Часть 17
11 ноября, 1998
Дневник,
Я не знаю, почему я это сделал.
Нет, может, я и знаю.
Но это ещё хуже. Это гораздо хуже.
Я не знаю, о чём я думал, я просто —
Ёбаный в рот, она здесь.
11 ноября, 1998
После абсурдного выступления Захарии, в процессе которого он симулирует невероятные привязанность и беспокойство, Гестия говорит ей, что она освободит её от оставшихся занятий. Чтобы она смогла отдохнуть и съесть что-нибудь сладкое.
Но ноги Гермионы даже и не думают двигаться в сторону гостиной Гриффиндор. Вместо этого они поворачивают и несут её на улицу.
Её разум в лучшем случае затуманен. Это последствия боли. Её кожу немного покалывает, точно так же, как это было в тот день, когда они аппарировали в безопасное место после всего, что произошло; тогда это длилось несколько часов. Словно она пытается восстановиться после того, как на ней оставили невидимые раны.
Поэтому она позволяет своим ногам нести себя куда угодно. Доверяет им. У неё есть предчувствие насчет того, куда она направляется.
В последнее время, когда она идёт куда глаза глядят, то обязательно находит Малфоя.
Этот раз не становится исключением. Она спускается по знакомому холму к Чёрному Озеру и уже на полпути замечает его силуэт — чернильное пятно на фоне поверхности воды, переливающейся в лучах солнца, что опускается за холмы.
Он сидит на коленях, сгорбившись, и где-то секунду она думает, что он, кажется, плачет.
Но нет — он яростно что-то записывает. Ей стоило догадаться.
Замёрзшая трава хрустит у неё под ногами. Она видит, как он напрягается. Он захлопывает дневник.
Если бы она не находилась в таком оцепенении, она могла бы отрепетировать какие-то слова в своей голове. Могла бы попробовать побыть хоть сколько-нибудь тактичной. Но вместо этого она, совершенно не соображая, что творит, делится с ним своими мыслями самым холодным и грубым образом.
— Значит, ты боишься стать своим отцом.
Примерно с минуту он ничего не говорит, просто смотрит на воду. Она плещется, борясь с тишиной. Затем он отвечает, тихо, отчётливо.
— Как всегда наблюдательна, Грейнджер. Десять очков Гриффиндор.
Она злится, хотя и знает, что заслужила это. Она заворачивается в мантию, чтобы спастись от холода, и думает о том, стоит ли ей сесть.
Ей не стоит здесь находиться. Она должна соответствовать своей лжи — должна притворяться, что наслаждается вниманием Захарии, и играть безнадёжно влюблённую. Это её часть сделки.
Но её ноги привели её сюда, и все её нервы раскалены, но она не может спорить. Она опускается на колючую мёртвую траву. Говорит то, что думает, потому что каждый раз, когда она пытается как-то отфильтровать свои слова, всё равно проваливается — так зачем вообще пытаться?
— Зачем ты это сделал?
Малфой не отвечает. Смотрит прямо перед собой, рассеянно тянется одной рукой, чтобы потереть глаза.
— Я могла справиться сама.
— Не всегда дело должно быть в тебе, Грейнджер, — резко говорит он, и его тон холоднее, чем ноябрьский воздух. Затем, прежде чем она успевает ответить, он издаёт низкий сердитый рык, вытаскивает из кармана палочку и тихо бормочет заклинание.
Гермиона смотрит, как матово-белое одеяло укрывает его тело, чтобы уже через секунду раствориться. Плечи Малфоя расслабляются.
Она знает, что он не ответит, если она спросит. Поэтому вместо этого бормочет "Специалис ревелио". Малфой не реагирует, когда его заклинание открывается ей. Наверное, ожидал, что она это сделает.
Это охлаждающие чары — и достаточно сильные. Он немного изменил заклинание, чтобы оно работало ещё лучше.
Неудивительно, что он всегда такой холодный.
— Зачем ты вообще это делаешь? — она снова сначала спрашивает, а потом думает.
Его ответ равнодушный. Невозмутимый. Он всё ещё не смотрит на неё. На самом деле, она удивлена, что он вообще решил ответить.
— Притупляет боль.
— Какую бо...
Она чувствует на себе его тяжёлый взгляд, смотрит, как он закатывает свой левый рукав.
Ей не удаётся удержаться от вздоха. Она не видела её. Нет, она видела, как он тёр её. Как чесал её сквозь ткань своего рукава. Но с момента возвращения в Хогвартс она не видела его Тёмную Метку. Не видела, в каком состоянии та находится.
Она гноится.
Кожа вокруг пятнистой серо-зелёной змеи шелушится — она приняла нездоровый красноватый оттенок, покрылась пузырями с одной стороны, корками — с другой. Сама метка, кажется, поблекла. Ну нет, не поблекла. Скорее, как-то смазалась. И в то же время по её виду понятно, что она здесь навсегда.
Гермиона не замечает, что тянется к ней, пока он не отдёргивает руку. Она тоже убирает свою, пряча её за спину на случай, если ей в голову придёт ещё какая-нибудь идиотская идея.
Часть её думает о том, как это глупо.
Что-то около двух недель назад он оставил на её шее новые следы — сказал что-то в духе мне не жаль и заставил её чувствовать странные вещи — а теперь она боится прикоснуться к нему?
Это просто идиотизм.
Тем не менее, она больше не тянется к нему.
— Только холод помогает, — говорит он.
Гермиона рассеянно играет с шерстью собственного рукава. Закатывает его, чтобы посмотреть на буквы, на которые она смотрела уже тысячу раз.
— Раньше я просто накладывала Жалящие Заклинания на свои ноги. Или на другую руку, — зачем-то говорит она. А потом вдруг начинает смеяться. Громко. В голос.
Боковым зрением она замечает, как Малфой как-то странно смотрит на неё. Она не может понять, с отвращением или смущением.
Но сквозь смех ей удаётся сказать:
— Знаешь, что? Это, чёрт, просто абсурд — просто смешно, но знаешь? Когда я только вернулась сюда, — она пинает траву ногой, — когда я снова увидела твоё чертово помпезное лицо, знаешь, о чём я в первую очередь подумала? — она решается бросить на него короткий взгляд, он смотрит на неё — внимательно. Лучше отвести глаза. — Я подумала о том, как мы похожи — наши шрамы.
И неожиданно для себя она показывает ему свою руку — угасающий дневной свет освещает её шрам. Глаза Малфоя фокусируются на нём, а потом он осторожно переводит взгляд обратно на её лицо.
— Я подумала, — продолжает она, невольно усмехаясь, — чёрт, я подумала, что, может, мы однажды сравним их.
Она смотрит на его серьёзное лицо, и её невесёлая улыбка растворяется. А потом он вдруг касается её руки, ледяной ладонью подхватывает под локоть. Она невольно охает, беспомощно наблюдая за тем, как он подтягивает её руку ближе к себе. Он до конца закатывает её рукав, и она морщится — готовится к боли.
Вот только никакой боли нет.
Он держит её руку до невозможности аккуратно, приподнимает немного, чтобы поднести её ближе к глазам. Она чувствует кожей его холодное дыхание. Видит, как её рука покрывается гусиной кожей. Она краснеет, понимая, что он тоже это видит.
А потом он проскальзывает пальцем вдоль вырезанной на её коже буквы "Г", едва касаясь.
Гермиона снова охает. Ничего не может с собой поделать. Ей больно, даже когда она сама касается шрама — так почему сейчас не больно?
— Что ты... — начинает она, но он перебивает её.
— Почему Захария? — спрашивает он, всё ещё глядя на её шрам. — Из всех, блядь, возможных людей?
Его мягкий тон не соответствует его словам.
Она удивлена, что он спрашивает. Немного удивлена, что его вообще это интересует.
Она тихо фыркает.
— Ты знаешь, что это не по-настоящему, верно?
— Ты думаешь, я идиот? — опять же, его тон как-то не стыкуется с его словами; касаясь буквы "К", он небрежно замечает, — Захария Смит не смог бы найти твою пизду, даже если бы ты села ему на лицо.
С раздражённым писком она отдёргивает свою руку.
— Ты отвратителен, — огрызается она.
Он встречается с ней взглядами, смотрит равнодушно. Пожимает плечами.
— Это так.
Она мимоходом замечает, что он знает, что Захария гей, но прямо сейчас она слишком обижена, чтобы задумываться над этим.
— Ты не ответила на мой вопрос, — добавляет он, оглядываясь на воду. Солнце садится.
— Твой — я... — бормочет она.
— Почему он?
Она изо всех сил пытается сказать хоть что-то. Снова выбирает правду, старается быть лаконичной.
— Он был самым безопасным вариантом. Я должна была что-то им сказать... после того, что ты сделал на Хэллоуин.
Малфой фыркает. Молчит какое-то время. Затем он говорит:
— Мой больше.
Гермиона давится воздухом.
— Я извиняюсь —
Он задирает рукав и снова показывает ей заражённую метку.
— Мой шрам. Он больше... — он пристально смотрит на неё, ловит лёгкий румянец, выступивший на её щеках, — чем твой.
Она сглатывает. Обхватывает себя руками, почувствовав, что начинает холодать, и отводит взгляд.
— Да, я думаю, да.
Она чувствует зуд и дискомфорт. Поднимается на ноги.
Малфой не сводит с неё взгляда.
— Я... — она колеблется, смотрит на свои ноги. Она не уверена насчёт того, что она хочет сказать, но в то же время чувствует, что что-то сказать нужно обязательно.
— Спасибо, — это всё, что ей удаётся выдавить из себя после продолжительной паузы, и это звучит как-то неловко. Кажется, что этого слишком много. Она даже не уверена в том, что она благодарна. — За то, что ты сделал.
— Так тяжело было сказать это? — усмехается он. Наверное, её выдало выражение её лица.
— На самом деле, да.
— Не заставляй себя, Грейнджер, — он тоже поднимается, отряхивает свои брюки.
— Ты всё ещё не сказал, зачем ты это сделал.
Малфой снова не отвечает. Прячет руки в карманы и смотрит на неё искоса.
— Захария Смит, — снова говорит он. — безопасный вариант?
Она поднимает подбородок.
— Да.
— Потому что он не я.
Её сердце пропускает удар.
— ...Да.
Он делает шаг к ней навстречу, и угасающие солнечные лучи путаются в его светлых волосах — освещают его голову, словно нимб. Она думает о том, стоит ли ей отступить назад. В любом случае, у неё это почему-то не получается, даже после того, как он подходит так близко, что ей приходится смотреть прямо вверх, чтобы встретиться с ним взглядом.
— Кто угодно, но не я... — бормочет он, глядя ей в глаза. — правильно, Грейнджер?
Она чувствует знакомый запах мяты — слишком сильный.
— Правильно, — выдыхает она.
Его рука проскальзывает вдоль её линии челюсти, холодная, словно лёд. Её суставы не работают, мышцы отказываются слушаться. И тем не менее, она не думает, что отступила бы, если бы могла.
Его рука двигается выше, его пальцы касаются её губ.
— Тогда иди нахуй, — шепчет он — и наклоняется, их губы оказываются в дюймах друг от друга. У них одно дыхание на двоих, их носы едва касаются.
— Ты тоже, — говорит она. Говорит едва слышно, и её голос дрожит. Их губы оказываются ещё ближе, и до ужаса знакомое чувство оживает внизу её живота.
Его рука обвивается вокруг её затылка, он сжимает в кулак её кудри.
— Я, блядь, терпеть тебя не могу, — шипит он.
Она закрывает глаза.
— Я знаю.
Она не хочет это признавать, но больше всего ей сейчас хочется его поцеловать. Она облизывает губы. Запрокидывает голову. Его хватка становится крепче.
— Эй, Драко — оу.
Они отшатываются друг от друга. Ее пульс подскакивает, и на мгновение она думает, что всё кончено.
Но это Нотт — на холме. Он стоит на месте. Бросает на неё злобный взгляд, когда она бросается поправлять свою одежду, а потом смотрит на Малфоя.
— В чём дело? — удивительно спокойно спрашивает Малфой.
Нотт достаёт ту зелёную тетрадь из своей сумки и взмахивает ею.
— Меньше получаса. Просто проверяю, — он снова переводит взгляд на Гермиону. Прищуривается.
— Встретимся в совятне.
Нотт фыркает.
— Хорошо, — он убирает тетрадь обратно в сумку, — тогда увидимся.
А потом он разворачивается на каблуках и направляется обратно вверх по холму.
Гермиона прочищает горло. Поправляет на плече свою сумку и поворачивается, чтобы направиться к замку вслед за Ноттом.
— Мне нужно —
Рука Малфоя находит её руку. Удерживает её на месте. Их глаза встречаются, и что-то непостижимое проходит между ними.
А потом он, кажется, передумывает — и отпускает её.
Она делает глубокий вдох, колеблется всего мгновение, прежде чем продолжить свой путь.
— Грейнджер, — зовёт он её. Она оборачивается. Он играет со своим кольцом, похожим на семейную реликвию — не смотрит на неё. — Я не мог просто стоять там... как в тот раз. Не снова.
Она открывает рот. Издает слабый звук, отражающий её замешательство, хмурится.
Он поднимает взгляд.
— Ты спросила, зачем я это сделал.
Она собирает это воедино. Какое-то тёплое незнакомое чувство разливается в её груди.
— Потому что я не мог стоять там и смотреть, как ты кричишь. Не снова.
Она выдыхает.
Этой ночью он ей снится. И ей не стыдно.