеке.
Он все слышал? Значит, люди все-таки все слышал без сознания? Я надеялась, что нет. Не стоит ему это слышать.